Собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Красный бамбук — черный океан. Рассказы о Востоке
Шрифт:
— Маршал Петэн покончил с таким «порядком», Уэда-сан.
— В самом деле? — шеф кэмпэтай с сомнением прищурился. — Но работать приходится нам, японцам? Так, Жаламбе? Я прочел в досье, что Нгуен Ай Куок был приговорен в двадцать девятом году к смертной казни. К сожалению, заочно. Почему приговор не был приведен в исполнение? Разве для французской полиции не является обязательным постановление французского суда? Почему, в конце концов, вы не добились от англичан передачи его в ваши руки? Он же почти два года провел в гонконгской тюрьме. Одним словом, мне трудно говорить с вами о задачах политической полиции. Инцидент в дэне Хунт ясно свидетельствует о вашей полнейшей неспособности усвоить эти задачи. А посему перейдем к экономическим проблемам. Наш посол поставил в известность господина генерал-губернатора, что Японии в этом году понадобится в два раза больше риса, чем мы получили от вас в прошлом году. Кроме того, мы надеемся, что поступления денежных средств тоже возрастут примерно вдвое и достигнут ста миллионов пиастров. Ваша задача, Жаламбе, обеспечить порядок в стране. Никаких бунтов, никаких протестов. Господин посол Есидзава не желает принимать петиции от голодающих деревень. Это не наша забота. Вы поняли меня?
— Безусловно, Уэда-сан. Согласно плану профессора Тахэя…
— Забудьте этот план и это имя, — прикрикнул Уэда. — Отныне вся полнота власти принадлежит только чрезвычайному и полномочному послу его величества. На днях посол представит генерал-губернатору обширную программу экономических и аграрных преобразований. Нам понадобятся площади для новых аэродромов, военных лагерей, конных заводов. Для удовлетворения потребностей в текстильном сырье и смазочных материалах представляется целесообразным разбить обширные плантации хлопка, джута, конопли, арахиса и клещевины. На вас, Жаламбе, возлагается ответственность за мирное осуществление столь болезненных операций, как отчуждение земель. Считаю необходимым предупредить об этом заранее. Таким образом, у вас есть время на подготовку.
Шеф кэмпэтай невольно подражал Морите Тахэю. Ему недоставало широты, всеобъемлющего понимания проблемы и общей культуры. Но манеру профессора, быстроту суждений и отточенность формулировок он усвоил. Тахэй, который в глазах Уэды был уже конченым человеком, все еще оставался эталоном для подражания.
— Мы предполагаем в десять раз увеличить площади под текстильные культуры, — отчеканил Уэда, внутренне любуясь собой, — и в три раза — под масличные.
Жаламбе побледнел. Названные японцем цифры превзошли самые худшие ожидания. В Индокитае не было свободных земель. Технические культуры, следовательно, предполагалось выращивать на рисовых полях. Это означало одно — голод и массовую смертность в городе и деревне. Тем более, что японцы намеревались с каждым годом забирать из страны все больше и больше риса. Того самого проклятого риса, чьи посевные площади должны были пойти под джут. Получалась жуткая самозатягивающаяся удавка. Жаламбе слишком хорошо знал эту страну. Нечего было надеяться на то, что она безропотно позволит уморить себя голодом. О каком же порядке, о каких мирных операциях могла идти речь?
Из кабинета он вышел пошатываясь. Уэда взвалил на его плечи непосильное бремя. Глубокая озабоченность собственной участью не позволяла Жаламбе сосредоточиться на истинной сущности нового ультиматума союзников. Людей, которым предстояло умереть за японский джут, он поэтому воспринимал как некую абстракцию, выраженную единицей со столькими-то нулями. Иначе можно было просто сойти с ума. Об этом не следовало думать. Твердая же уверенность в том, что обреченные не пожелают умереть спокойно, вызывала откровенное раздражение. Почему его неповторимая судьба должна зависеть от кишащей одноликой массы, с которой он связан только волею случая? Он чувствовал себя глубоко оскорбленным и поэтому несчастным. Спасительная мысль о том, что со временем все как-нибудь утрясется и сгладится, не успела даже вызреть в мозгу, как ее пожрал огонь. Безумное танцующее пламя, в котором плясала и корчилась издевательская усмешка Тхинь Тьен Тяу.
