Соборная площадь
Шрифт:
— Представляю. Триллионы, а то и больше.
— Вот именно, а налички у государства мало. Вчера, например, не принимали, позавчера тоже. Ладно, — он пристукнул ладонью по столу. — Если пройдет удачно, завтра подходи часам к девяти, не раньше. Чем будешь брать, «капустой» или долларами?
— По какому курсу?
— Чуть выше московского, на двести — триста рублей. Прокрутишь на базаре, еще подзаработаешь.
— Вряд ли, — с сожалением качнул я головой. — Спрос упал. Не знаю, с чем это связано, но с таким количеством баксов я могу заторчать на неделю. А конец приватизации через два дня. Дадут ли нам еще поработать!
— Твое дело, — усмехнулся Кристо. — «Зеленые» лезут вверх.
— У тех, у кого их много. А мне откладывать до приличного подъема нечего. Сам
— Хорошо, тогда российскими.
Пожав благодетелю руку, я вышел за дверь кабинета, не зная, радоваться или огорчаться. Если чеки привезут обратно, то смело можно говорить, что за почти два года на таком денежном деле, как скупка у населения ваучеров, я ничего не заработал. Если же все пройдет нормально, то от большого количества чеков навар составит лишь около ста тысяч рублей. А собирал я их, считай, полмесяца. Пиджак за несколько минут мог бы заработать сегодня на мне почти полмиллиона, не говоря уже о том, что я у Пиджака не один. Только после финиша компании нам стало известно, что в Москве, на Российской товарно — сырьевой бирже, цена на ваучер до последнего дня держалась в пределах пятидесяти тысяч рублей. То-есть, минимум на пятнадцать тысяч выше той, по которой сдал я. Но мы об этом не ведали, потому что РТСБ наглухо прекратило выдавать любую информацию, тем самым предоставляя возможность личным представителям на местах снять ну очень жирную пенку и вложить ее, сметанно-сливочную, себе в рот. А что изменилось бы, если бы мы узнали истину в первой инстанции? Ваучеристы со всей России бросились бы в Москву и размазали бы друг друга по стенам еще перед входами в операционные залы. Да и денег, пардон, каждому именно поровну на всех не хватило, потому что… каждому свое. Так было написано на воротах гитлеровского концентрационного лагеря Бухенвальд. Именно, каждому свое…
Примчавшись на базар, я нацепил табличку и перевел дух. Все-таки часть проблемы удалось переложить на чужие плечи. А уж там как Господь Бог рассудит.
— Ты что, бегал чеки сливать? — поинтересовался Аркаша.
— Пока не знаю. Только договорился.
— По сколько?
— Не знаю, говорю, — поднял я на него глаза. — Завтра будет известно.
— Понятно, — Аркаша сделал губы куриной гузкой — тебя Пиджак спрашивал.
— И по сколько он берет? — как бы равнодушно спросил я.
— По двадцать шесть, вроде. Но если пакет — добавил бы.
— А вы у населения?
— Я дороже пятнадцати не рискую. Сейчас Пиджак берет, через минуту откажется. Один на весь базар.
— Ничего, завтра их будет валом, — с сарказмом пошутил я. Но Аркаша воспринял заявление серьезно.
— Почему ты так решил? — насторожился он.
— Потому что главные события в России всегда начинаются после. Расстояния, понимаешь, необозримые, поэтому надо брать долгий разгон.
Попереваливавшись на толстых ногах как медведь, Аркаша расправил на груди табличку. Затем, не обращаясь именно ко мне, заговорил:
— Зря я сдал свои чеки, восемьсот штук потерял. Теперь не вернешь — через два дня нас, скорее всего, погонят… А в твоем высказывании что-то есть. Очень интересная мысль.
— Ты сам ее подбросил, — небрежно отмахнулся я.
— Разве? Когда?
— Не помню. А может, я просто обобщил чужие максимы вслух. Но весь опыт России говорит за то, что так оно и будет.
— Теперь понятно, почему ты не сдаешь ваучеры.
— Хм… Я их почти пристроил.
— Набирать думаешь?
— Намереваюсь.
Аркаша быстренько отодвинулся, выпятил грудь с табличкой посередине вперед, и жадно пошарил глазами по толпе. Но ко мне подошли к первому, сразу с десятком чеков. Я предупредил, что возьму только по пятнадцать тысяч. Клиенты, среднего возраста мужчина и женщина, спорить не стали. Видимо, давно поняли, что большего выжать не из кого ни смогут. К концу рабочего дня у меня в сумке без особых усилий набралось тридцать чеков. Можно было набрать больше, но я притормозил, потому что жрать хотелось каждый день. Денег же оставалось, в расчете на месяц без работы, лишь на жалкий пакетный супчик, каждодневную порцию колбаски
Ночью приснилось, будто вляпался в собачье гавно. Огромный кобель нагадил посреди тротуара, потом отбежал в сторону, дождался, пока я расплющу ботинком нечистоты и громко, радостно залаял. Затем вдруг бросился на меня, уцепился зубами в штанину, попытался ее оторвать. На этом неприятном эпизоде оборвался сам сон. Будильник показывал девять часов утра. Значит, я проспал больше обычного, — сказалось напряжение последних дней. Ломота в костях прошла, хотя связки на ступне левой ноги были еще слабыми. Пока занимался обычными утренними процедурами, стрелка на будильнике подперла под десятку. Схватив сумку, я выскочил на улицу. С транспортом в последний год, как, между прочим, и с очередями в магазинах, проблем не было. Подкатил новенький скрипучий автобус с прилаженной на внутренней стороне лобового стекла бумажкой в тысячу рублей. До Большой Садовой мы домчались буквально за десять минут. Раньше бы добирались не меньше получаса, несмотря на то, что такого количества машин на проспектах, как сейчас, Ростов отродясь не видывал.
— Привезли? — влетая в полутемный коридор биржи, спросил я у Володи Ленина. Тот давно уже перебрался под крылышко Монте Кристо.
— Что привезли? А, ты имеешь в виду бабки за вчерашние ваучеры, — догадался он. — Привезли. Иди получай.
В небольшом зальчике с низкими столами вдоль стен, прямо на полу друг на друга были уложены тугие мешки с огромными сургучными печатями на хохлах. Восседавшего за одним из столов Кристо осаждали всего несколько человек ваучеристов. Только те, кто банковал по — крупному. Стало приятно оттого, что я неожиданно оказался в их сплоченной компании.
— Забирай сразу мешок и дело с концом, — уговаривал хозяин биржи одного из них по кличке Меченый.
— Ну и что я с ним буду делать, — отнекивался тот. — В нем пачки тысячных купюр. Пока разменяю, — полдня пройдет. Лучше баксами отстегни, а эти притули халявщикам.
— Еще обрадуются, — поддержал Меченого Фофа, здоровый, кровь с молоком, туповатый потомок тамбовских крестьян, еще во времена Петровских походов на Азов угнездившихся на Дону. — Или награди купцов. Им один хрен, какими бумажками расплачиваться за чеки.
— Я еще не знаю, будем ли мы сегодня брать или нет, — задумался Кристо. — Никаких вестей. Телефонные линии забиты, прорваться невозможно. Вавилонское столпотворение, — елки-моталки.
— А ты через областную администрацию, — хитро сощурил поросячьи глазки Фофа. — Вертушка, надеюсь, у них никогда не занята.
— При чем здесь администрация, — возразил Кристо. — Она к нам как к манде рукав. Своих проблем достаточно.
— «Капусту» брать не буду, — уперся Меченый. — Мы с тобой с самого начала договаривались на баксы.