Собрание сочинений (Том 4)
Шрифт:
...Сцена пуста и светла, и из ее глубины идет Б а к ч е н и н в госпитальном халате, широко раскинув руки, в которых он держит костыли.
Б а к ч е н и н. Не обращай внимания, прошу тебя! Никаких костылей нет, одна видимость! Вот, пожалуйста! (Бодро шагает, прихрамывая.)
Ш е м е т о в а (бежит ему навстречу). Ну-ну-ну, не форси! Осторожно!
Б а к ч е н и н. Я боялся, ты понимаешь, что без них буду идти к тебе чересчур медленно!
Ш е м е т о в а. Да что за мальчишество, кому это нужно!
Б
Ш е м е т о в а. Дурачок... Ну покажись, какой ты. Сто лет не видела.
Б а к ч е н и н. Этот старый черт такие завел порядки! По воскресеньям - и всё! Хоть ты сдохни перед ним!
Ш е м е т о в а. Ты похудел.
Б а к ч е н и н. Похудеешь. Экий жлоб! Я на него орал, пока мы не охрипли оба.
Ш е м е т о в а. Сума сошел! На профессора! На генерала!
Б а к ч е н и н. И ни в какую: "Только по воскресеньям!" А сегодня еще только среда!
Ш е м е т о в а. Ты получил мою записку?
Б а к ч е н и н. Да. Ты умница. А ты мою получила?
Ш е м е т о в а. Ну ясно, раз я здесь!
Б а к ч е н и н. Вы, говорит, курорт развели в прифронтовом госпитале... А кому вред, что ты ко мне ходила?! Я благодаря этому раньше времени на ноги стал! Какой он профессор, если не понимает!..
Ш е м е т о в а. Ну не волнуйся. Ну не волнуйся. Ну бог с ним. Увиделись же.
Б а к ч е н и н. Да, но не виделись трое суток - с какой стати, спрашивается?!
Ш е м е т о в а. Самовольно небось удрал или отпустили?
Б а к ч е н и н. Они отпустят, жди. Ничего, ограда пустяковая. Арефьев помог, я ему на спину стал. А потом он мне перебросил... (Показывает на костыли.)
Ш е м е т о в а. Никто не видел?
Б а к ч е н и н. Какие-то солдаты проходили. Будь здоров, говорят, желаем удачи.
Ш е м е т о в а. Сережка. Тебя разоблачат и отправят в тыл. Что тогда будем делать?
Б а к ч е н и н. Разоблачат, тогда и будем думать - что делать.
Ш е м е т о в а. Тогда уже поздно. Нет, правда: ты не очень с ним задирайся. Я не могу, чтоб тебя отправили.
Б а к ч е н и н. Не отправят. Мне уже выписываться на днях.
Ш е м е т о в а. Как я без тебя? Я эти трое суток умирала... (Плачет.)
Б а к ч е н и н. Вот, ей-богу. Сводка хорошая, погода хорошая, так я славно сорганизовал наше свидание, а ты... Вот он я, вот она ты, чего же плакать, ну?
Ш е м е т о в а. И сама не знаю. От счастья. И теперь ведь тебя не смогут, правда, посылать в разведку? Не смогут, не смогут! И мы не будем каждый вечер прощаться навсегда!
Б а к ч е н и н. Ненаглядная моя... Теперь я дорожку проложил. Через все заборы, через всех профессоров и генералов. Теперь жди меня к себе. Придешь из штаба, откроешь дверь, - а я тут как тут! (Поцелуй.) Если в тыл, Оля, - это уже по демобилизации.
Ш
Б а к ч е н и н. Говорить не говорить - уже недалеко.
Ш е м е т о в а. Когда я слышу это слово, мне гора представляется. Гора всяких сложностей. У, горища!
Б а к ч е н и н. Опять-таки незачем переживать заранее.
Ш е м е т о в а. Если б можно так: просто чтоб мы вместе и не надо разлучаться... и никому чтоб от этого не было боли...
Б а к ч е н и н. Кому? Почему я обязан об этом беспокоиться? Я о нас с тобой хочу беспокоиться! А я не перенес боли? Дай бог, сколько мне ее выпало... И откуда известно, что ему так уж будет больно? Может, и не так уж!
Ш е м е т о в а. Ты не знаешь, что такое для него ребенок. Он считает - семья должна существовать ради ребенка. Что бы ни было. У ребенка должны быть отец и мать, он говорит. Ну, и он... хорошо ко мне относится.
Б а к ч е н и н. Ты ему написала?
Ш е м е т о в а. Нет. Это прежде был разговор.
Б а к ч е н и н. Вероятно, он не захочет отдавать ребенка.
Ш е м е т о в а. На это я не пойду. Но когда представлю себе, как я буду забирать у них Нюшу!.. И теперь ведь разводиться через суд. Эти процедуры! Говорить о нем, о тебе...
Б а к ч е н и н. Так нельзя, моя радость. Не желаю видеть твои самоистязания. Подумаешь, суд! Это же проформа. Ну, неприятная, согласен. А что поделаешь, если нам приходится прорываться друг к другу через колючки. Важно одно: чтоб ты меня любила. Я хочу, чтоб сегодня же вечером, когда ты придешь домой и откроешь свою дверь...
Г о л о с а. Горько! Горько!
Горит огонь в камине. У камина Ш е м е т о в а, Б а к ч е н и н в новом кителе, А р е ф ь е в, еще н е с к о л ь к о о ф и ц е р о в с кружками в руках.
А р е ф ь е в (подняв кружку). Ну горько же людям!
Б а к ч е н и н. Понимаешь, Оля, им горько. Надо их пожалеть. (Целует Шеметову.)
О ф и ц е р ы. Ура!
Ш е м е т о в а. Идиотизм! Какое горько?! Хотя бы вы, Арефьев, не поддавали тут жару. Еще когда я разведусь!
Б а к ч е н и н. Тихо, тихо. Им нельзя ждать, пока ты разведешься. Кто-нибудь может не дождаться.
Дальние орудийные залпы.
О ф и ц е р ы.
– Опять мы заговорили.
– Шагаем...
– А в Москве сейчас салют гремит в вашу честь.
– Почему не пьет молодая?
Ш е м е т о в а. Да ведь гадость.
О ф и ц е р ы.
– Ну как же это.
– Немножко.
– Спирт ничего.
– Глоточек.
Б а к ч е н и н. Выпей. За нас.
Шеметова пьет.
О ф и ц е р ы. Ура!
Гитара, песня.
Б а к ч е н и н. Постойте. Постойте. Мои дорогие. Я хочу сказать слово. Маленькую речь. Можно, Оля, да? (Вдруг задумался.) Да, так о чем будет моя речь?