Собрание сочинений, том 27
Шрифт:
С этим письмом ты получишь остаток денег, собранных по подписке. Если бы эльберфельдцы не затянули так безобразно все дело, — они могли бы собрать среди своих друзей-буржуа еще по меньшей мере двадцать талеров, — то ты получил бы деньги раньше и в большем количестве.
Возвращаюсь к вопросу о «Библиотеке». Не знаю, будет ли историческийпорядок этой серии наилучшим. Так как французы и англичане должны будут чередоваться, то ход развития все равно будет постоянно нарушаться. Кроме того, я думаю, что лучше было бы пожертвовать теоретическимиинтересами в пользу практических соображений и начать с тех произведений, которые дадут немцам больше всего материала и которые ближе всего к нашим принципам, то есть с лучших произведений Фурье, Оуэна, сен-симонистов и т. д. — Морелли тоже можно было бы дать одним из первых. Историю развития можно было бы изложить в кратком введении ко всему изданию, так что читателю было бы легко ориентироваться и при таком расположении материала. Это введение мы могли бы написать
Во всяком случае необходимо, по-моему, сразу же начать с таких работ, которые оказали бы практическое, решающее воздействие на немцев и избавили бы нас от необходимости еще раз повторять то, что другие сказали до нас. Если бы мы захотели дать собрание источников по истории социализма или, скорее, историю социализма в документах и источниках, то мы, боюсь, не скоро справились бы с этой работой, да и наскучили бы читателю. Поэтому я за то, чтобы давать только такие вещи, позитивное содержание которых и теперь еще в значительной степени представляет интерес. «Политическая справедливость» Годвина [32] , как. критика политики с политической и гражданско-общественной точки зрения, таким образом, совершенно отпала бы, несмотря на многие прекрасные места, где Г[одвин] граничит с коммунизмом, так как ты ведь дашь полнуюкритику политики. Тем более, что Г[одвин] в концесвоей книги приходит к выводу, что человек должен по возможности эмансипироваться от общества и использовать его лишь как предмет роскоши («Политическая справедливость», II, книга 8, приложение к 8 главе), да и вообще он в своих выводах решительно антисоциален.Впрочем, я делал выписки из этой книги очень давно, когда мне самому многое еще было неясно, и во всяком случае должен ее еще раз основательно перечитать. Возможно, что она дает больше, чем я тогда в ней нашел. Однако если мы включим Годвина, то не сможем обойтись без дополнения к нему — без Бентама, хотя последний полон скучных теоретических рассуждений.
32
W.Godwin. «An Enquiry Concerning Political Justice, and its Influence on General Virtue and Happiness». Vol. I–II, London, 1793 (У.Годвин. «Исследование относительно политической справедливости и ее влияния на общую добродетель и благоденствие». Тт. I–II, Лондон, 1793). — 25.
Напиши мне об этом, и тогда видно будет, что можно сделать. Так как эта идея нам обоим пришла в голову, то ее нужно осуществить — я подразумеваю «Библиотеку». Гесс, наверное, с удовольствием примет участие в этом деле и я тоже, как только найду время. У Гесса времени достаточно, так как он теперь, кроме редактирования «Gesellschaftsspiegel», ничем не занят.
Если мы сойдемся в главном, то, когда я приеду в Брюссель, — а я теперь постараюсь ускорить свой приезд из-за всего этого, — мы сможем полностью договориться обо всем и сразу приступить к делу. —
«Критическая критика» {42} — я, кажется, уже писал тебе, что она получена здесь, — прямо-таки великолепна. Твои рассуждения о еврейском вопросе, истории материализма и «Тайнах» {43} превосходны и произведут большое впечатление. Но, при всем том, книга слишком велика. Величественное презрение, с которым мы оба выступаем против «Literatur-Zeitung», очень мало гармонирует с 22 листами, которые мы ей посвящаем. Кроме того, значительная часть критики спекулятивного и вообще абстрактного философствования останется непонятной широкой публике и не всех будет интересовать. В остальном же вся книга прекрасно написана и заставляет смеяться до упаду. Б[ауэры] не смогут ничего ответить. Если Бюргере напишет о книге в первом выпуске журнала Пютмана {44} , он мог бы указать причину, по которой я написал так мало и притом только о вещах, которые не требовали особо глубокого исследования, — мое короткое, всего лишь десятидневное пребывание в Париже. И без того производит забавное впечатление, что я написал едва полтора листа, а ты больше двадцати. Абзац о «проституции» тебе следовало бы опустить. Он слишком мал и не содержит ничего существенного.
Интересно, что, кроме «Библиотеки», нам обоим одновременно пришел в голову еще один план. Я тоже хотел написать для Пютмана критику Листа {45} — к счастью, он мне вовремя сообщил о твоем намерении. Впрочем, так как я хотел подойти к Листу практически,развить практическиевыводы его системы, то я разработаю подробнее одну из моих «Эльберфельдских речей», где я сделал это вкратце и мимоходом (отчет о собраниях будет напечатан в журнале П[ютмана]) [33] . Кроме того, я предполагаю — на основании письма Бюргерса к Гессу, да и зная твои личные наклонности, — что ты обратишь большее внимание на теоретические предпосылкиЛиста, чем на его выводы.
