Собор Парижской Богоматери (сборник)
Шрифт:
– Поднесите-ка им джину!
Но оба «рефери» и двое «восприемников» – все четверо судей, хотя и было очень холодно, настояли на соблюдении правил.
Послышался крик: «First blood!» – требовали «первой крови». Противников поставили лицом к лицу.
Они сошлись, вытянули руки, ощупали друг у друга кулаки, потом каждый отступил назад. Вдруг низкорослый Хелмсгейл бросился вперед. Начался настоящий бой.
Филем-ге-Медон получил удар прямо в лоб, между бровей. Кровь залила ему все лицо. Толпа заорала:
– Хелмсгейл пролил красное вино!
Раздались рукоплескания. Филем-ге-Медон, вращая руками как мельничными
– Ослеплен. Но еще не ослеп.
Тогда Хелмсгейл услыхал доносившиеся со всех сторон возгласы поощрения:
– Выбей ему буркалы!
Словом, оба бойца были выбраны вполне удачно, и хотя погода не благоприятствовала состязанию, всем стало ясно, что поединок не будет безрезультатным. Великан Филем-ге-Медон оказался жертвой собственных преимуществ: большой рост и вес делали его неповоротливым. Руки его были настоящими палицами, но тело – мертвым грузом. Маленький шотландец бегал, разил, прыгал, скрежетал зубами, быстротою движений удваивал свою силу, пускался на всякие уловки. С одной стороны – первобытный, дикий, некультурный, невежественный удар кулаком; с другой – удар цивилизованный. Хелмсгейл столько же бился нервами, сколько и мускулами, брал не одной лишь силой, но и злобой; Филем-ге-Медон смахивал на ленивого мясника, слегка оглушенного предварительным ударом. Искусство выступало здесь против природы. Ожесточенный человек – против варвара.
Было ясно, что побежденным окажется варвар. Однако не слишком скоро. Это и возбуждало интерес. Низкорослый против великана. Преимущество было на стороне первого. Кошка одолевает дога. Голиафы всегда бывают побеждены Давидами.
Бойцов подстегивали градом восклицаний:
– Браво, Хелмсгейл! Хорошо! Отлично, горец! – Твоя очередь, Филем!
Друзья Хелмсгейла сочувственно повторяли:
– Выбей ему буркалы!
Хелмсгейл поступил лучше. Внезапно нагнувшись, затем выпрямившись волнообразным движением пресмыкающегося, он ударил Филем-ге-Медона под ложечку. Колосс зашатался.
– Незаконный удар! – крикнул виконт Барнард.
Филем-ге-Медон опустился на колено к Кильтеру и произнес:
– Я начинаю согреваться.
Лорд Дизертем, посовещавшись с рефери, объявил:
– Пятиминутная передышка!
Филем-ге-Медон был близок к обмороку. Кильтер фланелью отер ему кровь на глазах и пот на теле, затем вставил в рот горлышко фляги. Это была одиннадцатая схватка. Не считая раны на лбу, у Филем-ге-Медона была помята грудная клетка, распух живот и было повреждено темя. Хелмсгейл нисколько не пострадал. Среди джентльменов замечалось некоторое смятение.
Лорд Барнард повторил:
– Незаконный удар!
– Пари вничью! – сказал лорд Лемирбо.
– Я требую обратно мою ставку! – подхватил сэр Томас Колпепер.
А достопочтенный член парламента от местечка Сент-Ивс сэр Бартелемью Грейсдью прибавил:
– Пускай мне возвратят мои пятьсот гиней, я ухожу.
– Прекратите состязание! – крикнули арбитры.
Но Филем-ге-Медон поднялся, шатаясь как пьяный, и сказал:
– Продолжим поединок, но с одним условием. За мною тоже признается право нанести один незаконный удар.
Со всех сторон закричали:
– Согласны!
Хелмсгейл пожал плечами. После пятиминутной передышки схватка возобновилась. Борьба, которая для Филем-ге-Медона была сплошной
Гарри из Карлтона крикнул:
– Нет больше Филем-ге-Медона! Ставлю на Хелмсгейла мое пэрство Белла-Аква и мой титул лорда Белью против старого парика архиепископа Кентерберийского.
– Дай-ка твою морду, – сказал Кильтер Филем-ге-Медону и, поливая окровавленную фланель из горлышка бутылки, обмыл ему лицо джином. Показался рот. Филем-ге-Медон открыл одно веко. Виски у него, казалось, были рассечены.
– Еще одна схватка, дружище, – сказал Кильтер. – За честь нижнего города.
Валлийцы и ирландцы понимают друг друга; однако Филем-ге-Медон ничем не обнаружил, что он еще способен соображать. При поддержке Кильтера Филем-ге-Медон поднялся. Эта была двадцать пятая схватка. По тому, как этот циклоп (ибо одного глаза он лишился) стал в позицию, все поняли, что это конец; никто уже не сомневался в его неизбежной гибели.
Защищаясь, он поднял руку выше подбородка: это был промах умирающего. Хелмсгейл, только слегка вспотевший, крикнул:
– Ставлю за себя тысячу против одного.
И, занеся руку, ударил противника. Однако странное дело: упали оба. Раздалось веселое мычание.
Это Филем-ге-Медон вслух выражал свою радость.
Он воспользовался страшным ударом, который Хелмсгейл нанес ему по черепу, и сам, вопреки правилам, ударил его в живот. Хелмсгейл, лежа без чувств, хрипел.
Арбитры, увидев Хелмсгейла на земле, изрекли:
– Получил сдачу сполна.
Все захлопали в ладоши, даже проигравшие.
Филем-ге-Медон отплатил незаконным ударом за незаконный удар, но это было ему разрешено.
Хелмсгейла унесли на носилках. Все были убеждены, что он не оправится.
Лорд Роберте воскликнул:
– Я выиграл тысячу двести гиней!
Филем-ге-Медон должен был, очевидно, остаться калекой на всю жизнь.
Уходя, Джозиана оперлась на руку лорда Дэвида, что разрешалось помолвленным, и проговорила:
– Прекрасное зрелище. Но…
– Но что?
– Я думала, что оно рассеет мою скуку. Оказывается, нет.
Лорд Дэвид остановился, посмотрел на Джозиану, сжал губы, надул щеки, покачал головой, что обозначало: «Примем к сведению», затем ответил герцогине:
– Против скуки существует только одно лекарство.
– Какое?
– Гуинплен.
Герцогиня спросила:
– А что это такое – Гуинплен?
Часть вторая
Гуинплен и Дея