Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные
Шрифт:
Произвольное определение групп и необходимость в том, чтобы все теории сходились в определении той или иной характерной черты, позволяют в полной мере раскрыть суть «ошибки усреднения». Возьмите любую эволюционную теорию социального поведения, включая те, что развивались как альтернативы к концепции группового отбора. Какие группы определены в рамках этих теорий? Примените методику, призванную выявить групповой отбор – и вы его увидите. Большинство видов поведения, представимых в «эпоху индивидуализма» в биологии как альтруистические «на вид», но эгоистические «по сути», избирательно невыгодны внутри групп и эволюционируют только через возрастание приспособленности группы в сравнении с другими группами – в точности как и предполагал Дарвин [7] .
7
Читатели, знакомые с эволюционной теорией игр, могут попробовать проверить этот пример, чередуя стратегии сотрудничества, скажем, «око за око» (англ. Tit-for-Tat, T), и стратегии эгоистичные, скажем, «вечное несогласие» (англ. all-defect, D), где группы состоят из пар взаимодействующих индивидов (N=2). D дает лучший результат, чем T, в смешанных группах, а группы TT, если взглянуть на совместный итог, достигают большего, чем TD- или DD-группы. Интересно, что Анатоль Рапопорт, представивший T-стратегию на популярном соревновании по компьютерному моделированию (Axelrod 1980a, b), признавал за этой стратегией частично альтруистический характер и критиковал своих коллег за отношение к ней как к исключительно эгоистической стратегии. Он выразил это так: «Еще никогда так сильно не бросалось в глаза
К этому месту нашего экскурса уже должно было стать ясным, что за возрождением теории многоуровневого отбора стоит нечто большее, нежели подтверждение пары-тройки примеров группового отбора. Стоит избежать «ошибки усреднения», и групповой отбор становится необходимым для объяснения многих свойств, эволюция которых уже признана и детально задокументирована. Впрочем, не стоит забывать, что сам я подходил к групповому отбору весьма осторожно. Если он происходит, это не значит, что он имеет место всегда или непременно преодолевает силы внутригруппового отбора. Существует множество случаев, когда даже отчетливо зафиксированный групповой отбор остается скромной эволюционной силой, и нам все еще предстоит определить его важность в генетической и культурной эволюции человека. И уж в любом случае мы не собираемся возвращаться в те времена, когда утверждалось заранее и без сомнений, что группы действуют как адаптивные единицы. Задача – достичь компромисса, когда важность различных уровней естественного отбора проверяется в каждом отдельном случае с применением методик, позволяющих увидеть групповой отбор там, где он присутствует [8] . Мнение, решительно отвергавшее групповой отбор, само оказалось на свалке истории. Впрочем, прежде туда отправилась убежденность в том, что группы всегда проявляют себя как адаптивные единицы.
8
Достижение умеренной позиции – долгий процесс. Множество статей, сборников и популярных книг об эволюции все еще изображают век «индивидуализма» живым и здоровым. Главные деятели, создавшие себе репутацию на отказе от теории группового отбора, не очень-то спешат менять точку зрения. Изречение «наука движется… от похорон к похоронам», возможно, прозвучит излишне пессимистично, но пока «светочи науки» не придут к согласию, читателям придется положиться на свое суждение в большей степени, нежели на общепринятое.
Главные эволюционные переходы
Концепция «групп по признаку» во многом противоречит образу организма как адаптивной единицы. В конце концов, особь – скажем, птица – питается, летает, вступает в схватки и делает много чего еще как единое целое… Некоторые группы живых существ, те же колонии общественных насекомых, объединены во многих свойствах. Точно так же некоторые людские группы организовывают жизни своих членов от колыбели до могилы. Во многих других случаях, однако, группы адаптивны лишь в одной или нескольких чертах. Говоря о группах как об организмах, я говорю об их особых свойствах, «адаптивных на уровне групп», и о соответствующих способах группировки, оставаясь при этом безучастным к другим свойствам и способам [9] . И то, что люди входят во многие группы, адаптивность которых необходимо оценивать для каждого случая, станет ясным из последующих глав.
