Собрание речей
Шрифт:
Дело в том, что, видя, как война, возникшая у тебя с нашим государством из — за Амфиполя, причиняет много бедствий, я решил высказаться об этом городе и о его земле, но совершенно не так, как обычно говорят твои друзья, и не так, как об этом говорят наши ораторы, а предельно отличаясь от них по образу мыслей. Они подстрекали к войне, поддерживая наши стремления, а я ни единым словом не высказывался о спорных вопросах, но избрал такую тему, которая казалась мне наиболее способствующей установлению мира: я всегда говорил, что все вы ошибаетесь в оценке событий и что ты воюешь в наших интересах, а наше государство — в интересах твоего могущества. В самом деле, тебе выгодно, чтобы мы владели этой землей, а государству нашему обладание ею никакой пользы не принесет. И, по — видимому, я излагал свое мнение перед слушателями таким образом, что ни один из них не стал хвалить стиль речи за точность и ясность, как это делают некоторые, но все восхищались правдивостью содержания и сочли, что, пожалуй, нет другого способа прекратить вражду между вами, если только ты не убедишься, что для тебя более ценной будет дружба с нашим государством, чем доходы, получаемые с Амфиполя, а государство наше не поймет, что нужно избегать основания подобных колоний, в которых население четыре или пять раз подвергалось уничтожению, и искать таких мест для колоний, которые расположены далеко от тех, кто способен властвовать, но вблизи тех, кто привыкли быть рабами (так, например, как лакедемоняне колонизовали Кирену) [85] . Вражда прекратится, если ты поймешь, что, передав нам эту землю на словах, в действительности ты сам будешь владеть ею, а к тому же приобретешь и нашу признательность (ты получишь от нас в залог дружбы всех тех, кого мы отправим колонистами в твое государство): вражда прекратится, если кто — нибудь внушит нашему народу, что в случае взятия Амфиполя мы будем вынуждены быть так же признательны твоей власти ради живущих там граждан, как были признательны Амадоку Старшему ради колонистов,
85
Кирена в действительности была основана в 631 г. до н. э. выходцами с о — ва Феры (ныне Санторин), а не из Спарты. Философ Спевзипп резко критиковал Исократа за эту ошибку — см. «Письмо философа Спевзиппа царю Филиппу». Однако связи со Спартой у Кирены несомненно были.
86
Царь племени одрисов. Фракийское царство одрисов во главе с Тересом образовалось незадолго до начала Пелопоннесской войны. Над афинскими колонистами в Херсонесе постоянно висела угроза нападения фракийцев. Афины заключили союз с Амадоком в 390 г. до н. э.
Однако обдумав это и придя к выводу, что едва ли когда — нибудь может найтись тема лучше этой, более касающаяся всех, более полезная для всех нас, я вновь стал писать о ней, хорошо сознавая при этом свое состояние и отдавая себе отчет в том, что сочинение подобной речи по силам человеку не моего возраста, но такому, кто находится в расцвете лет и по дарованию своему далеко превосходит других; я видел также, что трудно составить сносно две речи на одну и ту же тему, тем более если опубликованная раньше речь написана так, что даже завистники наши восхищаются и подражают ей еще больше, чем те, кто хвалил ее до чрезмерности. И все же настолько я стал в старости честолюбив, что, пренебрегая этими трудностями, захотел, обращаясь к тебе, вместе с тем и ученикам моим показать и объяснить, что докучать на многолюдных собраниях и обращаться ко всем, собирающимся туда, с речью — это все равно, что ни к кому не обращаться: подобные речи оказываются такими же недейственными, как законы и проекты государственного устройства, сочиненные софистами. Нужно, чтобы те, кто хочет не болтать понапрасну, а делать что — нибудь полезное, и те, кто полагает, что они придумали путь к достижению какого — то всеобщего блага, предоставили другим выступать на этих собраниях, а сами выбрали бы в качестве исполнителя своих планов кого — нибудь из тех, кто умеет говорить и действовать, если только он пожелает внять их речам. Придя к этому выводу, я предпочел обратиться к тебе, сделав свой выбор не из желания угодить, хотя для меня и было бы важно, чтобы речь моя была тебе приятна: однако мысль моя была направлена не на это. Я видел, что все остальные знаменитые люди живут, подчиняясь государству и законам, не имея возможности делать что — нибудь помимо того, что им приказывают, и к тому же они гораздо менее способны совершить те дела, о которых будет идти речь ниже. Тебе же одному судьба дала неограниченную возможность и послов отправлять, к кому захочешь, и принимать, от кого тебе будет угодно, и говорить то, что кажется тебе полезным; к тому же ты приобрел такое богатство и могущество, как никто из эллинов, — то, что единственно может и убеждать, и принуждать. Это также, думаю, потребуется и для того дела, о котором будет идти речь. Дело в том, что я намерен тебе советовать привести эллинов к согласию и возглавить поход против варваров: убеждение подходит для эллинов, а принуждение полезно для варваров. В этом, таким образом, заключается главное содержание всей этой речи.
