Собрание сочинений и писем (1828-1876)
Шрифт:
39 В тексте, напечатанном у Чейхана на стр. 173 (а другого мы не знаем, ибо перевод, опубликованный В. Полонским в "Каторге и Ссылке" 1928, NoNo 6 и 7, сделан с того же текста Чейхана, точнее с гранок его книги, несмотря на заявление Полонского, что он видал оригинал документа в архиве!), итак в тексте Чейхана сказано: "welches wohl durch Worte und Schriften bis zu einem Gewissen geruttelt, aber nur durch neue geschichtliche Thaten zerstort,... werden kann". Слово "gewissen" напечатано у Чейхана с прописной буквы, во в таком виде фраза не имеет никакого смысла. Здесь какая-то ошибка: или Бакунина, пропустившего одно слово после gewissen (например Masse или Grade, т. е. мере или степени), и в таком случае ясно, что слово gewissen является не существительным, а прилагательным и должно быть написано с строчной буквы; или Чейхана, не прочитавшего стоящего в оригинале слова Masse или Grade и принявшего слово gewissen за имя существительное. Мы не сомневаемся в том, что Чейхан впал в заблуждение, или не заметив стоящего у Бакунина слова, или не заметив допущенного Бакуниным пропуска, если таковой действительно
40 27 июля 1848 года Франкфуртское Национальное собрание высказалось за включение Западной Пруссии и части Великого Княжества Познанского в состав Германии, несмотря на протесты поляков и сопротивление демократической левой во главе с Р. Блюмом; А. Руге, Шузелькой, К. Фохтом и др. Таким образом всегерманский парламент подтвердил постановление прусской монархии, которая еще 22 апреля 1848 года решила включить западную часть В. Кн. Познанского в состав Германского Союза, - мера, которая при своем проведении в жизнь вызвала восстание поляков под руководством Мерославского.
41 Дальше у Бакунина следует незаконченный вариант следующего абзаца. Приводим этот вариант, замененный позже более полным, данным у нас в основном тексте.
"Но интересы, могут пожалуй возразить, собственные интересы польской шляхты наверно не позволят ей променять гуманное немецкое владычество на жестокое русское. Я разумеется далек от того, чтобы игнорировать мощное влияние эгоистических интересов в людских делах; но с другой стороны со мною согласятся, что существуют такие страсти, которые время от временя охватывают целые .народы и которые способны даже заставить их подняться выше своих временных интересов, и что любовь поляков к своей несчастной отчизне, их горячий порыв, их стремление к ее восстановлению составляют именно такую страсть. Одно доказательство этой истины, которое длятся вот уже целое столетие и которое, вместо того. чтобы с течением времени становиться слабее, приобретает с каждым годом все больше энергии и величия, кажется мне достаточным для того, чтобы убедить самого закоренелого скептика: это-с каждым годом растущая масса польских эмигрантов, по большей части владевших у себя на родине землей, то есть людей, поставивших на карту не только свою жизнь, но я то, что в наш век ценится еще дороже жизни, а именно свое имущество; это-масса жертв, которые [наполняют] австрийские, прусские [тюрьмы]"...
42 Под апрельскими и майскими событиями Бакунин разумеет восстание позчавских поляков, толчок к которому дан был распоряжением прусского правительства об инкорпорации западной части Великого Княжества Познанского в состав Германского Союза (см. выше прим. 40). Согласно этому распоряжению от княжества отрезалось две трети, при чем к немецкой части нередко прирезались общины, в большинстве населенные поляками. Восстание продолжалось недолго: инсургенты, по большей части вооруженные косами, не могли при всей своей храбрости держаться против обученных и хорошо снабженных прусских войск. 30 апреля Мерославский разбил пруссаков при Милославе, но 11 мая потерпел поражение при Рогалине, при чем отряд его рассеялся, а сам он попал (ненадолго) в плен. 12 мая при Эксине поляки были снова разбиты, и на этом восстание закончилось.
