Собрание сочинений, том 27

Энгельс Фридрих

Кстати о Грюне — я переработаю статью о грюновском Гёте, сокращу ее до ¹/ ₂— ³/ ₄листа и подготовлю для нашей работы, еслиты это одобряешь, о чем ты должен немедленно мне написать [85] . Книга исключительно характерна. Гр[юн] восхваляет всякое филистерствоГёте как человеческое,он превращает франкфуртца и чиновникаГёте в «истинного человека», между тем как все колоссальное и гениальное он обходит или даже оплевывает. Таким образом, эта книга представляет блестящее доказательство того, что человек — это немецкий мелкий буржуа.Я это только наметил, но мог бы развить и порядком сократить остальную часть статьи, так как она не подходит для нашей работы. Что ты об этом думаешь?

85

Статья Энгельса о книге К.Грюна «Uber Goethe vom menschlichen Standpunkte» («О Гёте с человеческой точки зрения»), написанная к началу 1847 г., легла в основу второго очерка из серии критических очерков Энгельса «Немецкий социализм в стихах и прозе» (см. настоящее издание, т. 4, стр. 223–248). Эту статью Энгельс первоначально

намеревался переработать для второго тома «Немецкой идеологии», в дополнение к разделам, посвященным критике «истинного социализма». — 76.

Твой Энгельс

[Надпись на обороте письма]

Г-ну Карлу Марксу. 42, rue d'Orleans. Faubourg de Namur. Bruxelles.

Впервые полностью опубликовано на языке оригинала в Marx — Engels Gesamtausgabe. Dritte Abteilung, Bd. 1, 1929 и на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXI, 1929 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

18

ЭНГЕЛЬС — МАРКСУ [86]

В БРЮССЕЛЬ

[Париж], вторник, 9 марта [1847 г.]

Дорогой Маркс!

Прилагаемую брошюрку мне сегодня утром принес Юнге; несколько дней тому назад Эв[ербек] принес ее к ним. Я посмотрел эту вещь, заявил, что это написал Мозес ^{119} , и разобрал ее Ю[нге] по пунктам. Сегодня вечером я видел Эв[ербека]; он сознался, что принес ее, и когда я порядком разделал эту вещь, то оказалось, что онсам, Э[вербек], является автором этой жалкой стряпни. Он уверяет, что написал это в первые месяцы моего пребывания здесь. Его вдохновило первое опьянение от сообщенных мною новостей. Таковы эти ребята. Эвербек смеялся над Гессом за то, что тот украшает себя чужими перьями, которые ему не к лицу, и запретил штраубингерам передавать Грюну содержание моих докладов, чтобы тот не присвоил себе сказанного, а сам при этом садится за стол — как всегда, с самыми лучшими намерениями — и поступает точно так же, ничуть не лучше. Мозес и Грюн испоганили бы все не больше, чем этот народный врачеватель триппера. Я, конечно, сперва немного посмеялся над ним, а затем запретил ему когда-либо заниматься подобной пакостью. Но это, очевидно, уж в натуре таких людей. На прошлой неделе я частью из озорства, частью из нужды в деньгах написал анонимный благодарственный адрес Лоле Монтес [87] , полный двусмысленностей. В субботу я прочел ему оттуда несколько мест, а сегодня вечером он рассказал мне со своим

86

Данное письмо было впервые опубликовано с большими сокращениями в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd. I, Stuttgart, 1913. — 76.

87

Упоминаемое произведение Энгельса до сих пор обнаружить не удалось. — 77.

обычным добродушием, что это вдохновило его уже на следующий день написать нечто похожее, и он сразу же передал написанное Мёйреру для его журнала-инкогнито ^{120} (он действительно выходит совершенно тайно и только для редакции, под цензурой г-жи Мёйрер, которая уже отличилась тем, что вычеркнула стихотворение Гейне). Он-де сообщает мне об этом уже теперь, чтобы показать свою честность и не совершить плагиата! Сей новый шедевр этого писателя, падкого на плоды чужого труда, является, конечно, переделкой моей шутки в торжественно напыщенном стиле. Разумеется, у него кишка тонка, и мне на это наплевать, но этот последний пример показывает, как настоятельно необходимо, чтобы либо твоя книга ^{121} , либо наши рукописи ^{122} вышли возможно скорее. Все эти господа постоянно сокрушаются, что такие прекрасные мысли так долго остаются неизвестными народу, и в конце концов не находят другого средства облегчить свое горе, как выжать из себя все то, что они, по их мнению, в достаточной степени переварили. Не выпускай поэтому бременца ^{123} из виду. Если он не ответит, напиши еще раз. В крайнем случае согласись на самое минимальное. Эти рукописи, оставаясь без движения, теряют с каждым месяцем от 5 до 10 франков с листа своей меновой стоимости. Пройдет еще несколько месяцев, начнутся дебаты в прусском ландтаге, в Берлине развернется конфликт, и за Бауэра и Штирнера нельзя будет уже получить и по 10 франков за лист. Когда имеешь дело с подобной злободневной работой, то постепенно попадаешь в такое положение, когда следует отказаться от, высокого гонорара, которого требует писательское самолюбие.