Я не побоюсь рассказать тебе, за что стали упрекать меня некоторые из моих учеников, — думаю, что от этого будет какая — то польза. Когда я сообщил им, что намерен послать тебе речь, составленную не как образец красноречия и не прославляющую войны, которые ты провел (это сделают другие), но в которой я попытаюсь склонить тебя к делам более близким тебе, более прекрасным и полезным, чем те, которые ты до сих пор предпочитал, они были так поражены, подумав, не сошел ли я с ума от старости, что осмелились порицать меня — то, чего они раньше никогда не делали, — говоря, что я берусь за дела странные и слишком безрассудные. «Поскольку ты, — говорили они, — намерен послать речь с советами Филиппу, который, если даже раньше и допускал, что он ниже кого — нибудь по разуму, теперь, благодаря огромным успехам, непременно должен считать себя способным к лучшим решениям, чем все остальные.
Кроме того, он окружил себя наиболее дельными людьми из македонян, которые, естественно, если даже в других делах и несведущи, то, во всяком случае, знают лучше тебя, что полезно для него. Да и из эллинов ты сможешь увидеть многих живущих там людей, не лишенных славы или ума, но таких, пользуясь советами которых, он не уменьшил своего царства, а добился положения, какого можно только пожелать. Чего ему еще недостает? Разве фессалийцев, которые раньше властвовали над Македонией, он не расположил к себе так, что каждый из них больше доверяет ему, чем гражданам, входящим в их союз? А соседние города, — разве он не привлек один из них на свою сторону благодеяниями и не уничтожил другие, которые причинили ему много неприятностей? Разве он не покорил магнетов, перребов и пеонов и не сделал их своими подданными? Разве он не стал полновластным хозяином над иллирийскими племенами, за исключением тех, которые живут по берегу Адриатики? Разве он не поставил над всей Фракией правителей по своему усмотрению? Так разве ты не думаешь, что тот, кто добился таких многочисленных и крупных успехов, сочтет человека, пославшего ему эту речь, большим глупцом и подумает, что человек этот весьма заблуждается в оценке силы своего ума и своих речей?» О том, как я, выслушав это, вначале был подавлен и как снова, собравшись с духом, ответил на все их возражения, я умолчу, чтобы некоторым не показалось, что я слишком горжусь тем, как искусно я отразил их доводы. Так вот, пристыдив умеренно (как мне показалось) осмелившихся порицать меня, я в конце концов пообещал показать эту речь из всех живущих в этом городе только им одним и поступить с ней так, как они решат. Выслушав это, они ушли, — не знаю, с какими мыслями. Однако через несколько дней, когда речь была закончена и показана им, они настолько изменили свое мнение, что им стало стыдно за свою прежнюю дерзость, и они стали раскаиваться во всех своих словах, признавать, что они никогда еще так не ошибались, стали торопиться больше, чем я, с отправкой этой речи к тебе, выражали надежду, что не только государство наше будет благодарно мне за эту речь, но и все эллины.