43 Постановление Франкфуртского парламента см. выше в прим. 40.
44 Все упомянутые Бакуниным акты свидетельствовали о переходе реакции в наступление и имели место: 1) бомбардировка Кракова 26 апреля 1848 года; она закончилась капитуляцией населения, обезоружением национальной гвардии и высылкою эмигрантов-поляков; 2) бомбардировка Праги 14-15 июня 1848 по приказу Виндишгреца; она закончилась поражением повстанцев, в числе которых находился и Бакунин; 3) бомбардировка Лемберга (Львова) 1-2 ноября 1848 года; она вопреки словам Бакунина была не третьего, а четвертою по счету, так как венская предшествовала ей на несколько дней; 4) бомбардировка Вены войсками Елачича и Виндишгреца 23-30 октября 1848 года; она закончилась поражением революции.
45 Как известно, высшая польская землевладельческая аристократия всегда готова была пожертвовать своими национальными интересами для сохранения своих экономических привилегий и склонялась к примирению с царизмом, который в обмен должен был обеспечить ей власть над крестьянами и сохранение в ее руках принадлежавших ей латифундий. Выразителем этих настроений явился в 1847 году маркиз А. Велепольский, который в своей анонимной брошюре "Lettre d'un gentilhomme polonais au prince de Metternich" ("Письмо польского дворянина князю Меттерниху") доказывал, что Польша не может всерьез рассчитывать на помощь Европы и потому ей нужно примириться с Николаем I, подчиниться ему без всяких условий, соединиться с ближайшим и сильнейшим из трех своих завоевателей, а затем с его помощью отомстить двум другим, т. е. Пруссии и Австрии, за свое унижение. Гнусное поведение правительств прусского, выдававшего политических в руки царизма, и австрийского, устроившего галицийскую резню в 1846 году, заставило симпатии польской шляхты склониться на сторону России. В 1846 году население Кракова оказало русским войскам более дружественный прием, чем австрийским. Еще через три года, в 1849 г., галицийская шляхта и мещанство при вступлении русских войск в Галицию не скрывали пожелания видеть Галицию присоединенной к России (цитата из воспоминаний Мартина Залеского, приводимая в известной книге Б. Лимановского о польской демократической эмиграции, стр. 350). Подобные настроения господствовали и в княжестве Познанском; носились даже слухи, что графы Дзялынский, Пониньский и Мытельский вели по этому поводу какие-то переговоры с российским послом в Берлине, Мейендорфом. Еще более усилились эти русофильские настроения после крушения надежд, возлагавшихся на революцию 1848 года. Под влиянием проявленных немецкою буржуазиею великодержавных тенденций славянские народы, особенно славянская буржуазия я мещанство, ринулись в объятия реакции, и даже; в польских провинциях Пруссии и Австрии стало наблюдаться москвофильство. Реакционные, предательские, а может быть и провокаторские элементы спешили использовать это настроение в интересах царизма: так по всей Польше была распространена брошюрка "Слово правды народу польскому", в которой рисовалась перспектива победы славянства под эгидою царизма и доказывалось, что в объединенной под российским стягом славянской семье Польша обретет счастье. Но у Бакунина это настроение части поляков слишком обобщено и преувеличено, особенно в "Исповеди", как увидим ниже.