9
Сам я скорее применяю понятие «организм» в обычном значении, но некоторые авторы предпочитают определять его более строго. (Sterelny and Griffiths 1999). С учетом этого подхода получается, что группа, которая ведет себя адаптивно в отдельно взятой ситуации (например, защищаясь от атаки хищника), возможно, не будет сочтена организмом, поскольку в других ситуациях ведет себя неадаптивно. Вопрос о том, адаптируются ли члены одной и той же группы к разным ситуациям, и как много адаптаций может появиться в границах группы, важен и интересен, как бы мы ни трактовали смысл слова «организм». Оба определения, и обыденное, и строгое, в объяснении своих представлений об организме полагаются прежде всего на теорию многоуровневого отбора.
В 1960-х годах, когда наука отказалась от концепции группового отбора, полагали, что эволюция происходит исключительно благодаря мутациям. Но с того времени становилось все более очевидным, что эволюция может идти и другим путем: социальные группы обретали такую тесную функциональную цельность, что их с полным на то правом можно было назвать высокоразвитыми организмами. Одним из первых эту радикально новую теорию предложила Линн Маргулис (Margulis 1970), заявившая, что эукариоты – все организмы, кроме бактерий, – по сути, являются симбиотическими сообществами бактерий, некогда, в отдаленном прошлом, ведущих более автономное существование. Сейчас представляется весьма вероятным, что подобные переходы от групп организмов к группам-организмам случались на протяжении всей истории мира, да и сама жизнь зародилась в виде социальных групп, проявляющих себя во взаимодействии молекулярных реакций (Maynard Smith and Szathmary 1995; Michod 1999а).
Ирония этих открытий восхитительна. Размышление о социальных группах как об организмах вышло из моды на тридцать пять лет, а сейчас оказывается, что организмы сами по себе являются такими группами! Более того, каждый эволюционный переход требует группового отбора, как и предполагал Дарвин. Например, бактериальную клетку можно рассмотреть как социальную группу генов, координирующих свою деятельность для общего их блага. Впрочем, эту группу могут эксплуатировать гены, которым ресурсы клетки нужны для самовоспроизводства, а не для того, чтобы совершать вклад в жизнедеятельность клетки. Такие «эгоистичные гены» могли бы поживать лучше, нежели «добропорядочные гены» той же самой клетки, но вот клеткам с «эгоистичными генами» пришлось бы намного хуже, чем клеткам с «добропорядочными». В качестве небольшого отступления оговорюсь, что мое использование термина «эгоистичный ген» в предыдущем предложении не соответствует тому, что имеет в виду Докинз в своей теории эгоистичного гена (Dawkins 1976). Я указываю на гены, которые выгадывают за счет других генов их общей клетки, тогда как в теории Докинза ген классифицируется как эгоистичный, если в процессе эволюции он вытесняет любой другой ген из общей популяции (налицо ошибка усреднения) [10] . В любом случае проблема генов – «добропорядочные» против «эгоистичных» – идентична проблеме «крикуны против молчунов» в птичьих стаях и проблеме «нравственные против безнравственных» в человеческих племенах, – проблеме, которая и привела Дарвина к его теории группового отбора.
10
Концепция «эгоистичных генов», предложенная Докинзом, предполагает усреднение показателя приспособленности генов среди индивидуальных генотипов – примерно так же я усреднял приспособленность по всем группам в моем примере с птичьими стаями. Поэтому теория Докинза – это не аргумент против индивидуального или группового отбора, а лишь «новояз» для обозначения «всего, что эволюционирует путем естественного отбора на любом уровне». Например, ген альтруистического поведения, благодаря которому птица, завидев хищника, подает предупреждающий крик, внутри групп избирательно неблагоприятен и эволюционирует благодаря групповому отбору – но он, тем не менее, «эгоистичен» хотя бы потому, что в рамках всей популяции замещает ген, из-за которого птица при появлении хищника ведет себя иначе и молчит. Докинз развил свою концепцию как аргумент против группового отбора, и годами она воспринималась именно так, пока ее бесполезность не была замечена и признана в конечном итоге и самим Докинзом в его книге «Расширенный фенотип» (Dawkins 1982).
