Собрание произведений в одном томе
Шрифт:
И в заключение. Это поколение от сорока до шестидесяти – последнее, что верит, сотрудничает и пытается. За нами идут люди, которых не проведешь. Если надуют нас, на них надеяться нечего. Ибо на детей сегодня больше похожи на экране их родители.
Арканову
Дорогой Аркадий Михайлович! Мне не хочется, обращаясь в Вашу сторону, рассказывать о себе. Или даже хорошо выглядеть на Вашем вечере. Он Ваш, и Вы – ствол, окученный нашими произведениями. Мы, жители маленьких городов, перебрались постепенно в большие и, создавая эту прославленную давку в метро и на переходах, дуреем не только от того количества, которое сами же создаем, но и от качества людей в Москве.
Здесь уже собрался крепкий народ, прошедший через обмены, прописки, фиктивные браки, ОБХСС, УВД и РОВД. И все это делает их незаменимыми друзьями, на которых так и хочется положиться в данный момент. Наглухо закрытые взглядом белых глаз, крепким рукопожатием, твердой походкой, умением согнуться, глядя вверх, и не сгибаться, глядя вниз, умением озабоченно ничего не делать, без мыслей сидеть, задумавшись.
Возьмите с собой собаку, возьмите с собой ребенка, чтобы увидеть, возьмите с собой женщину, чтобы почувствовать. И в этом всеобщем театре, если закрыть дверь и потушить свет, исчезнут все, окажется совсем несколько человек, с которыми можно помолчать, Аркадий Михайлович!
А мы мотаемся, рвем обои и радиаторы, щеголяем дверными ручками и жалким сине-белым фарфором, становимся такими смешными, что и писать об этом скучно. И в этом замоте позволяем себе не звонить друг другу, обижаться, говорить друг о друге объективно, допускаем высшее образование в наши отношения.
Мне бы представить Вас молчащими, спокойными, мне снять бы с Вас эту капусту, лист за листом, осторожно и медленно, и посидеть без Москвы. Молча. И даже присутствие публики не должно заставлять нас острить так обреченно и бесконечно. Уже все трудящиеся отдыхают, а мы все шутим, шутим. Каким казался страшным этот возраст – сорок лет, – вот и он прошел, а мы все шутим.
А смешно уже пишут все. И на концертах публика умирает от хохота, когда наши братья выбивают ковры, когда их ведут дуть в одно место, когда тещины волосы сушат фонариком и все время намекают, что есть на свете половой акт, а смерти нет. Нет смерти, нет боли, нет попранного достоинства, нет равнодушия и несчастья. Мы, армия советских сатириков, собравшихся в маленькой комнате на крохотном диване, благодарим вас, Аркадий Михайлович, за то, что это не Вы пошутили таким образом, «что двойной тулуп – это дубленка за двойную цену». И это не Вы пошутили в конце фильма под общий хохот, что через девять месяцев у наших героев родился еще один мальчик. И Вы не пытались спеть и станцевать Льва Николаевича Толстого. Чтобы публика, отвыкшая от иронии и привыкшая к жуткому юмору телевизионных дикторов, хохотала от пачки папирос «белого мора». Я понимаю, что эти шутки не рождаются от вдохновения. Их порождают худсоветы и редакторы, уносящие с каждого просмотра по остроте, по мысли.
Ну что ж, помолчим, посидим, выпьем, Аркадий Михайлович… С Вами, как ни с кем, это приятно. Пусть наши тела не всегда принадлежат тем, кому бы нам хотелось, наши мысли при нас. И не пожелаем себе в старости молодой души. Тело, пожалуй, легче уберечь, чем душу. Оставим себе эту редкую возможность наслаждаться друг другом.