…То, что будет, — не будет…
Оставшись один, Уэда удовлетворенно облизал губы. Улыбнувшись своему отражению в туманной глубине полированного дуриана, он вынул толстую японскую авторучку. Зажав ее между средним и указательным пальцем, набросал тезисы экстренного сообщения для радио и прессы. Когда вертикальные столбцы иероглифической скорописи покрыли лист тонкой рисовой бумаги с жемчужными жилками, Уэда оттиснул в левом углу красный квадратик личной печатки. С этим прохвостом Жаламбе ему решительно повезло. Даже своими неудачами Господин Второе Бюро лил воду на японскую мельницу. Когда бежит сумасшедший, за ним бегут и разумные.
Стараясь прямо не задевать французские власти, японцы продолжали расширять пропаганду паназиатских идей. В Индокитае этим непосредственно занималось бюро информации при дипломатической миссии в Ханое. Случай самосожжения буддийского монаха, посрамившего «белых дьяволов», явился подлинной находкой для японских властей. Уэде было приятно обставить молодчиков из бюро. Он сам доложит обо всем послу. Несомненно, что Есидзава одобрит идею придать акту самосожжения широкую огласку. Пусть вьетнамское население узнает о нем из японских уст. Сначала по радио, затем из газет, а после можно будет подумать и об иллюстрированном очерке на страницах «Тан А». [31] Пусть пошлют фотокорреспондента в дэн Хунта. Это придаст сообщению нужную политическую окраску. Само собой разумеется, об истинной подоплеке инцидента разумнее умолчать. Важно само явление, а не его причины. О том, что монахи прятали большевистского агитатора, не следует даже заикаться. Основной упор должен быть сделан на взаимоотношение между духом Азии и духом Европы вообще. Так можно подчеркнуть расовую, религиозную, культурную близость между народами обеих стран и привлечь симпатии местного населения. Пусть все видят, что Япония не только не участвует в репрессалиях французских властей, но, напротив, всячески борется за интересы азиатов. Только так и можно создать в народе необходимую опору, чтобы в нужный момент и безболезненно принять на себя управление бывшей французской колонией.
31
«Новая Азия» — японский журнал на вьетнамском языке.
Уэда не сомневался, что проведение аграрно-экономической программы в жизнь существенно приблизит этот вожделенный миг. При мысли о том, как он ловко использует в своих целях французских чиновников, Уэда приосанился. Он даже подумал о том, что кое в чем сумел обскакать самого Мориту Тахэя. Принудить жертву выкопать себе могилу способна лишь божественная воля. Дух Ямато — «Яматодамасий».
Глава 22
На китайской границе Нгуен Ай Куока поджидали агенты политической полиции гоминьдана.
— Нгуен Ай Куок? — имя, которое назвал румяный китаец с фигурой атлета, прозвучало как чужое.
— Хо Ши Мин. — Ай Куок вынул документы.
— Мы знаем, что у вас много кличек, — полицейский офицер даже не взглянул на бумаги. — Но больше вам не придется менять имена. От китайского закона скрыться нельзя. Телега тронется — колокольчики зазвенят, — ухмыльнулся он, лучась самодовольством.
Порой и недалекие люди, сами того не ведая, высказывают пророчества. Имя Хо Ши Мин, которое означает Умудренный, вьетнамский вождь оставит себе до конца дней. Но китайская полиция не будет иметь к этому никакого отношения.
— Обманывая людей, обманываешь себя, — продолжал разглагольствовать китаец. — Вы заигрались, товарищ большевик. — Он вывалил на шаткий бамбуковый столик пачку фотографий. — Нам известен каждый ваш шаг.
Скосив глаза на фотографии, Хо Ши Мин понял, что китайцы в самом деле знают о нем многое. Он был заснят в самых различных местах: в Марселе, Париже, Гонконге, Хунани. Оставалось лишь гадать, почему его арестовали именно теперь.
— Офицер истребляет людей, — привел Нгуен Ай Куок китайскую пословицу, — а чиновник только трогает кисть. Разумно ли нацеливать оружие на союзника? Или Китай не стонет, как и мы, под японской пятой?
— Надеть на него колодки, — распорядился полицейский. Казалось, он испытывал чувственное наслаждение от своей власти. С плотоядной улыбкой на женоподобном лице следил он за тем, как арестованного бросили на земляной пол, как связали ему за спиной руки и замкнули вокруг тонкой жилистой шеи половинки тяжелого с круглой прорезью бруска.
В этой унизительной процедуре было столько ненужной, не вызванной обстоятельствами жестокости, что Хо Ши Мин не удержался от замечания:
— Недаром у вас в народе говорят, что чиновник убивает улыбкой. — Он не мог ворочать головой и потому, поднимаясь с земли, всем телом повернулся к офицеру. — Вы бы лучше японских шпионов ловили.