А рассказал я тебе об этом для того, чтобы ты, если тебе в начале речи этой что — нибудь покажется невероятным, или невозможным, или недостойным тебя, не отбросил в негодовании все остальное, но — чтобы с тобой не случилось того же, что и с моими учениками — невозмутимо дожидался, пока не прослушаешь всю речь до конца: надеюсь, я скажу нечто дельное и полезное для тебя. А между тем мне хорошо известно, насколько речи произносимые отличаются по убедительности от речей, предназначенных для чтения, равно как и то, что, по общему мнению, речи, касающиеся дел серьезных и неотложных, ораторами произносятся, а те, что служат для показа своего искусства и преследуют личную выгоду — пишутся. Мнение это не лишено основания потому, что когда с речью выступает человек, не пользующийся авторитетом, без модуляций голоса, применяемых в реторике, к тому же не в подходящее для ее произнесения время, без серьезного отношения к делу, — когда все это не будет делать доводы автора более убедительными и речь окажется как бы обнаженной и пустой, да еще чтец станет читать ее неумело, без выражения, как бы перебирая факты, то, естественно, думаю я, она покажется слушателям никуда не годной. Все это может, пожалуй, сильно повредить и этой речи и быть причиной того, что она покажется более слабой, чем она есть в действительности. В самом деле, она не украшена ритмичностью и не блещет богатством стиля, к которым и сам я прибегал в молодости, и другим показывал, какими средствами делать речи более приятными и вместе с тем более убедительными. Всего этого я уже делать не могу из — за преклонного возраста, но если я смогу просто изложить самую суть дела, мне достаточно будет и того. Полагаю, что и ты, отбросив все остальное, должен обратить внимание только на это. Ты только тогда сможешь самым основательным и лучшим образом определить, есть ли в моей речи что — нибудь важное и заслуживающее внимания, если учтешь и отбросишь все препятствующие ее восприятию моменты, связанные с уловками софистов и особенностями речей, предназначенных для чтения, если взвесишь и оценишь каждую мысль, и притом не поверхностно и небрежно, но рассудительно и тщательно, как подобает человеку, причастному к философии (а тебя называют таким). Изучая мою речь таким образом и не основываясь на мнении толпы, ты сможешь наилучшим образом сделать для себя соответствующие выводы. Вот то, что я хотел предварительно тебе сказать. А теперь перейду к самому предмету речи. Я хочу сказать, что необходимо, не забывая также о собственных интересах, попытаться примирить между собой государства аргивян, лакедемонян, фиванцев и наше. Если ты сумеешь их объединить в союз, то без труда приведешь к согласию и другие государства. Ведь все они находятся в зависимости от упомянутых и при грозящей опасности обращаются к одному из них за помощью и получают ее там. Поэтому если ты склонишь к благоразумию четыре только государства, то и остальные избавишь от многих бед.
Ты можешь убедиться в том, что тебе не следует пренебрегать ни одним из них, если проследишь их историю во времена твоих предков. Ты увидишь тогда, что у каждого из них была большая дружба с вами, и они оказывали вам огромные услуги. Ведь Аргос для тебя родина, и к нему ты должен относиться с такой же обходительностью, как и к своим родителям [87] . Фиванцы чтут прародителя вашего рода торжественными процессиями и жертвоприношениями больше, чем всех остальных богов [88] . Лакедемоняне предоставили на вечные времена потомкам его царскую власть и предводительство на войне, а наше государство, как говорят те, сообщениям которых о древности мы доверяем, Гераклу помогло получить бессмертие [89] (каким образом — тебе легко будет узнать, мне же рассказывать сейчас неуместно), а детям его — спасение. Оно одно, подвергаясь крайним опасностям в борьбе с могуществом Еврисфея, положило конец его величайшим дерзостям и избавило детей Геракла от постоянно преследовавшей их опасности. Справедливо, чтобы за это были нам благодарны не только те, которые были спасены тогда, но и живущие сейчас: ведь благодаря нам они живут и пользуются благами жизни. Не будь спасены одни, не могли бы вообще появиться на свет и другие.