Я провел около недели у Б[ернайса] в Сарселе. Он тоже делает глупости. Пишет в «Berliner Zeitungs-Halle» и как ребенок радуется, что там печатаются его мнимо коммунистические словоизвержения по адресу буржуа. Разумеется, редакция и цензура оставляют то, что направлено только против буржуа, и вычеркивают те немногие намеки, которые могли бы оказаться неприятными для них самих. Он ругает суды присяжных, «буржуазную свободу печати», систему представительных учреждений и т. п. Я разъясняю ему, что это называется работать буквально pour le roi de Prusse ^{124} и косвенно — против нашей партии; на это следуют известные порывы пылкой души, ссылки на невозможность чего бы то ни было добиться. Я заявляю, что «Zeitungs-Halle» оплачивается правительством; в ответ — упорное отрицание, ссылка на симптомы, которые в глазах всего мира, за исключением чувствительного населения Сарселя, явились бы именно доказательством правильности моих слов. Результат: добродетельное воодушевление, пылкая душа не может писать вопреки своим убеждениям, отказывается понимать политику, которая щадит тех людей, каких он до сих пор смертельно ненавидел. «Это не мой жанр!» — вечный ultima ratio ^{125} . Я прочел немало этих статей, помеченных Парижем; они написаны как нельзя более в интересах правительства и в стиле «истинного социализма». Я готов отказаться от Б[ернай]са и не намерен больше вмешиваться в нарочито великодушную отвратительную семейную неразбериху, в которой он разыгрывает героя преданности и бесконечного самопожертвования. Это надо видеть. Пахнет все это, как пять тысяч непроветренных перин, плюс бесчисленные отрыжки от австрийских вегетарианских блюд. И если этот парень еще десять раз вырвется из тамошней слякоти и переберется в Париж, он все же десять раз сбежит назад. Можешь вообразить, что за. моральные бредни заводятся, у него из-за этого в голове. Семья сложного типа, в которой он живет, окончательно превращает его в ограниченного филистера. Никогда больше ему не заманить меня в свою лавочку; впрочем, так скоро он и не стоскуется по мне, этакой бесчувственной личности.

Брошюру

о конституционном вопросе [88] ты получишь в самом непродолжительном времени. Я напишу ее на отдельных листах, чтобы ты мог делать вставки или сокращать. Если есть надежда, что Фоглер заплатит что-нибудь, спроси его, не возьмет ли он памфлет о Лоле Монтес — от полутора до двух листов, — но незачем говорить ему, что эту вещь написал я. Ответь мне на это немедленно,так как в противном случае я предприму попытку в Бельвю. Ты, вероятно, читал в «Debats» или в «Constitutionnel», что Большой совет запретил негодяю Шлепферу в Херизау печатать революционные вещи из-за вюртембергских жалоб; он сам подтвердил это в письмах сюда и запретилему что-либо присылать. Это — лишнее основание держаться бременца. Если с ним нельзя будет столковаться, то останется только «книгоиздательство» в Бельвю близ Констанца. Впрочем, если издание наших рукописей будет мешать изданию твоей книги, тогда брось к черту рукописи, так как гораздо важнее, чтобы появилась твоя книга. Ведь мы оба извлекаем не особенно много выгоды из наших работ.

88

Речь идет о работе Энгельса о конституционном вопросе в Германии (см. настоящее издание, т. 4, стр. 42–60), которая была им написана в марте — апреле 1847 года. Энгельс предполагал издать ее в Германии в виде отдельной брошюры. Однако брошюра не была напечатана в связи с арестом издателя (см. также настоящий том, стр. 81–83). — 79.

Ты, может быть, читал во вчерашнем номере «Kolnische Zeitung» (за понедельник) статью о скандальной истории с Мартеном дю Нор? Это — статья Б[ернай]са; он время от времени пишет корреспонденции вместо Бёрнштейна.