33
Отчет о собраниях в Эльберфельде 8 и 15 февраля 1845 г., на которых выступал Энгельс, был опубликован в первом томе издававшегося Пютманом журнала «Rheinische Jahrbucher» в 1845 году. Критика взглядов Листа содержится во второй из «Эльберфельдских речей» Энгельса (см. настоящее издание, т. 2, стр. 546–554). — 27.
Я веду тут поистине собачью жизнь. История с собраниями и «беспутство» некоторых наших здешних коммунистов, с которыми я, разумеется, встречаюсь, снова вызвали у моего старика {46} взрыв религиозного фанатизма. Мое заявление, что я окончательно отказываюсь заниматься торгашеством, еще более рассердило его, а мое открытое выступление в качестве коммуниста пробудило у него к тому же и настоящий буржуазный фанатизм. Ты можешь себе представить теперь мое положение. Так как недели через две я уезжаю, то не хочу начинать скандала и все покорно сношу. Они к этому не привыкли и потому становятся храбрее. Когда я получаю письмо, то его обнюхивают со всех сторон, прежде чем передают мне. А так как они знают, что все эти письма от коммунистов, то строят при этом такую горестно благочестивую мину, что хоть с ума сходи. Выхожу я, — все та же мина. Сижу я у себя в комнате и работаю, — конечно, над коммунизмом, это известно, — все та же мина. Я не могу ни есть, ни пить, ни спать, не могу звука издать без того, чтобы перед моим носом не торчала все та же несносная физиономия святоши. Что бы я ни делал — ухожу ли я или остаюсь дома, молчу или разговариваю, читаю или пишу, смеюсь или нет — мой старик строит все ту же отвратительную гримасу. К тому же старик мой так глуп, что для него все едино — он считает одинаково «революционным» коммунизм и либерализм и, несмотря на все мои возражения, постоянно вменяет мне в вину, например, все гнусности английской буржуазиив парламенте! А тут еще у нас в доме сезон благочестия. Неделю назад конфирмировались мой брат и сестра {47} , сегодня вся родня собирается причащаться — тело господне оказало свое действие, и сегодня утром меня окружают еще более горестные лица, чем всегда.
А в довершение несчастья, вчера вечером я был вместе с Гессом в Эльберфельде, где мы до двух часов проповедовали коммунизм. Сегодня, конечно, опять недовольные физиономии из-за моего позднего возвращения, намеки, что я, вероятно, был в публичном доме. Наконец, они собрались с духом и спросили, где я был. — «У Гесса». — «У Гесса! О, боже!» — Пауза, на лице — выражение неописуемого христианского отчаяния. — «Что за общество ты выбираешь себе!» — Вздохи и т. п. Просто с ума сойти можно. Ты не представляешь себе, сколько коварства в этой христианской охоте на мою «душу». А если мой старик еще обнаружит, что существует «Критическая критика», он способен выгнать меня из дому. Кроме того, постоянно раздражает сознание того, что с этими людьми ничего не поделаешь — ведь им просто-напросто хочетсятерзать и мучить себя всякими фантазиями об аде, и в то же время им нельзя втолковать даже самые примитивные понятия о справедливости.
Если бы не мать, которую я очень люблю, — она прекрасный человек и только по отношению к отцу совершенно несамостоятельна, — то я никогда бы не сделал моему фанатическому и деспотическому старику ни малейшей уступки. А теперь моя мать постоянно расстраивается и всякий раз, когда она сердится на меня, потом целую неделю страдает головными болями. Я не могу больше этого переносить, я должен уехать и с трудом представляю себе, как я выдержу здесь пару недель, остающиеся до отъезда. Но, так или иначе, придется выдержать.
В остальном здесь нет ничего нового. Буржуазия политиканствует и ходит в церковь, а что делает пролетариат — мы не знаем, да и вряд ли можем знать. Адрес, по которому вы отправили последнее письмо, пока еще надежен. Сегодня вечером я надеюсь получить деньги, — Кётген только что уверял меня, что через пару дней, как только у него будет время, он достанет еще некоторую сумму. Я ему, однако, не особенно верю: К[ётгена] видно только там, где он может выдвинуться на первый план, в общем же он ни на что не годен и ничего не делает. До свидания.
Твой Э.
Впервые опубликовано в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und К. Marx». Bd. I, Stuttgart, 1913
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
Руге у берлинских «Свободных» Карикатура Ф.Энгельса (1842 г.) [34]
1846 год
34
На карикатуре Энгельса слева направо изображены: Руге, Буль, Науверк, Бруно Бауэр, Виганд, Эдгар Бауэр, Штирнер, Мейен, два неизвестных лица и Кёппен (в форме лейтенанта). Бруно Бауэр попирает ногой «Rheinische Zeitung». На стене изображение гильотины, а в левом углу — белка (намек на игру слов: Eichhorn — фамилия прусского министра по делам культа, просвещения и медицины Эйххорна и «Eichhornchen» — «белка»). — между 28–29.