87
Потомок Геракла Каран из Аргоса был, по преданию, первым царем Македонии. Миф о Каране получил распространение, по-видимому, в более позднее время, и был, вероятно, создан аргивянами, когда Македония стала играть выдающуюся роль в международных делах. Каран упоминается у Диодора и Синкелла. Миф был создан для того, чтобы связать генеалогическими связями Аргос и Македонию. С другой стороны, Пердика I — основатель аргивской династии в Македонии, был, согласно Геродоту, потомком аргивского царя Темена.
88
В Фивах особенно почитали Геракла, так как оттуда, согласно мифу, происходила мать Геракла, супруга фиванского царя Амфитриона.
89
Согласно Диодору, афиняне первыми совершили жертвоприношение Гераклу как богу.
Поскольку, таким образом, все эти государства предстают в таком свете, у тебя никогда ни с одним из них не должно быть разногласий. Но все мы от природы склонны более ошибаться, чем поступать правильно. Поэтому за все, что произошло до сих пор, вина справедливо падает на всех, но впредь следует остерегаться, чтобы с тобой не случилось ничего подобного, и подумать, какое сделать для них доброе дело, чтобы показать, что ты отплатил достойным и тебя, и твоих услуг образом. Подходящий случай у тебя есть. Между тем, как ты будешь только оплачивать свой долг, они сочтут, поскольку прошло столько времени, что ты первым кладешь начало оказанию услуг. Затем, ведь очень хорошо считаться благодетелем выдающихся государств, с пользой для себя ничуть не меньшей, чем для них. Кроме того, если с кем — нибудь из них у тебя возникла какая — либо неприятность, ты прекратишь все это, потому что своевременные услуги предают забвению прежние ошибки обеих сторон. Известно также и то, что все люди помнят больше всего о тех, кто помог им в их несчастье. Ты видишь, как они страдают из — за войны, как похожи они на единоборцев. Ведь и тех, когда ярость начинает у них усиливаться, никто уже не может разнять: когда же они изувечат друг друга, они расходятся сами, без всякого постороннего вмешательства. Так, я полагаю, произойдет и с этими государствами, если ты заранее не позаботишься о них.
Может быть, кто — нибудь решится выступить против моих слов, утверждая, что я пытаюсь склонить тебя взяться за невозможное. По их мнению, ни аргивяне не станут никогда друзьями лакедемонян, ни лакедемоняне — друзьями фиванцев: и вообще те, кто привык к постоянному превосходству, никогда не согласятся на равную долю с другими. Я же думаю, что, когда первенство среди эллинов принадлежало нашему государству, а затем государству лакедемонян, едва ли можно было добиться чего — нибудь, так как каждое из них легко могло помешать действиям другого. В нынешних же обстоятельствах, я полагаю, что это не так. Я знаю, что несчастья поставили тех и других в одинаковое положение, поэтому, я полагаю, они предпочтут выгоды, получаемые от согласия, — преимуществам, получившимся от прежних их действий. Затем, я считаю, что едва ли кто — нибудь другой сможет примирить эти государства, а для тебя подобные дела не составляют никакой трудности, потому что я вижу, как ты осуществил многое из того, что другим казалось безнадежным и невероятным: и будет нисколько не удивительно, если и это дело сможешь устроить только ты. Люди великие и выдающиеся должны браться не за такие дела, кототрые может совершить обычный человек, а за те, за которые не возьмется никто другой, кроме людей, имеющих такие же дарования и могущество, как у тебя.
