Собрание сочинений в 10 томах. Том 10
Шрифт:
Она помолчала, потом излила на нас неожиданный поток поэтических мыслей и образов:
— Говорю тебе, Лео: из хаотического переплетения наших жизней и смертей еще родится порядок. Через прорези в маске Жестокости сияют ласковые глаза Милосердия; беды, которые мы несправедливо терпим в этом жестоком и уродливом мире, — всего лишь нестерпимо яркие, обжигающие искры, сыплющиеся от меча вечной, совершенной Справедливости, призванной бороться со злом. Муки и страдания, которые мы испытываем, всего лишь звенья золотой цепи, втягивающей наш корабль в гавань отдохновения; это крутые, трудно преодолеваемые ступени лестницы, ведущей во дворец Радости. Прочь опасения — да свершится то, что предначертано. Ибо, говорю я, мы крылатые семена, которые ветры судьбы и перемен отнесут
А теперь оставь меня, Лео, пойди поспи: завтра на рассвете мы выезжаем.
Был уже полдень, когда мы присоединились к армии горных племен, свирепых, дикого вида людей. За высланными вперед разведчиками ехал большой отряд всадников на поджарых конях, справа, слева и сзади шли полки пеших воинов под начальством их вождей.
Айша ехала в самом центре конного отряда на необыкновенно быстрой и стройной кобыле; лицо она закрыла, не желая, чтобы его видели эти дикари. С ней были Лео и я: Лео на черном коне Хана, я на другом таком же, только более тяжелом. Нас охраняли жрецы и полк отборных воинов, среди них были и охотники, спасенные Лео от разгневанной Айши и очень к нему привязанные.
Мы все были в бодром настроении: в свежем осеннем воздухе, под яркими лучами солнца все страхи и недобрые предчувствия, которые преследовали нас в мрачных, освещаемых пылающим газом пещерах, быстро улетучились. А мерный топот тысяч вооруженных воинов и предвкушение предстоящей битвы приятно щекотали наши нервы.
Уже давно не видел я Лео таким энергичным и счастливым. В последнее время — вероятно, по причинам, о которых я уже говорил, — он исхудал, побледнел, но сейчас его щеки раскраснелись, а глаза горели ярким огнем. Радостной казалось и Айша, настроения этой странной женщины изменчивы, как сама Природа, и разнообразятся, как пейзажи в зависимости от освещения. Она была то сияющим полуднем, то темной ночью, то утренней зарей, то сумеречным вечером; будто облачка по летнему небу, проносились тени мыслей в голубых глубинах ее глаз, а ее прекрасное лицо менялось и мерцало, точно потревоженная вода под лучистыми звездами.
— Слишком долго, — воскликнула она, — слишком долго была я затворена в мрачных недрах Горы, среди немых, дикарей и жрецов с их печальными песнопениями; и как же рада я вновь видеть этот мир! Как прекрасны снега над нами, и бурные склоны внизу, и широкие равнины вдали, убегающие к пограничным холмам! Как великолепно сияющее солнце, вечное, как и я; как сладостен прохладный горный воздух!
Поверь мне, Лео, более двадцати веков не садилась я на лошадь и, как видишь, не утратила навыков верховой езды, хотя эта кобыла не идет ни в какое сравнение с теми арабскими жеребцами, на которых я скакала по бескрайним пустыням Аравии. О, я помню, как бок о бок с отцом мчалась на битву с грабителями-бедуинами и как я вонзила копье в их вождя и он, еще живой, умолял меня о пощаде. Как-нибудь я расскажу тебе о своем отце; я была его любимицей, и, хотя мы расстались уже очень давно, я нежно храню память о нем и надеюсь, что мы еще свидимся.
А вот, смотри, та горловина, где жил колдун, что поклонялся коту и хотел убить вас обоих, потому что ты, Лео, швырнул эту тварь в костер. Странно, но некоторые племена, живущие на Горе и вокруг, почитают котов, как божества, и используют их для гадания. По всей вероятности, первый Рассен, военачальник Александра, привез этот культ с собой из Египта. Я могла бы многое рассказать тебе об этом Александре Македонском, он был почти моим современником, и когда я родилась в последний раз, мир еще звенел славой его подвигов.