Здешняя полиция теперь свирепствует вовсю. Создается впечатление, что она всеми силами старается спровоцировать мятеж или массовый заговор в связи с голодом. Сперва она распространяла разного рода издания и расклеивала подстрекательские прокламации, а теперь она даже изготовила и разбросала воспламеняющиеся устройства, которые, однако, не были подожжены,для того чтобы лавочники могли почувствовать всю зловредность этого дьявольского замысла. К тому же она затеяла историю с коммунистами-материалистами [89] , арестовала массу людей, из которых А знает Б, Б — В, В — Г и т. д., и на основании этого знакомства и некоторых свидетельских показаний превратила всю эту массу по большей части незнакомых друг с другом людей в одну «шайку». Процесс этой «шайки» должен скоро слушаться, и если к этой новой системе прибавить еще старое complicite morale ^{126} , то можно очень легко осудить любого человека. Это похоже на Эбера. Таким образом нет ничего легче, как осудить без всяких разговоров и отца Кабе.

89

Коммунисты-материалисты— члены тайного заговорщического Общества коммунистов-материалистов, основанного в 40-х годах XIX в. французскими рабочими. Находились под влиянием идей Теодора Дезами — представителя революционного и материалистического направления во французском утопическом коммунизме. Процесс членов Общества коммунистов-материалистов происходил в июле 1847 г. и закончился осуждением их на длительные сроки тюремного заключения. — 79.

Приезжай сюда в апреле, если есть какая-нибудь возможность. До 7 апреля я перееду — еще не знаю, куда, — и к этому времени у меня будет немного денег. Мы тогда могли бы вместе немного покутить самым веселым образом. Причем, так как полиция теперь ведет себя отвратительно (кроме саксонца, о котором я писал, предложено было уехать также и моему старому противнику Эйзерману — оба остались здесь, сравни К. Грюн в «Kolnische Zeitung»), то лучше всего последовать совету Б[ёрн]шт[ей]на. Попытайся получить у французского посланника паспорт на основании твоего эмиграционного свидетельства;если это не удастся, тогда мы попытаемся что-нибудь предпринять здесь — может быть, найдется еще какой-нибудь консервативный депутат, с которым удастся завести сношения через шестые руки. Тебе совершенно необходимо выбраться из скучного Брюсселя и приехать в Париж, да и у меня тоже сильное желание немного покутить с тобой. Здесь можно быть либо беспутным человеком, либо ментором; беспутным человеком среди беспутных забулдыг, — а в этом нет ничего хорошего, когда у тебя нет денег, — или же ментором Эв[ербека], Б[ернай]са и компании. В противном случае приходится принимать мудрые советы главарей французских радикалов, которых потом еще надо защищать против других ослов, чтобы они не слишком задирали нос в своем немецком чванстве. Если бы у меня было 5000 фр. ренты, я бы только работал и весело проводил время с женщинами, пока не наступил бы мой конец. Если бы не было француженок, то вообще не стоило бы жить. Но пока есть на свете гризетки, это другое дело! При этом не мешает время от времени побеседовать о чем-либо стоящем или наслаждаться жизнью с некоторой изысканностью; но ни то, ни другое невозможно с этим сбродом — моими знакомыми. Ты должен приехать сюда.

Видел ли ты «Революцию» Л. Блана [90] ? Дикая смесь верных догадок и самых невероятных нелепостей. Я прочел только половину первого тома в Сарселе. Это производит странное впечатление. Он то поражает интересным замечанием, то сразу же ошарашивает самым невероятным абсурдом. Но у Л.Блана хороший нюх, и, несмотря на все свое безрассудство, он совсем не на плохом пути. Однако дальше достигнутого он не пойдет, «он скован чарами» — идеологией.

Известна ли тебе книга Ашиля де Волабеля «Падение Империи, история двух реставраций», вышедшая в прошлом году? Автор — республиканец из «National», принадлежит как историк к старой школе — до Тьерри, Минье и т. д. Полнейшее непонимание самых обыкновенных отношений — даже Капфиг в своей книге «Сто дней» в этом отношении гораздо лучше. Но эта работа интересна благодаря перечислению подлостей Бурбонов и союзников и по своему довольно точному изложению и критике фактов, поскольку ему не мешают его национальные и политические интересы. В общем, однако, книга написана скучно именно из-за непонимания общего хода событий. «National» плохой историк, а Волабель, говорят, друг Марраста.

90

Речь идет о вышедшем в 1846 г. первом томе работы Л. Блана «Histoire de la Revolution francaise» («История французской революции»). — 80.

Мозес совершенно пропал. У «рабочих», с которыми я не«общаюсь», он обещалчитать лекции, выдает себя за противника Грюна и за моего близкого друга! Богу, а также Мозесу известно, что во время нашего второго и последнего свидания в пассаже Вивьен я оставил его стоять с раскрытым ртом, а сам вместе с художником К[ёрнером] ушел с двумя девушками, которых последний подцепил. С тех пор я встретил его еще на масленице, когда он под сильным дождем с ужасающе унылым видом влачил свое пресыщенное жизнью «я» по направлению к бирже. Мы даже не подали вида, что узнали друг друга.