Собрание сочинений Т.4 "Работа актера над ролью"
Шрифт:
...Останавливаюсь еще на этой важной паузе и даю маленький толчок и намек на то, что в эти минуты делает человек {Имеется в виду Брабанцио. (Ред.).}: 1) старается понять, выбрать из того, кто говорит страшную весть, все то, что можно из него взять; 2) в другой момент, когда рассказывающий подходит к самому страшному, спешишь остановить его, точно выпускаешь из себя все защитные буфера, чтоб отстранить надвигающуюся беду; 3) ищешь помощи у других людей: то зондируешь глазами их душу, чтоб понять, как они относятся к новости, принимают ли ее и верят ли ей, то смотришь умоляюще, точно прося, чтоб тебе сказали о нелепости и неосновательности известия; 4)
После слов: “Огня, огня — вам говорят!” — начинается пауза тревоги. Не забывать, что тревога в доме, что звуки заглушены, — поэтому на этом фоне возможно говорить Яго.
Яго произносит монолог: [“Прощайте; я должен удалиться”] — в большой спешке. Беда, если его здесь застанут, тогда обнаружится его интрига.
Что делает человек, когда он впопыхах дает последнее наставление? Он необыкновенно ярко, четко, красочно и неторопливо рисует картину. Важно, что он все это делает не комкая и сравнительно неторопливо, хотя все его нутро трепещет и стремится как можно скорее действовать. Но он сдерживает свою нервность и старается быть возможно уравновешеннее и понятнее. Почему? Да потому, что он понимает, что ему нет времени повторять объясняемое.
И тут предупреждаю актера, чтоб он действовал от своего собственного имени и выполнял бы при этом самую элементарную человеческую задачу, которая заключается в том, чтобы ясно объяснить, четко условиться о дальнейших действиях.
Народная сцена-пауза сборов. При последних словах Яго, когда экспозиция ясно дошла до публики, в окнах дома начинает нервно перебегать за слюдой окон свет от ночников и фонарей. Эти нервные мелькания, если хорошо срепетировать, создают большую тревогу. Одновременно с этим внизу, в парадной двери, с треском отворяется железная щеколда, трещит замок, пищат металлические петли при открывании. Из двери выходит привратник с фонарем, и появляются разные слуги. Они выскакивают под колоннадой, на ходу надевают на себя трусы, панталоны, куртки, наскоро застегиваются; бегут одни вправо, другие влево, потом возвращаются и друг другу объясняют что-то непонятное, снова разбегаются.
(Но на самом деле эти сотрудники уходят опять в дом, там надевают какие-нибудь каски, а может быть, и латы, плащи, и, таким образом преображенные, они снова появляются из той же двери, не узнанные публикой. Это делается для экономии сотрудников.)
Тем временем из дверей продолжают появляться одевающиеся люди. Они выносят алебарды, шпаги, оружие, влезают в гондолы, привязанные у дома (не в гондолу Родриго), складывают туда принесенное, снова убегают и снова возвращаются с ношей, продолжая на ходу, когда возможно, заканчивать туалет и облачаться.
Третья группа сотрудников видна наверху. Они открыли окна, и видно, как они надевают штаны и куртки, одновременно с этим крича что-то вниз, задают какие-то вопросы или дают наставления, за общим шумом не слышат друг друга, переспрашивают, кричат, сердятся, волнуются, ругаются. Выскочила под колоннаду громко воющая и в панике мечущаяся няня. С ней в таком же состоянии какая-то женщина, очевидно, горничная. Наверху в окне хнычет тоже какая-то женщина, смотря на происходящее внизу. Может быть, это одна из жен уезжающих, — кто знает, вернется ли назад ее муж, — ведь предстоит сражение...
[После слов:] “Несчастная! Ты говоришь, что с мавром?” — Брабанцио вышел, вооруженный шпагой. Деловым образом расспрашивает Родриго, который причаливает к берегу за Брабанцио, и распоряжается выступлением...
После слов: “Сюда — одни, туда — другие” — пауза. Брабанцио распоряжается: “Сюда — одни”, — показывает на канал, куда должна ехать гондола, налево от зрителей за кулисы. “Туда — другие” — показывает на улицу, идущую налево за домом Брабанцио.
Отвязывают цепи гондолы и гремят ими. После слов: “Пошлите-ка скорей за доброй стражей и следуйте за мною” — Брабанцио торопливо подходит к кому-то из слуг, сидящих в гондоле, и говорит ему что-то. Тот быстро выскакивает и убегает по улице, идущей направо, вдоль дома Брабанцио.
При словах: “Ну, вези (вместо “Ну, веди”), вези скорей” — Брабанцио садится в гондолу к Родриго...
[На словах:] “Берите-ка оружье” — солдаты в гондоле разбирают и подымают оружие, пики и алебарды.
При словах: “Призовите чиновников дозорных поскорее” — горничная при няне бросается в улицу направо.
После всего текста, в самом конце, при словах: “За этот труд тебя вознагражу я” — гондола Родриго отчаливает с Брабанцио, а в переполненной солдатами гондоле начинают отпихиваться [от берега]”.
.. .. .. .. .. 19 . . г.68
— Первая картина “Отелло” подготовлена настолько, что ее нужно играть и играть для того, чтоб все больше вживаться в выверенную жизнь человеческого духа и тела роли. При этих повторениях вы будете все больше и больше вкладывать в роль свою собственную живую жизнь, взятую от своей человеческой природы.
Но не самая игра интересует нас. Мы взяли “Отелло” для изучения приемов и техники работы над ролью. Поэтому теперь, по окончании опытов над первой картиной, постараемся осознать самый метод и его принцип, на основании которых создавалась сцена “тревоги и погони”. Или, иначе говоря, перейдем к теории, чтобы ею обосновать то, что сделано нами на практике.
Вспомните, — началось с того, что я отобрал у вас экземпляры пьесы вместе с обещанием до поры до времени не открывать книги.
Однако, к моему удивлению, оказалось, что без нее вы не можете вспомнить и толково рассказать содержание “Отелло”. Однако что-нибудь должно же было остаться в вас от пьесы, несмотря на неправильность первого знакомства с нею. И действительно, в вашей памяти, точно оазисы в пустыне, [были] разбросаны пятна воспоминаний о разных местах “Отелло”, которые более или менее ярко запечатлелись в вас, и я постарался их отметить и еще сильнее зафиксировать.
После этого вам была прочтена вся пьеса для освежения впечатления. Это чтение не создало новых пятен воспоминаний, но оно уяснило общую линию трагедии. Вы вспомнили факты, а потом и действия в их логическом и последовательном порядке. Вы записали их, после чего вы очень прилично рассказали содержание “Отелло”, а потом сыграли первую картину пьесы по фактам и по физическим действиям. Но в вашей игре не было правды, а создание ее оказалось наиболее трудной из всех проделанных работ.