Рассмотрение отдельных организмов как в высшей степени цельных социальных групп значительно расширило масштаб и важность теории многоуровневого отбора. Как заметил однажды в лекции Роберт Триверс, ученые, заинтересованные в исследовании эволюции социального поведения, всегда осознавали необходимость в понимании генетики. Но кто мог догадаться тридцать лет назад, что генетикам потребуется понимать эволюцию социального поведения? Есть и иная польза: возможно, понимание механизмов, которые позволяют организмам становиться
А еще кажется, что на уровне индивидов отмеченную нами фундаментальную проблему лучше решает не альтруистическое самопожертвование, а социальный контроль. В стремлении обозначить взаимодействия, связанные с генами и развитием, мы заимствовали из сферы социального контроля целый словарь: «надзирающие» гены, «парламенты» генов, «правила справедливости»… Законы генетики и эволюции, изначально связанные лишь с общими схемами функционирования организмов, со временем обрели жутковатое сходство с иным значением слова «закон» – общественный договор, исполняемый под угрозой наказания [11] .
11
Подобно тому как из человеческих социальных групп никогда полностью не устранить преступников, индивидуальные организмы оказываются не столь гармоничными, как предполагалось изначально. Так происходит из-за наличия множества «преступных» элементов в границах самого организма, и эти элементы воспроизводят себя за счет «коллективов», к которым принадлежат. Этот занимательный факт в литературе об эволюции известен под названием «внутригеномный конфликт» (англ. intragenomic conflict; обзор представлен в следующей работе: Pomiankowski 1999).
То, что работает для индивидов, может работать и для групп. Но социобиологи, желая объяснить альтруистическое самопожертвование, предпочитали уклоняться от поисков ответа на даже более важный вопрос: должны ли индивиды, служа на благо группы, проявлять явный альтруизм? И если нет, тогда групповой отбор может способствовать появлению механизмов, организующих группы в адаптивные единицы без того, чтобы отбор, идущий внутри групп, сильно противодействовал этим механизмам.
А почему я сказал о «явном» альтруизме? Просто стоит лишь пристально рассмотреть механизмы социального контроля, и мы поймем, что они отличаются от альтруизма лишь по степени, но не по характеру. Для примера вернемся вновь к нашим птицам и предположим, будто мы установили, что крик, предупреждающий об опасности, ставит в опасность дозорного, но при этом помогает остальным членам стаи выжить за его счет. Если крик совершался добровольно, то такое действие мы можем назвать альтруистическим, со всеми коннотациями самопожертвования. И вдруг оказывается, что крик все же не был добровольным! Просто дозорных, которые уклонялись от него, жестоко наказывали другие птицы! Теперь крик никак не назвать альтруистическим, а нам теперь придется объяснять, как развилось наказывающее поведение, из-за которого крик при появлении хищника стал проявлением эгоизма. «Птицы-каратели» заставляют «дозорных» тревожно кричать, и это помогает всем в стае, в том числе и тем, кто никого не наказывает. Мы не решили проблему альтруизма: у нас просто сменилось поведение – с тревожных криков на наказание. Экономисты называют это «проблемой общественного блага второго порядка»: понуждение кого-либо к совершению действий, направленных на достижение общественного блага, само есть общественное благо (Heckathorn 1990, 1993). И в то же время существует важная разница между двумя видами альтруизма: «крикун» может потерять намного больше, чем те, кто понуждает его кричать! Социальный контроль можно рассмотреть как форму «низкозатратного» альтруизма, возникающего в ходе эволюции особей для содействия таким их поступкам, которые – при условии их добровольного исполнения – могли бы с полным правом считаться «высокозатратным» альтруизмом. Мы с Эллиотом Собером называем такое положение «усилением альтруизма» (англ. the amplification of altruism; Sober and Wilson 1998, гл. 4). Обобщая изложенное, можно сказать, что механизмы социального контроля не ставят под сомнение истинность утверждения, согласно которому адаптация на групповом уровне требует соответствующего ей процесса группового отбора. Напротив, эти механизмы частично облегчают достижение компромисса между благом группы и самопожертвованием индивида, позволяя межгрупповому отбору действовать без особого сопротивления со стороны отбора, идущего в границах групп.
