Собрание сочинений Т.4 "Работа актера над ролью"
Шрифт:
...Когда Родриго узнал о [браке Отелло с Дездемоной], бедный простачок сначала заплакал, как ребенок, а потом всеми неприличными словами изругал друга и решил порвать с ним знакомство. Бедному Яго стоило неимоверных трудов убедить его помочь сделать скандал на весь город, [с тем чтобы] добиться развода или непризнания брака. Мы застаем друзей в тот момент, когда Яго почти насильно посадил Родриго в гондолу (роскошная, с дорогими материями, как подобает богачу) и везет его к дому Брабанцио...”.
IV. [ПРОВЕРКА
— Где происходит действие? — спрашивал Аркадий Николаевич.
— В Венеции.
— Когда? — спрашивал Аркадий Николаевич.
— В XVI веке. Год еще не выяснен, так как не сговорились еще с художником, — отвечал назначенный для этого сотрудник.
— В какое время года?
— Глубокой осенью.
— Почему вы выбрали это время?
— Чтоб было неприятнее вставать в холодную ночь и ехать.
— В какое время суток?
— Ночью.
— В котором часу?
— Около двенадцати ночи.
— Что вы делали в это время?
— Спали.
— Кто вас разбудил?
— Петрушин, — указал он на одного из сотрудников.
— Почему же именно он?
— Так как Петрушину назначена Иваном Платоновичем роль привратника.
— Что вы подумали, когда пришли в себя после пробуждения?
— Что случилось недоброе и мне придется куда-то ехать, так как я гондольер.
— Что же было потом?
— Я скорее стал одеваться.
— Что ж вы надели на себя?
— Трико, трусы, колет, пояс, берет, толстые туфли. Заправил фонарь, взял плащ, достал весла.
— Где они лежат?
— За вестибюлем — в коридоре на кронштейнах, приделанных к стенам.
— А сами вы где живете? –
— В подвальном этаже, ниже уровня воды.
— Там сыро?
— Да, сыро и холодно.
— Повидимому, Брабанцио вас держит в черном теле?
— На что же я могу претендовать? Я только гондольер.
— В чем же заключаются ваши обязанности?
— Держать в порядке гондолу и все принадлежности, необходимые для нее. Они многочисленны. Богатые подушки для сидения и лежания; их много, всех сортов — парадные, полупарадные, каждодневные. Есть и расшитые золотом роскошные балдахины. Есть и парадные весла и багры с инкрустацией. Фонари для простой езды и много малых фонарей для “grande serenata”.
— Что ж было дальше?
— Меня удивила суматоха в доме. Кто говорил, что пожар, другие говорили, что наступает неприятель. В вестибюле группа людей прислушивалась к тому, что делалось снаружи. Кто-то там отчаянно кричал. Не решаясь отворить окна в нижнем этаже, мы бросились наверх в приемную. Там уже открыли окна и кто мог просовывал в них головы. Тут я узнал о похищении.
— Как же вы отнеслись к этому?
— Со страшным возмущением. Ведь я влюблен в хозяйскую барышню. Я ее вожу на прогулки и в церковь и очень горд этим, так как все на нас смотрят и любуются ее красотой. Из-за нее я даже известен в Венеции! Я всегда, точно случайно, забываю цветок и счастлив, что она его находит и оставляет у себя. А если дотронется до него и оставит в лодке, то я подбираю его, целую и храню на память.
— Неужели грубые гондольеры так чувствительны и сентиментальны?
— Только с Дездемоной, так как она наша гордость и любовь. Этот мотив мне очень дорог и поджигает энергию для погони ради спасения ее чести.
— Что же вы делали дальше?
— Бросился вниз. Двери уже были отворены, в них носили оружие, а в вестибюле, по всем коридорам люди наскоро облачались в кольчуги, в латы. Я тоже надел какую-то броню на случай, если придется сражаться. Потом, собрав все, ждал в гондоле на своем посту дальнейших распоряжений.
— С кем вы готовили роль?
— С Проскуровым, а проверял Иван Платонозич.
— Хорошо, молодцы. Принимаю все без поправок.
И это простой сотрудник, — подумал я про себя. — А мыто?!.. Сколько еще нам надо работать!
Дослушав до конца все, что было заготовлено сотрудниками, Аркадий Николаевич сказал:
— Все логично и последовательно. Я пока принимаю вашу заготовку и догадываюсь, чего вам хочется, — сказал Аркадий Николаевич, вызвал нас и пошел с нами на сцену к сотрудникам для того, чтобы показать всем нам утверждаемую им мизансцену всей первой картины.
Оказывается, что во все время, пока мы и они делали свои первые этюды, Торцов отмечал то, что у нас лучше всего выражало тревогу, погоню, настроение, нужное для сцены, и образы, которые сами собой намечались. Теперь он показал нам свою мизансцену, применил к пьесе все подмеченное во время этюдов. Он говорил при этом, что предлагаемая им мизансцена, переходы и места родились от нас самих и от сотрудников и что они близки и родственны нашей природе.
Я записал его мизансцену. Вот она:67
“Яго и Родриго плывут в гондоле. На носу гондольер... Картина начинается с того, что слышен горячий спор двух сдавленных голосов налево (от зрителя) и плеск весел (не на слова роли). Гондольер появляется слева.
Первые восемь строк стихов идут на очень горячем нерве, пока гондола плывет к пристани дома Брабанцио.
Пауза после слов Яго: “Хоть снилось мне все это”. Яго шикает. Пауза. Подплывают. Гондольер сходит, гремит цепями. Яго его останавливает. Доиграть паузу до конца. Огляделись — никто не смотрит из окон. Сразу возвращаться к горячему, нервному разговору, как до паузы, на заглушённых голосах. Яго следит, чтобы не говорили громко. Яго по возможности прячется, чтобы его не очень-то видели из окон.