Собрание сочинений Том 11
Шрифт:
«По улице пустота; только собаки лают и заступают дорогу. Встретился еще какой-то босоногий мальчик. «Ясная Поляна?» — спросил я его. Он испуганно метнулся с дороги и неохотно ответил: «Поляна». — «Проводи-ка меня, мальчик, до графской усадьбы, — я тебе пятачок дам». Мальчикостановился».
Они идут, и мальчик(а не девочка) говорит г. Штанделю:
«А вона усадьба-то, белый дом-то барина Кузминского».
Если г. Штандель даст себе труд хоть без охоты проверить, «как у него говорилось», то он увидит, что «говорилось» именно так, то есть на мальчика, а не на девочку.
Г-н Штандель на меня сердится, что я его останавливаю мелочными указаниями на шаткость и сбивчивость его показаний. Что делать? И все дело-то это не очень крупного значения,
Последний несчастный опыт должен убедить г. Штанделя, что в его положении не лишнее проверять правдивость даже собственных слов, чтобы мальчики и девочки не прыгали один вместо другой и не становились обличителями крайней сомнительности всего повествования этого недостоверного, но «неунывающего россиянина».
Великосветские безделки
В сороковых годах молодые люди у нас, собираясь вместе, часто игрывали в фанты. Это теперь совершенно пренебрежено и оставлено. Никому от этого, разумеется, ни жарко, ни холодно, но вот что замечательно: в домах, где пробовали или пробуют возвратиться к покинутым фантам, — это теперь не удается и не удастся потому, что задача фантов оказывается не по силам обществу. Это не важно, но это характерно! Задают, например, одну из стариннейших фантовых задач: «сказать три правды и три неправды». Фант очень легкий, и достается он очень красивой молодой девушке, окончившей курс в известном образовательном заведении. Она живет в обществе, — или, как теперь опять говорится: «выезжает в свет», — и «в свете» она, конечно, говорит и правды и неправды, но это тогда, когда она их не различает и сыплет, как снег из рукава, а когда по условиям игры нужно сочинить и подать «три правды и три неправды», — она этого не может. Ей такое творчество оказывается не по силам. Она конфузится, краснеет, никнет и сходит с фанта сконфуженная, совсем не исполнив задачи, или просит себе «что-нибудь попроще». Ей это слишком мудрено! А между тем бабки наши в своей молодости отделывали такие фанты без затруднений. Странное явление: лгать внучки могут, не хуже, чем в старину лгали их бабушки, а художественного творчества даже в области лжи и клеветы у них стало меньше, чем бывало в минувшее время. И шпильки и булавки как будто притупели…
Не меньше странного также обнаруживают фанты и с познаниями. Недавно в одном доме с реставрированными фантами молодому человеку с высшим образованием выпало: «назвать из того, что он видит, три предмета из царства прозябаемого, царства ископаемого и царства животного». Молодой светский человек запутался в этих «трех царствах», так что и не вышел наружу. Сукно, холст и шелковая материя у него все пошли в «царство растительное», но зато из царства животного он ничегоне нашел перед своими глазами. Ему старались помочь — усиленно говорили о находящихся в комнате шерстяных тканях, горящих стеариновых свечах и его собственных перчатках, — но он все-таки не нашел ничего принадлежащего к «животному царству».
— Но ваши перчатки! — подсказал ему кто-то потерявший терпение.
— Ах. Это я знаю, — отвечал молодой человек, — но они ведь не лайковые, а замшевые.
Так справляются с фантовою стариною, но есть кое-что и в новом роде.
Так как реставрация фантов все-таки обещает, кажется, побыть в моде, то к ней навстречу и в пособление спешит с своим предложением всегда на все тороватая коммерция. Вышли «альбомы признаний». Это взято с английского. Обыкновенный альбомчик с печатными вопросами, против которых тот, кому выпадает фант, должен написать ответы. Их уже и прозвали: «Вопросные пункты». Вопросов много — числом сорок шесть, и все они просты и кратки, но между тем с ответами на них, вероятно, встретится много головоломщины. Вот для образца некоторые из этих сорока шести вопросов: Какую цель преследуете вы в жизни? В чем ваше счастие? Чем или кем вы желали бы быть? К какому народу вы желали бы принадлежать? Долго ли бы вы хотели жить? (Вечно.) Какою смертью вы хотели бы умереть? (Я желаю быть бессмертным, — бессмертною.) К какой добродетели вы относитесь с наибольшим уважением? (К скромности, — при которой я могу быть виднее.) К какому пороку вы относитесь с наибольшим снисхождением? (К честности.) Что вы более цените в женщине? (Доступность.) Ваше мнение о современных молодых людях? (Ребята теплые.) К чему вы стремитесь: покоряться или чтобы вам покорялись? (Проваливайте мимо! Мы сегодня уже подавали.) Ваш любимый писатель в прозе? (Маркиз де Саад * .) Ваш любимый поэт? (Барков * .) Ваша любимая героиня в романах? (Нана * .) Ваш любимый художник? (Сухаровский.) Ваше любимое изречение? Ваша любимая поговорка? Какое настроение души вашей в настоящее время? Искренно ли вы отвечали на вопросы? (Против всех сих вопросов одна скоба и один общий ответ: «Убирайтесь вы к черту!»)