Я удивляюсь тому, что люди, которые считают такие дела неосуществимыми, ни сами не знают, ни от других не слышали, что много было войн, и к тому же страшных, и что люди, которые положили этим войнам конец и сами получили, и воевавшим сторонам доставили тем самым большие блага. Какая ненависть могла б быть больше той, которая была у эллинов против Ксеркса? Однако все знают, что дружбу с ним [90] мы и лакедемоняне предпочли дружбе с теми, кто каждому из нас помогал добиться власти. Но к чему вспоминать давно прошедшие события и обращаться к примерам, связанным с варварами? Если бы кто — нибудь внимательно рассмотрел несчастья эллинов, то стало бы ясно, что все они не составляют и ничтожной доли тех бед, которые причинили нам фиванцы и лакедемоняне. Тем не менее, когда лакедемоняне отправились в поход против фиванцев и хотели разорить Беотию, а жителей ее городов расселить, мы, придя фиванцам на помощь [91] , воспрепятствовали осуществлению замыслов лакедемонян. И напротив, когда судьба переменилась [92] и фиванцы вместе со всеми пелопоннесцами попытались уничтожить Спарту, мы — единственные из всех эллинов — заключили с ней союз и тем самым помогли ее спасению [93] . Полнейшее непонимание дела и глупость обнаружил бы тот, кто, зная, что действия государств определяются не ненавистью или клятвами или тому подобным, а только соображениями собственной выгоды (ибо только к этому они стремятся и направляют все свои усилия), и видя нынешние превратности и перемены, при всем этом отказался бы признать, что и сейчас дело обстоит точно таким же образом — тем более если ты сам займешься примирением этих государств. При этом соображения пользы убедят их, а нынешнее бедственное положение заставит их последовать твоему плану. Эти два обстоятельства, думается мне, должны обеспечить успех дела.
90
Выражение «дружбу с ним» имеет, вероятно, в виду уже не Ксеркса, а Артаксеркса, при котором был заключен Анталкидов мир.
91
С отрядом под командованием Хабрия, против Агесилая в 378 г. до н. э.
92
После битвы при Левктрах в 371 г. до н. э.
93
В 370–369 г. до н. э. во время похода Эпаминонда и фиванцев в Пелопоннес, когда в союзе с фиванцами выступали аргивяне, аркадяне, мессеняне, элейцы и др., Спарта оказалась в критическом положении. Афиняне оказали помощь Спарте, отправив в Пелопоннес войско во главе с Ификратом.
Однако я полагаю, что лучше всего ты сможешь узнать, миролюбиво или враждебно относятся друг к другу эти государства, если мы рассмотрим не совсем кратко и не слишком подробно основные моменты их нынешнего положения, и прежде всего положения лакедемонян.
Они, еще совсем недавно первые среди эллинов на суше и на море, претерпели такие перемены после поражения при Левктрах, что утратили свое господство среди эллинов и потеряли таких людей, которые готовы были скорее погибнуть, чем жить, потерпев поражение от прежде подвластных им. Кроме того, им довелось видеть, как все пелопоннесцы, раньше сопровождавшие их в походах против других, теперь вместе с фиванцами вторглись на их землю. Лакедемонянам пришлось выдержать такое испытание, воюя с ними не на территории страны за свои поля, но в центре своего города, у самых общественных зданий, за своих жен и детей. Так что если бы они не справились с этим испытанием, то погибли бы немедленно, а одержав победу, они нисколько не избавились от бедствий: с ними воюют их соседи, им не доверяют все пелопоннесцы, их ненавидит большинство эллинов, их грабят и разоряют днем и ночью свои же рабы; дня не проходит, чтобы они или не выступали в поход против ко — го — нибудь, или не сражались с кем — нибудь, или не спешили на помощь гибнущим согражданам. Но вот самая большая беда: они все время пребывают в страхе, как бы фиванцы, уладив дела с фокидянами, не напали на них вновь, обрушив на их головы еще большие бедствия, чем раньше. Можно ли предполагать, что люди, находящиеся в таком положении, не встретят с радостью человека, устанавливающего мир, влиятельного и обладающего возможностью избавить их от войн, постоянно им угрожающих?