46 Шеля, Якуб (1777-1860)-мазовецкий крестьянин, русин, бывший солдат, возглавил галицийскую гайдаматчину в 1846 году. Родился в Тарновском округе, долго служил в австрийской армии, вел от имени своей деревни, в которой был старостою и видимо кулаком, длительный процесс с помещиком Богушем, принуждавшим крестьян к лишним барщинным работам По польским источникам, оспариваемым его защитниками, осужден за уголовное преступление на тюремное заключение, но в 1846 г. по распоряжению окружного исправника Брейнля освобожден и стал во главе разбойничьих банд, состоявших из отпущенных арестантов и отпускных солдат для избиения шляхты и парализования надвигавшегося восстания. Первую банду Шеля составил у себя на родине из своих родных и соседей. Избивали шляхту без разбора и без пощады, а в лучшем случае доставляли ее избитою и связанною к начальству. При этом громилы не клали охулки на руку, и сам Шеля грабежом своих жертв составил себе крупное состояние. По выполнении возложенной на него задачи Шеля получил орден от австрийского правительства и приобрел себе крупный земельный участок на Буковине. В австрийском казенном "Biografisches Lexicon", том 42, стр. 32 сл., напечатана апология этого кулака-бандита, изображающая его в виде какого-то мужицкого апостола
Централизация Демократического Общества постановила начать в 1846 году восстание во всех трех частях Польши. Но восстание приняло более или менее серьезные размеры только в Краковской республике, последнем остатке бывшей Польши, в феврале 1846 года. Опасаясь того, что восстание перебросится в Галицию, австрийское правительство, используя ненависть крестьянства к панам и выставляя демократическое движение в Кракове как плод панской интриги, возбудило страшную жакерию обманутых крестьян, которые особенно в Тарновском уезде произвели страшную резню шляхты, не щадя женщин и детей. При этом погибло несколько тысяч человек, зверски умученных разъяренными хлопами, которым была за это обещана чиновниками императорская благодарность и награда. Одним из главных предводителей этого избиения шляхты крестьянами и был Я. Шеля. Когда он после выполнения возложенной на него кровавой задачи начал наивно требовать обещанного издания императорского манифеста об отмене барщины, ему пригрозили тюремным заключением, на что он ответил: "Попробуйте, и тогда от Тарнова не останется камня на камне". Австрийское правительство, чувствуя, что дальнейшее пребывание этого человека в Галиции становится для властей неудобным, поспешило переправить его в Буковину, где он в награду получил большой надел из казенных земель.
Несколько лет тому назад вышла в свет поэма польского коммунистического писателя, переведенная затем на русский язык: Бруно Ясенский-"Галицийская жакерия (Слово о Якове Шеле)". Драматическая поэма. Предисловие т. Домбаля. Изд. "Московский Рабочий". Москва, 1931.-Как поэма Ясенского, так и предисловие т. Домбаля 1) идеализируют Шелю как борца за крестьянскую революцию; 2) называют движение 1846 года крестьянской революцией, "освободительной вооруженной борьбой крестьянских масс", "героической страницей борьбы польского крестьянства за землю"; 3) обвиняют буржуазно-шляхеткую историографию в замалчивании второго этапа восстания, длившегося почти два года (1846- 1848) и носившего характер партизанской войны против правительственных войск. Однако т. Домбаль признает, что эта "крестьянская революция" была "временно (?) использована австрийской бюрократией для реакционных целей". То же предисловие (стр. 19) сообщает, что австрийское правительство "не решалось (?!) расправиться сразу с пойманным Шелей", и что "только некоторое время спустя, фактически под давлением шляхты (?), Шеля был отправлен в ссылку на Буковину, где был убит втихомолку, из-за угла" (!). Все это более чем спорно.
Характерно, что апологию Шели мы встречаем и в русской полицейской "литературе". Так известный В. Ратч, автор нескольких исторических "исследований" в духе Муравьева-Вешателя, на стр. 174 своей книги "Польская эмиграция до и во время последнего мятежа" восхваляет Шелю говоря:
"Славный крестьянин Яков Села своим поведением во время кровавого мятежа приобрел известность; когда затихли народные страсти, его имя стали произносить в Галиции с уважением". Поговорив далее о человеколюбии Шели, Ратч возмущается тем, что "перьями эмигрантов Села явился на европейских газетах извергом, два раза уже находившимся под уголовным судом". Зашита таких писателей, как Ратч, говорит много.