Собрание произведений. Шестидесятые. Том 1
Шрифт:
ко мне на свидание приезжала девушка в «Волге», за ру-
лем. Это было красиво, а я не мог этого перенести…
Ты знаешь, с товарищем близким моим мы поссо-
рились. Он считает, что я его предаю, я не сдерживаю
своих слов… Да, не сдерживаю… Плохо это, правда?..
Ну и что, если я это мог объяснить. Это плохо… но…
Пойми меня… Знаешь, какие слова я не сдерживаю…
Вот эти по времени… В общем, я непунктуален. Я поче-
му-то вбил себе в голову, что знаю, когда мне быть точ-
ным, а когда нет… И еще не держу слов. Почему…
маешь, мальчик, я не умею отказывать. Мне бы сразу
сказать «нет», и я бы это слово сдержал. А не могу, гля-
дя в глаза, отказать, думаю, а вдруг, а попробую, а если
я попрошу этого. И говорю: «Позвоните, я попробую».
Как хочется разойтись с хорошим впечатлением
друг о друге. Это очень недальновидно. Обязатель-
ность, точность — это жестокость. Это понимание сво-
ей важной роли или какой-то роли. Правильно?.. Нет.
А более жалкой личности, чем я, я не видел.
Знаешь, когда я становлюсь смелым? Когда много
людей. Я думаю — это не смелость. Это тщеславие. Или
мышление раскованное. Многие молчат. Я могу ляп-
нуть. Я уже не знаю «раскованное» два «н» или одно?
Ужас. Я был отличником. А ты?.. Ты еще не ходишь
в школу…
Я бы с тобой, конечно, о женщинах поговорил…
Нет, нет, это не больная тема. Просто… Когда мало
красоты в жизни, они выходят на первый план. Они
начинают занимать огромное место в жизни мужчины
из-за нехватки красоты… Вот этой красоты, знаешь ка-
кой, деревянной, зеленой, каменной. Красоты того
времени, когда все было индивидуально и красиво. Де-
ревянная ложка, резной дом, церковь, ступенька, гото-
вальня. Нельзя же жить в одинаковых домах, лежать
на одинаковых диванах, есть одинаковую пищу, чи-
тать одинаковые книги и ничего при этом не потерять.
Дети и собаки не могут восполнить этот пробел,
и у мужчины появляется много женщин. Или водка.
Что, кстати, одно и то же. Они приходят вместе…
Я многословен, правда, это потому, что ты молча-
лив. На работе я молчалив. Конечно, я там молчалив,
когда через две минуты любая моя жалкая мысль ста-
новится ему известна… Так вот о женщинах. Ну, ма-
ленькие, с ними не о чем говорить, а большие они ста-
рые. То есть знаешь, что старость, наверное, стирает эти
чудесные различия между ними и нами… Правильно?..
Нет… Внутренние остаются…
Вот так, знаешь, я говорю, я не могу прийти к како-
му-то выводу, я не могу прийти к какому-то взгляду,
быть цельной сталистой личностью. Казались правы
те, которых нет. Сейчас кажутся правы те, кто есть.
Я не могу сказать, где хорошо, где плохо. Я не могу под-
твердить вечную пословицу — хорошо там, где нас нет.
Я могу только очень ограниченно: в это время, в этом
месте, на этот период. Вот тебе и взгляды. Ну что ты,
что ты… Беги, конечно… Извини, я просто по-человече-
ски. Тебе уже года четыре есть?.. Беги… И я тронусь,
пожалуй… Ждут уже… Эти…
Что
Который сонно сидит перед зеркалом не в силах со-
брать мышцы в пресловутое лицо.
Не в силах собрать мысли в форму головы.
Так и тянет лечь.
И поручить дивану!..
Пусть диван создает форму.
А я не вижу смысла ни в чем. Вот беда. И случилось
это со мной как-то после обеда и тянется до сих пор.
Любовь проходит. Жизнь проходит. Борьба становится
времяпровождением. Квартира местом для этого. Бо-
лезни поддаются лечению, но сменяют друг друга. А са-
молюбие вообще ни к чему. Как и ум, крупно осложня-
ющий нашу и без того сложную, рассчитанную на про-
стое восприятие жизнь. Есть смысл, допустим, лечить
чужие болезни, но в том случае, если он не умрет. Есть
смысл сытно поесть. Ненадолго. Внимательно посмот-
реть, но вглубь, и изменить не ей, а что-то. А если все,
что ты делаешь, приводит к смерти, а ты еще спе-
шишь… Поневоле задумаешься, есть ли смысл. Но если
ничего не делать, тогда и смысла никакого нет.
Может быть, кому-то и приятней жить в мире, где
от тебя ничего не зависит, а ты зависишь от всех?!
Переход от девушки к женщине, от телятины к го-
вядине.
Сколько натерпишься обвинений в хамстве, прежде
чем узнают, что ты глухонемой.
Интересная штука возраст.