Это он, Рассен, заменил примитивное огнепоклонничество, о котором еще напоминают огненные столбы, освещающие Святилище, почитанием Хес или Исиды, вернее, их общим культам. Несомненно, среди жрецов его армии были поклонники Пахт или Сехмет Львиноголовой: они и принесли с собой тайный культ, выродившийся в убогое колдовство дикарей. Вспоминаю смутно, так оно и было, ведь я первая Хесеа здешнего храма, прибывшая сюда вместе с
Мы с Лео изумленно уставились на нее, и я заметил, что она внимательно наблюдает за нами сквозь покрывало. Как обычно, упреки ее обрушились на меня, ибо Лео мог думать и делать все, что ему заблагорассудится, не рискуя навлечь на себя ее гнев.
— Ты, Холл и, — быстро сказала она, — человек дотошный и подозрительный, ты помнишь только что мною сказанное и полагаешь, будто я лгу.
Я возразил, что я лишь размышлял об очевидном несоответствии между двумя ее утверждениями.
— Не оправдывайся, — сказала она, — в глубине души ты записал меня в лгуньи, и мне это обидно. Знай, глупец: когда я сказала, что Александр Македонский жил до меня, я имела в виду это последнее мое существование. В предыдущем же существовании, хотя я пережила его на тридцать лет, мы родились в одно лето, и я его хорошо знала, ибо была Оракулом, чье мнение он неизменно испрашивал перед каждым походом, моей мудрости он и обязан своими победами. Затем, однако, мы поссорились, я оставила его и присоединилась к Рассену. С того дня яркая звезда Александра стала клониться к закату.
При этих словах Лео издал странный звук, очень похожий на свист. Охваченный отчаянным страхом, подавляя недоверие и стараясь заглушить воспоминания о странном рассказе настоятеля Куена, я быстро спросил:
— И ты хорошо помнишь, Айша, все, что с тобой случилось в том прежнем существовании?
— Нет, не очень хорошо, — ответила она, размышляя, — лишь самые важные события и те, что я смогла воскресить в своей памяти с помощью тайных наук, которые ты называешь колдовством или магией. К примеру, мой Холли, я могу вспомнить, что и ты тоже жил в то время. Я как будто воочию вижу безобразного философа в грязной одежде, переполненного вином и украденными у других знаниями: этот дерзкий осмеливался спорить с самим Александром, пока тот не прогневался и велел изгнать или утопить его — забыла, что именно.
— Меня звали, случайно, не Диогеном? — вкрадчиво осведомился я, подозревая, что Айша подтрунивает надо мной.
— Нет, — ответила она серьезно, — тебя звали не так. Диоген, о котором ты говоришь, был куда более прославленным философом, человеком истинной, хотя и не без изъянов, мудрости; кроме того, он не был пропойцей. Я все-таки не очень хорошо помню то свое существование, подобно многим последователям Будды, с чьим учением я внимательно знакомилась и о ком ты, Холли, прожужжал мне все уши. Может быть, мы и не встречались с ним в то время. Но я помню, что в Долине Костей, где я нашла тебя, мой Лео, некогда разыгралась великая битва между жрецами-огнепоклонниками и горными племенами с одной стороны и войсками Рассена, которому помогали обитатели Равнины, — с другой. Ибо между ними и горцами в те времена, как и в нынешние, была непримиримая вражда, так что в этой новой войне история лишь повторяется.
— Стало быть, это ты была нашей проводницей? — спросил Лео, испытующе глядя на нее.
— Кто же еще, Лео? Ничего удивительного, что ты не узнал меня в этих погребальных пеленах. Я хотела ждать тебя в Святилище, но когда я узнала, что вы оба бежали от Атене и уже совсем близко, мое сердце не выдержало, и я поспешила вам навстречу в этом безобразном обличье. Я была с вами и на берегу реки и, хотя вы меня не видели, спасла вас от беды.
Я просто умирала от желания видеть тебя, Лео, убедиться, что твое сердце не переменилось, но до наступления назначенного срока ты не должен был слышать мой голос, видеть мое лицо, ибо твоей верности предстояло пройти тяжкое испытание. И я хотела знать, достаточно ли проницателен Холли, чтобы узнать меня и в таком виде, и близок ли он к постижению истины. Именно поэтому на глазах у него я вытащила свой локон из кожаной сумочки, что висела на твоей груди, Лео, и громко, так чтобы он слышал, причитала над тобой в том странноприимном доме, где вы останавливались. Он как будто бы догадался, но вот ты, Лео, ты даже во сне сразу же узнал меня в незнакомом тебе облике, — да, — добавила она нежно, — и ты сказал несколько сладких слов, хорошо мне запомнившихся.