Собрание сочинений в 10 томах. Том 7
Шрифт:
— Нет, дорогая, но скоро будет, — ответил он, — выпейте, это вам придаст мужества.
Она взяла питье и машинально выпила его.
— Какой неприятный вкус у этого вина! — сказала она и снова крепко заснула.
Леонард подошел к занавесу и позвал Соа и других. Они все вошли в комнату Хуанны, исключая жрецов, которые остались близ двери, тихо разговаривая между собой и, по-видимому, не обращая внимания на происходившее.
— Снимите это платье, Плешивый, — сказала Соа, — я дам вам другое.
Он повиновался и, пока Соа одевала крепко спавшую Хуанну в платье священника, вынул из кармана своего платья дневник, на чистой странице которого поспешно
— Пусть сеньора прочтет то, что я написал здесь, — сказал он, — но лишь после моей смерти.
Леонард взял книжку, положил ее в карман и затем, быстро повернувшись к Оттеру, наскоро объяснил ему значение всего происшедшего.
Соа надела на Франциско черное платье Аки. Белого платья, носимого Хуанной при церковных церемониях, он не надел; оно осталось на молодой девушке, совершенно скрытое от взоров его рясой.
— Кто узнает со стороны, что это не она? — торжествующе спросила Соа и затем, подавая Леонарду большой рубин, снятый со лба Хуанны, прибавила:
— Это, Избавитель, принадлежит тебе. Не потеряй камня, ты много перенес, чтобы заслужить его.
Леонард, взяв камень, хотел сначала швырнуть его в лицо усмехнувшейся старухи, но затем, сообразив о бесполезности такой выходки, спрятал его в карман.
— Пойдем! — продолжала Соа. — Ты должен нести Хуанну, Избавитель. Я скажу, что это Плешивый, которому стало дурно от страха. Прощай, Плешивый. В конце концов, ты — храбрый человек, и я уважаю тебя за этот поступок. Закрой капюшоном свое лицо и, если ты хочешь, чтобы Хуанна была жива, не отвечай ни слова, о чем бы тебя ни спрашивали; старайся также не кричать, как бы ни был велик твой страх.
Франциско подошел к постели, на которой лежала Хуанна, и, прошептав несколько слов прощания, обернувшись, сжал Леонарда в своих объятиях и поцеловал.
— Прощайте, Франциско, — сказал Леонард дрожащим голосом.
— Не плачьте, мой друг, — ответил священник, — я надеюсь встретить вас и ее в загробной жизни.
И они расстались.
XXIX. Белая заря
Взяв Хуанну на руки, Леонард вышел из спальни в комнату, где остановился в нерешительности, не зная, что делать дальше. Соа, шедшая впереди него с факелом в руке, в сопровождении четырех жрецов, подошла к стене комнаты, у которой она лежала связанной в ту ночь, когда Оттер был усыплен Сагой.
— Плешивый в обмороке от страха, он трус, — сказала она жрецам, указывая на ношу в руках Леонарда. — Откройте тайный выход.
Один жрец выступил вперед и нажал на камень в стене, который подался, открыв достаточно широкое отверстие, чтобы просунуть руку и нажать на скрытый механизм. Стена повернулась как на шарнире, открыв ряд ступеней, ведших в узкий коридор. Соа спустилась первая, держа в руке факел таким образом, чтобы оставить Леонарда с ношей в тени. За ней шли жрецы, за жрецами следовал Леонард. Когда последний очутился в коридоре, один из них опять нажал секретный механизм, и тайный выход был заперт.
— Так вот как исчезли поселенцы! — подумал про себя Леонард, тщательно наблюдавший за процедурой открывания и запирания секретного входа.
Оттер, следовавший за Леонардом, видел все это также, хотя и издали.
Когда стена снова стала на свое место, он обратился к Франциско:
— Я видел, как они открыли отверстие в стене и прошли через него. Конечно, наши товарищи-поселенцы тоже прошли этой дорогой. Не попытаться ли и нам сделать это?
— К чему это приведет, Оттер? —
— Это верно, — сказал Оттер. — Ну, в таком случае сядем и будем ждать, пока они придут за нами.
Усевшись в большие кресла, они стали ждать. Франциско думал о прошлом, а Оттер стал петь о своих подвигах, главным же образом о взятии лагеря рабов, чтобы «оживить свое сердце», как он объяснил Франциско.
Через четверть часа занавес раздвинулся и в комнату вошла толпа жрецов во главе с Намом.
— Теперь молчи, Оттер! — прошептал Франциско, нахлобучив на лицо капюшон.
— Здесь сидят боги, — проговорил Нам, махнув факелом в сторону двух спокойно сидевших людей. — Сойдите, о боги, чтобы мы могли отнести вас в храм, где вы сядете на возвышенном месте, откуда можете наблюдать сияние восходящего солнца, — закончил иронически жрец.
Оттер и Франциско, не говоря ни слова, встали и заняли места на носилках. Тотчас же их понесли со значительной быстротой. Когда они были вне дворца, Оттер взглянул из-за занавеса носилок, надеясь заметить какую-нибудь перемену в погоде, но тщетно: туман был гуще обыкновенного. У подземных ворот их встретил Олфан с воинами.
— Прощайте, королева, — шепнул король на ухо Франциско, — я бы отдал свою жизнь, чтобы спасти вас, но мне не удалось. Я отомщу за вас Наму и всем его слугам.
Франциско не ответил ничего, но, поникнув головой, поспешил вперед. Вскоре они очутились на голове идола, где раньше еще не бывал ни один из них. Поверхность головы идола имела в окружности около восьми футов и не была ничем защищена с краев. Трона из слоновой кости, на котором сидела некогда Хуанна, не было. Вместо него стояли два деревянных стула, на них должны были сесть жертвы. За ними стали Нам и три других жреца. Нам стал таким образом, чтобы его товарищи не видели фигуры Франциско, которого они принимали за Хуанну.
— Держи меня, Оттер! — прошептал Франциско. — Силы покидают меня, я упаду.
— Закрой глаза и откинься назад; тогда ты не будешь ничего видеть. Приготовь также свое средство, так как уже пора.
— Оно готово, — сказал священник.
Оттер ничего не ответил и принялся наблюдать за тем, что происходило внизу. Храм был окутан туманом, точно дымом, сквозь который он едва мог различить черную движущуюся массу собравшегося народа, в течение целой ночи ждавшего развязки трагедии. Говор народа доходил до него подобно журчанию воды. За ним стояли четыре жреца, в торжественном молчании, устремив глаза на серую мглу.
Положение было ужасно, и даже неустрашимый карлик почувствовал себя жутко.
Так прошло около пяти минут. Затем снизу из тумана раздался голос, произнесший следующие слова:
— Наверху ли те, кто называл себя Акой и Джалем, жрец?
— Наверху! — откликнулся Нам.
— Час рассвета пришел, Нам? — продолжал тот же голос.
— Нет еще! — ответил Нам, всматриваясь в снежный пик, возвышавшийся сзади храма на тысячу футов.
Весь народ, вместе с Намом, стал с напряженным вниманием смотреть на восток, ожидая разрешения мучившей всех загадки, истинные ли боги были перед ним или ложные; эти минуты напряженного молчания были настолько ужасны, что Оттер, не выдержав, запел зулусскую военную песню. Громче и громче раздавался его голос, причем он стал притопывать своими босыми ногами по каменной платформе, тогда как народ с суеверным ужасом смотрел на него.