Собор без крестов - 2
Шрифт:
Желающих встретиться с ним было так много, что Душман отказался от ее проведения у себя дома, перенеся на вечер в ресторан «Надежда», закрыв его от повседневных посетителей.
Как бы между прочим, Душман в беседе с ворами сообщал, что месяц тому назад Леснику исполнилось семьдесят лет, что дало повод наиболее давним знакомым юбиляра преподнести ему свои подарки и поздравить его с прошедшим днем рождения.
К шести часам вечера в ресторане собралось тридцать семь воровских авторитетов города. Желающих попасть на встречу с Лесником было гораздо больше, но
Я обращаю внимание читателей романа на один немаловажный момент. Масть Лесника не делала его таким непререкаемым авторитетом, перед которым все собравшиеся должны были раболепствовать, заискивать и унижаться. При всем уважении собравшихся к козырной масти кого бы то ни было, воры обязаны были следить за своими словами, чтобы не обидеть разговаривающего с ним. Вот почему, обращаясь друг к другу, они говорили «свояк», «брат». Любое бестактное слов, вылетевшее нечаянно из уст одного вора в адрес другого, могло послужить причиной конфликта. Обиженный таким обращением вор мог тут же привлечь виновного к ответу и требовать от него или извинения, или удовлетворения. При этом допустивший бестактность по отношению к другому у окружающих никогда не получил бы поддержки, каким бы он при этом ни был до этого авторитетом.
Нашим зажравшимся чиновникам государственного аппарата в этой части есть чему поучиться у воров. Ведь у чиновников всегда прав тот, кто стоит на служебной лестнице выше остальных. И эти «остальные», зная, что их начальник хам и негодяй, заискивающе улыбаясь, молча терпят вылитую на себя бурю его «культуры». Может быть, поэтому госаппарат, состоящий из таких послушных винтиков, позволяет отдельным лидерам государства на определенных этапах его развития вращать его механизм то в одну, то в другую сторону.
Мы, обыватели, видя ошибки своих руководителей, тоже молча и послушно выполняем их волю. Мы, жители России, еще не погибли и не утонули на корабле своего государства лишь потому, что наш корабль огромен и крепок, и при всем желании самодуров-вождей им не удается его ни перевернуть, ни посадить на мель. Поэтому у нас есть крепкая уверенность в том, что когда-нибудь за руль нашего корабля станет опытный, мудрый капитан, достойный своего многострадального, терпеливого и трудолюбивого народа. Но я несколько отвлекся от собравшихся в ресторане «Надежда». Извините за отступление, я возвращаюсь к прежней теме.
Рядом с Лесником сидели по обеим сторонам стола воры в законе: Душман, Оборотень, Граф, Штука, Король, Бунтыл, Прима и Гуцул. Они известны читателям романа по первым двум книгам. Многих из старых знакомых по Москве Лесник за столом не видел. Одни из них умерли, другие были убиты при разборках, третьи отбывали наказание в местах лишения свободы, четвертые просто находились в данное время вне столицы и не знали о таком приятном мероприятии.
Встреча козырных воров с Лесником была всего лишь благовидным предлогом для общения между ними и решения важных вопросов.
Жизнь воровских авторитетов в последние годы очень усложнилась, она стала многоукладной и разносторонней. Воры теперь решали задачи не только криминального плана, но и проблемы выживаемости предприятий, принадлежащих им на правах собственности, и умножении своих банковских вкладов, вложение их в прибыльные производства. Поэтому собравшиеся за столом не только употребляли спиртное и поглощали продукты, но и решали иные вопросы, обращаясь за помощью к своим друзьям. Некоторые из воров, поднявшись со своего места за столом, подходили к нужному им человеку, беседовали с ним, после чего радостные или опечаленные возвращались вновь к своим тарелкам.
У воров в законе шла более непринужденная, но тоже не менее важная беседа.
— Ты знаешь, свояк, меня совсем замучала язва желудка, —пожаловался Леснику Оборотень.
— А я смотрел на тебя и думал, чего это ты всем спиртным напиткам предпочитаешь спирт?
— Понемногу пью его, как лекарство!.. — пояснил смущенно Оборотень.
— Почему операцию не сделаешь?
— Боюсь хирургов. Зарезать, гады, могут.
— Если хирург тебя зарежет, скажешь своей торпеде, чтоб ему жизнь укоротили.
— Трудно будет кому-то говорить, когда уже зарежут. Да и жизнь этого чмура будет мне тогда до лампочки, — рассудил Оборотень.
— То нельзя, это нельзя — ну что это за жизнь Я бы на твоем месте рискнул с операцией. Вон смотри, как Гуцул со всем лежащим на столе управляется, — обратил Лесник внимание собеседника на жующего товарища.
Выпив рюмку коньяка и закусив, Гуцул, слышавший их разговор, довольный встречей и происходящей гулянкой, проглотил последний кусок и произнес:
— Я потому много пью и кушаю, что теперь приходится стараться еще и за вот этого парня, лишенного всех благ по своей глупой трусости.
— Я тоже когда-то был таким едоком, — завистливо заметил Гуцулу Оборотень.
— Если не секрет, ты зачем посетил нашу «деревню»? —поинтересовался у Лесника Бунтыл, вступая с ним в беседу.
— Отправляюсь за океан, в Штаты, а туда путь, как тебе известно, лежит через эту «околицу».
— Понятно! А зачем туда летишь?
— Там один пидор сел на хвост моему сыну, может даже его фирму разорить.
— А сможешь ли ты там один его дело исправить? — поинтересовался у Лесника Прима, тоже подключаясь к разговору.
— Я там буду не один заниматься разборкой этой проблемы. В Штатах живет несколько моих корешей, которые должны помочь мне справиться.
— Бывшие наши эмигранты? — спросил Штука.
— У меня на них тоже есть выход, но помогать мне будут коренные американцы. Я когда-то с их помощью вытаскивал Лапу из их академии.
— Помню такой случай, — кивнул головой Штука. — Но я бы на твоем месте и от помощи наших, живущих там, тоже не отказывался.