Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пылающие скалы. Проснись, Фамагуста
Шрифт:
— Кажется, мы поспеем точно к закрытию, — заметил Неймарк.
— На море рано начинают и кончают тоже рано, — сказал Астахов.
— Ученой братии это никак не касается, — засмеялся Наливайко. — Уверен, что наши девицы-красавицы сидят за своими микроскопами. Их из лаборатории и метлой не выгонишь.
Лаборатория оказалась единственным обитаемым в это вечернее время помещением на комбинате. Окинув наметанным взглядом столы с химической посудой, сушильными шкафами и застекленными футлярами аналитических весов, Рунова посочувствовала коллегам. Оборудование
— Александр Матвеевич! — Наспех представившись Руновой, они подхватили Неймарка под руки. — Мы вас так ждали! Посмотрите, пожалуйста, что у нас получилось…
Пока Неймарк консультировал аспиранток, Светлана прошла на причал, где стояли аквариумы с трепангом. К почерневшим дубовым сваям были привязаны толстые веревки, уходившие в воду. Она попыталась вытянуть одну из них, но это оказалось ей не под силу. Помог Коля, шофер секретаря райкома.
— Килограммов сорок, не меньше, — определил он, выволакивая опутанное рваными сетями ожерелье великана.
— Древний японский способ выращивания моллюсков на соломенных канатах, — улыбнулась Светлана.
Бухта сделалась розовой и бирюзовой. Вдали затарахтел мотор. Вскоре на воде появилась пенная борозда. Баркас шел прямо к рыбозаводу.
— Это за вами, — сообщил Коля. — Повезут в Гребешковую бухту.
Старый моторный баркас подошел к причалу, ведя на буксире шлюпку с мачтой. На одном борту шлюпки было написано: «Теща», на другом: «Кума». Мотор чихнул и замолк, выбросив последнее синее облако пережженной солярки.
— А, Юра — водяной человек! — обрадовался Наливайко. — Знакомьтесь. Целый день под водой или в лодке, больше ему ничего в жизни не надо.
На дне баркаса лежали заряженный акваланг, пояс с грузом, помятый таз и старинный чугунный якорь. Не иначе как времен капитана Посьета. Юра запустил мотор и взял курс на Гребешковую бухту. Лодка шла вдоль берега заросшего лесом и высокой травой полуострова Поволяя прямо на чернеющие вдали скалы. На одной из них, плоской как камбала, стояли маяк и метеостанция.
Наливайко вынул из портфеля карту и показал, как проходит маршрут.
— Тут всюду узости, — заметил он озабоченно, — но после Пошатая будет просторнее.
— Необитаемый остров, — пояснил Сергей. — Японцы разрабатывают проекты искусственных островов. Нам пока это не грозит. Есть необитаемые.
Вода посерела и пошла рябью. Стало свежо. Баркас заметно подбрасывало. Ветер срывал холодную пену и относил слова. Да еще мотор тарахтел, как у гоночного автомобиля, так что разговаривать стало невозможно.
Вдруг что-то завизжало, залязгало, и лодка сбавила ход.
— Пробуксовывает сцепление, — сказал Сережа и протянул
Юра наклонился над мотором и, улучив удобный момент, сунул монету в муфту. Но ее тут же стерло и выбросило с диким, пронзительным воем. Тогда Сережа, покопавшись в карманах, достал пятак. Эту жертву мотор принял более охотно.
— Как автомат с газировкой, — пошутил Юра.
Осторожно обогнув наклонный частокол рифов, он ввел суденышко в Гребешковую бухту. Хищнически разграбленная лет семьдесят назад, она была навеки покинута промысловиками.
Желтовато-белая осыпь раковин напомнила Светлане глыбу черепов на картине Верещагина «Апофеоз войны».
Заросший ивами мыс и две похожие на гребенчатых крокодилов полосы рифов надежно защищали бухту от ветра. Но странным показался внезапный этот переход от ветра и легкой качки к абсолютному спокойствию и тишине. Это было колдовство, и все здесь казалось заколдованным: зеленеющая стеклянная толща необыкновенно прозрачной воды, ленты зостеры и неподвижные звезды на битых черепках гребешков, жуткая костяная груда на берегу.
XIV
Безотказная машина, на которой Лебедева проехала свыше трех тысяч километров по щебнистым пустыням, замерла посреди беснующегося потока. Неукротимые талые воды несли камни, песок, какие-то перегнившие корневища. Напрасно шофер Сандыг насиловал воющий стартер. Застряли намертво. Ставшее неожиданно зыбким, каменистое дно медленно всасывало обездвиженные колеса, вокруг которых уже неистовствовали пенные буруны. Ледяная вода просочилась в кабину, лизнула сандалеты, и Лебедевой пришлось подобрать коленки. Машина глухо вибрировала, противостоя течению. В накренившееся крыло остервенело бил разогнанный гравий.
— Крепко засели, — констатировал Лобсан Дугэрсурэн с неуместным, как показалось Анастасии Михайловне, весельем.
Шофер в ответ процедил сквозь зубы какие-то слова по-монгольски. Возможно, выругался. Лобсан выслушал его с безмятежным спокойствием и тоже подтянул промокшие ноги.
— Но ведь надо что-то делать? — обратилась к нему Лебедева, удивляясь собственной невозмутимости. Страха она, безусловно, не испытывала. Скорее вялое любопытство. Она столько повидала за эти недели и так физически вымоталась, что не находила в себе сил для волнений. Осознание реальной опасности пришло позднее, когда гладкие стремительные каскады стали перекатывать через капот.
— Давайте перелезем на крышу, Анастасия Михайловна? — предложил Лобсан, не без труда открыв дверцу.
Подбиравшаяся к сиденью вода сразу опала. Лебедева взглянула на кипящую воронку и отрицательно покачала головой.
— Если уж и пускаться вплавь, то не для того чтобы продрогнуть на крыше. Я, с вашего разрешения, подожду.
Лобсан понимающе улыбнулся и остался на месте.
Зато шофер, которому нечего было терять, ибо и без того промок до колен, попробовал осторожно сползти в воду, но поскользнулся и, основательно окунувшись, кое-как взобрался на багажник.