С аглицкого или еще с какого обыкновения заимствована эта игра в «вопросные пункты», но думается, что наша предупредительная коммерция не хорошо рассчитала и что у нас в эти альбомчики много писать не станут.
Ходули по философии нравоучительной
Несмотря на чисто русское свое название, «ходули» в старину назывались еще иначе. Есть книжка под заглавием «Ифика и политика, или Философия нравоучительная», со множеством гравюр, исполненных на меди. Она напечатана во Львове в 1760 году, и в ней на 51-й странице представлен человек на ходулях, изрядно смахивающий на г. Дорнона: он в легких полусапожках, в панталонцах диагоналями, в коротеньком тулупчике и в круглом колпачке. Под ним надписи
«На высокоступцахчуден есть ходящий.
Но есть чудеснейший — высокомыслящий».
«Ходули» называются в той книге «высокоступцы», а объясняются они с точки зрения «нравоучительной философии» в следующем роде: «Детское обретается игралищное орудие некое: высоступцыили от дыбания дыбыименуемое. Которого игры составляюще малые дети употребляют сице: еже высшим им зретися подставляют высоступцы оные ногам и тако играюще ходят на них возвышении. Таковому нецыи детскому подобящеся уму, аки бы некоего возвышенно силою всех пред собою в нижайших судят быти. Что же случается? Яко и дети оные множицею долу опровергаются, тако и сии горделивии еще горже страждут, изступлением бо ума содержими ни себя убо познавают, ниже сущия пред ногами зрят и падают, иде (где), же не чают». К тому же человеку, который поднялся на ходули, или на «высоступцы», или на «дыбы», — нравоучительная философия наставляет подойти и проговорить: «Что простираеши выю? Что вежди возносиши и яко всех держа так воздухошествуещи? Ни ли хотел бы еще да и крила тебе израстут? Человек убо сый, а уже летати ищешь! Волоса не можешь сотворите бела или черна, а уже не ступаеши по земли!.. Что же тя нареку? Аще тя реку пепел, и прах, и дым, и персть, то еще не изражу твою худость, и опухлость, и напыщение, и возгорение, и всю тщету твою». Идущий на ходулях, или «высоступцах», по философии «пепла всякого худейше бывает», и его непременно ждет «скорая погибель», а всем людям, просто по земле ходящим, это должно послужить к пользе и к назиданию: видя, сколь сие «есть многобедно», все должны «взыскать отсюда во всем к полезному смирению».
Вот добрый пример — как должно к самым малым вещам относиться, философски и нравоучительно! А кстати обращаю внимание, что тут же есть и разъяснение замеченной кем-то непонятности в том: почему говорится «конь поднялся на дыбы»?«Неужели-де и лошадей на дыбу поднимали?» Вполне ясно и очевидно, что тут разумеется не «дыба», составлявшая орудие пытки («виска»), а дыбы — ходули. «Конь поднялся на дыбы» значит, что конь взвился, что он как бы стал на ходули и «воздухошествует, и простирает выю, и вежди возносит, и летати ищет».
Нескладица о Гоголе и Костомарове
(Историческая поправка)
Только на сих днях я получил из Петербурга июньскую книжку «Исторического вестника», где в первый раз прочел в подлиннике рассказ «о гоголевской жилетке», сообщенный Иеронимом Иеронимовичем Ясинским со слов помещика Михольского. Рассказ этот уже был цитирован в некоторых изданиях, и гг. рецензенты признали его за «очень вероятный», но мне он кажется совершенно невероятным, и я желаю изложить в нижеследующих строках, почему он невероятен.
Память таких людей, как Гоголь и Костомаров, без сомнения, стоит того, чтобы и в мелочах на них не наводили ничего напрасного. С этой точки зрения я и позволяю себе считать не напрасным мое вмешательство в суждения об анекдотическом случае с жилетом.
Вначале я должен напомнить вкратце: как это дело представлено у Иерон<има> Иер<онимовича> Ясинского, писавшего свое сообщение со слов помещика Михольского.
Некто Михольский, провинциальный франт и человек, «тяготевший к аристократам», приехал в 1847 или в 1848 году в Киев для того, чтобы «экипироваться» перед свадьбою; а один из его знакомых свез его к Михаилу Вл<адимировичу> Юзефовичу * , который в ту пору ожидал к себе в гости Гоголя и собрал у себя к его встрече молодых профессоров Киевского университета. В числе профессоров при этой встрече были будто бы «Павлов * и Костомаров * ».