Собрание сочинений в 10 томах. Том 5. Секта
Шрифт:
— А такое возможно? Стереть память?
— В принципе — да. Собственно, обработка и направлена на то, чтобы превратить память, душу, если угодно, в чистый лист. Не только психологическая, но и физическая. Голодная диета без животных белков и сахара приводит к перестройке всей эндокринной системы, что самым роковым образом сказывается на действии мозга. В конечном счете нашими эмоциями управляет химия.
— Я как раз думал в этом направлении. У нас в России есть такой город, Минусинск. Фактически полюс холода. Зимой температура падает ниже минус пятидесяти. Как можно жить при такой стуже на одних крупах и горохе? Уму непостижимо. Но именно там объявился новый Христос. Сектанты живут в жутких условиях, но, представьте себе, едут и едут. Особенно мальчишки. Говорят, целыми классами бросают школы. Не слышали про Богородичный центр?
— Боюсь, что нет.
— Еще одна язва на нашем и без того больном теле. Теперь я вижу, как тяжело противостоять тяге к безумию. Вы даже не представляете себе, профессор, как мне помогли!
— Пустое. Я еще ничего не сделал. Вы надолго в Париже?
— Завтра должен улететь.
— Как я могу связаться с вами, если понадобится?
— Через господина Лагранжа. Ему будет легче меня найти.
— Понимаю. Опасность времени, как писал Нострадамус Генриху Второму, требует бережного отношения к тайнам.
— От вас у Интерпола нет тайн, мэтр Латур, но насчет опасности вы верно сказали. Есть такая опасность… Что бы вы посоветовали мне прочитать про Нострадамуса?
— Лучше всего его собственную книгу «Пропеций», которую Гёте назвал чудесной. Получите подлинное интеллектуальное наслаждение! — Латур, с радостью оседлав любимого конька, обрушил на Невменова целый ворох сногсшибательных примеров невероятной прозорливости астролога и лейб-медика Екатерины Медичи. Мишель де Нотр-Дам, оказывается, предсказал Великую французскую революцию и приход Наполеона, казнь Людовика Шестнадцатого и Марии-Антуанетты, английского короля Карла и шотландской королевы Марии Стюарт. Мало того! Даже семьдесят три года и семь месяцев большевистской диктатуры были исчислены с точностью до дня… И не верить было вроде как неудобно, и вместе с тем в голове не укладывалось.
— Случайность исключена! — тараторил, все более распаляясь, профессор. — В теорию вероятностей такие попадания никак не вписываются. Он видел в огненном зеркале Зодиака войны и революции, сквозь грохот и дым различал имена. Возьмите Руссо — о нем сказано конкретно и точно, Якобинские клубы — пожалуйста, революционный календарь — названа дата установления. Как вы можете объяснить? Небольшие неточности липший раз убеждают нас в силе пророческого гения. Наполорон — это Наполеон, Гислер — Гитлер! Потрясающе… Вот почему я вполне серьезно отношусь к девяносто девятому году.
Сергей Платонович сидел потрясенный, не зная, что и сказать. Он поклялся, что первым делом заглянет в книжный магазин на рю Риволи и приобретет книгу «Пропеций». Было немного стыдно собственного невежества: само имя Нострадамус он услышал впервые только сейчас.
— У нас ничего не писали об этом.
— В самом деле? — удивился профессор. — Неужели никто и не вспомнил, когда кончился коммунизм?
— Что-то такое, по-моему, было, — замялся Невменов, — но я не в курсе. Для меня это просто открытие. Удивительно, — грешным делом он усомнился в здравом рассудке Латура, правда, лишь на мгновение, решив убедиться собственными глазами. — «Пропеции» можно достать?
— Где угодно. И не только во Франции. Масса изданий. Особенно в последние годы. Тоже, между прочим, влияние милленаризма, а с другой стороны, такие великие перемены…
Сергей Платонович еще раз поблагодарил и начал прощаться. Уже стоя в дверях, он обратил внимание на портрет в золоченой раме, висевший над мраморной консолью прямо напротив Наполеона. Сквозь черную патину едва проглядывали вдохновенные черты благородного старца в узорном колете. Тонкие аристократические пальцы, все в перстнях, лежали на резном переплете старинного фолианта. По обе стороны виднелись гербы.
— Какое замечательное лицо, — промолвил он, ненароком предположив, что это и есть Нострадамус. — Лоб мыслителя, гуманиста.
— Герцог де Ла Тур д’Эльбеф. Он и впрямь оставил интересные мемуары.
— Ваш предок! — благоговейно вздохнул Невменов. — «Ишь ты, герцог!» — удивился он про себя.
— Едва ли, — улыбнулся профессор. — Он — Ла Тур, а я просто Латур. У вас в Москве есть замечательный специалист по Нострадамусу — Варлаам Дамианов. Очень известный писатель, медиевист, [10] полиглот. Знаете?
10
Специалист по средним векам.
— Как же! — закивал Сергей Платонович, не подозревавший о существовании Дамианова. И что такое медиевист, он представлял себе весьма приблизительно. Но имя взял на заметку. Воистину: нет пророка в своем отечестве!
Удобно устроившись в кресле и пристегнувшись, Невменов бережно раскрыл толстый том в лакированном супере.
Красные, словно налитые кровью, литеры пламенели на зловеще черном фоне:
Не успел он погрузиться в чтение предисловия, как его внимание отвлекла стюардесса, прикатившая тележку с газетами и журналами. Взял «Фигаро» и «Пари матч». Положив книгу на столик, раскрыл газету. Всю вторую полосу занимали крупные снимки мертвой девушки: прекрасное лицо с опущенными ресницами, полицейские в кепи возле голого тела и — в самом центре — грудь с вытатуированным изображением объятой пламенем женщины в нимбе из двенадцати звезд. Заголовок фоторепортажа гласил:
Труп мадемуазель обнаружили поздно вечером около станции метро Сен-Мишель. По предварительному заключению судебного медика, смерть наступила от удара острым предметом в область печени.
Собственно, этим исчерпывалась вся информация о преступлении. Далее шли сплошные домыслы. Репортер осторожно именовал Фезоле «дамой полусвета», намекая на интимные связи с известным промышленником, депутатами Национального собрания и даже одним министром. Имена не назывались — только инициалы. Высказывалось предположение, что девушка неоднократно прибегала к шантажу, угрожая разоблачением. Возможно, именно это и послужило поводом для убийства.
«Грудь Афродиты и самые длинные ноги в Париже», — запало в память.