Как я его понимаю
Как противно звучало: «Старый муж – грозный муж, режь меня, бей меня». Теперь думаю: ах ты, финтифлюшка! Что ж ты одной внешностью, одной кожей своей такого заслуженного человека… Да что ты в сравнении. Его же и послушать, и поговорить… А как он советует! А умница… А понимает… А ты? Тебя же только потрогать. А говорить – ни до, ни после… Чего поешь про заслуженного человека… Он тебе в отцы годится.
Э-э… Стоп! Так ей нельзя говорить. Он тебе и квартиру, и деньги, и уют, и покой – э-э, стоп! Так нельзя говорить. Он учит тебя… Он показывает тебе… – так ей тоже нельзя… В общем, глупая ты, а он – нет… Понимаешь? Как же ей понять, если глупа? Кожа только твоя, и кости, и эти губы нежные, влажные, от которых… и глаза широкие серые наивные, и волосы мягкие тонкие, и аромат от головы, плеч, и шея, в которую уткнуться, и ой!., колени невозможные, если положить руку и немножко ею двигать, и талия, и там груди с этой щелочкой для монетки или для крестика, и аромат ото всего, и свежечистое чего-то, теплое… А что еще в тебе есть?!!
А у него?.. Что там у него такого, не вспомню сразу. Я тоже не знаю, к чему там у него… Я тоже не знаю, что ты там целуешь… И слушай, не заставляй его танцевать, слушай, даже если он умеет… И вообще. Пусть уж лучше будет старым, чем еще бодрым, и не показывает кошмарную молодую душу на синеньких ножках. Где он хорош, пусть там и сидит – за письменным столом. И мне его жалко. И я ее понимаю. И я его понимаю… Он прошлое свое, хорошее имя свое… Дай отведать в последний раз…
Слушайте, а вдруг не любит она вас, ну не любит… Да ведь она же… Ну изменяет, и вы миритесь. Еще бы… И вы терпите… Конечно… За что?.. А вот за свое ответное возрождение…
Как я его понимаю. Как я постарел.
Он, она и словарь
Стриптиз
Ночь. Темнота. Глазок приемника. Музыка.
Он (зажигает свет. Долго листает словарь). Ай… хэв… лав… мач…
(Гасит свет, ложится.)
Она. Ноу, ноу. Ай кэннот… (Зажигает свет. Оправляет кофту. Листает словарь-разговорник.) Как пройти к вокзаллю?
Он. Сейчас я тебе объясню. (Гасит свет. Шепот. Возня.)
Он (зажигает свет. Уже без галстука. Копается в словаре. Кричит ей, как глухой). Подожди немного!!! Вэйт чуть-чуть… Литл… (Гасит свет… Шепот… Возня.)
Она (зажигает свет. Уже без туфель. Копается в разговорнике.). Патччьем у вас устрицы?.. Ноу. Гдье здьесь такси? Остановитесь, я хочу сойти. Откройтье дверцу. Ви куда едете?
(Он увлекает ее. Гасит свет. Поцелуи и т. д.)
Он (зажигает свет, копается в словаре). Квартира моя… Апартмент май… Я хозяин… Бизнесмен… то есть хозяин… Пить… Пить… Контакт… йес? Пить… пить… (показывает). Я и вы идем вперед… форвертс… тогезер… сердце… херт… Ах! Вы… ю… сердце… пить… пить.
(Гасит свет. Булькает вино.)
Она (зажигает свет. Уже без кофты и туфель. Листает разговорник). Но-но… Гдье здесь магазин?.. Выведите менья из магазина!.. Я вам буду писать… Какой зеленый город. Куда ведет эта ульица? Где антикварьият? (Он гасит свет и т. д.)
Он (зажигает, копается в словаре). Плохо… Контакт ноу… плохо. (Ищет.) И, К, Л, М, Н, О, П… бэдли!.. вери бэд… Контакт есть… контакт нет… плохо бэд… пить… П, Р, С, Т, Ф… пианино, пиво, пижама, пика, от черт, пилот, пипетка… от черт… пить… дринк! (Гасит свет. Булькает.)