Представление об организмах как о социальных группах преобразило наше понимание многоуровневого отбора в нескольких аспектах. Во-первых, уже нельзя сказать, что отбор более высокого уровня всегда уступает по силе отбору, идущему на более низких. Отдельные организмы – скажем, вы или я – блестящее подтверждение. Во-вторых, отбор на более высоком уровне всегда казался маловероятным в силу того, что его связывали с жертвенным альтруизмом индивида. Механизмы социального контроля разрубают этот гордиев узел: с ними легче найти баланс между благом группы и затратами индивида. Эти механизмы явно значимы и для религиозных групп, в основу существования которых положено намного больше, чем добровольный альтруизм. В-третьих, невозможно и представить, чтобы отбор более высокого уровня прекратил свое действие на уровне, ныне известном как уровень индивидуальных организмов. Отбор на уровне социальных групп, весьма вероятно, является важной, а может, и доминирующей силой эволюции многих тысяч видов живых существ. В некоторых случаях, например у общественных насекомых, группы предстают в столь совершенном единении, что могут с полным на то правом считаться организмами. В прошлом на это указал Уилер (Wheeler 1928), и это все чаще подтверждают современные биологи, изучающие поведение общественных насекомых – скажем, Сили (Seeley 1995).
На этом фоне представление о человеческих группах как об организмах обретает новую жизнь. Тридцать лет назад эволюционные биологи отвергли бы идеи гуттеритов, сравнивших свои общины с телами или ульями, как наивнейшие воззрения на групповой отбор. Сегодня же такая мысль – яркая звездочка на экране радара науки.
Группы людей как адаптивные единицы
До сих пор я обсуждал основные принципы эволюционной теории, применимые ко всем живым существам. Теперь пришло время сосредоточиться на нашем виде. Мы развивались в малых группах, примерно равных современным обществам охотников-собирателей, которые, хоть и быстро исчезают, все еще населяют некоторые уголки Земли. Как подтверждает Коннер в цитате, приведенной выше, эволюционные биологи были склонны относиться к анцестральным, или предковым, группам людей как к обычным скоплениям эгоистов, оказывающих родственную протекцию и любезность только тем, кто мог оказать ответную услугу – и ни в каких случаях не считали такие группы общественными организмами [12] . В свете теории многоуровневого отбора более вероятно то, что анцестральные группы людей были действенными единицами отбора (Boehm 1999, Sober and Wilson 1998).
12
Ошибка усреднения особенно часто встречается в эволюционистских обзорах человеческого поведения. В них, как правило, после недолгого обсуждения отвергается групповой отбор, после чего кооперативные аспекты людских сообществ признаются, но описываются в индивидуалистических терминах. Акцент часто делается на том, что существование групп и их соперничество – это важнейшие факторы эволюции человека, но вопрос о существовании отбора, идущего между группами, даже и не ставится. Я провел детальный анализ трех известнейших примеров ошибки усреднения: это модель дозволенного воровства, которую предложил Блюртон-Джонс (Blurton-Jones 1984, 1987) в попытке объяснить распределение пищи в группах охотников-собирателей (Wilson 1998a); это взгляд Ричарда Александера на эволюцию человека (Wilson 1999a); и это недавняя книга Роберта Райта «Не равные нулю» (Nonzero, Wright 2000), которая изображает человеческое общество организмом гигантских масштабов, но при этом ни словом не упоминает о групповом отборе (Wilson 2000).