Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пылающие скалы. Проснись, Фамагуста
Шрифт:
— Сначала поешьте бульона, — предложил Лобсан, разливая по кружкам мясной, немыслимой крепости и вкусноты сок, выгнанный каменным жаром.
Выложив дымящиеся куски на тряпицу, он отделил еще горячие камни и прижал один из них к пояснице.
— Старики так от радикулита спасаются.
— А у вас разве болит? — удивилась Анастасия Михайловна.
— Нет, я просто так, на всякий случай.
Мясо оказалось несколько жестковатым, но это не помешало Лебедевой отдать ему должное.
— Отменно! — с полной искренностью оценила она, собирая хлебным мякишем соленый пронзительный сок. Заметив, что монголы отдают предпочтение жиру, она подложила им на ломти хлеба самые изысканные куски.
В ночной тишине, нарушаемой только потрескиванием костра, хорошо было думать о доме, вызывая в памяти родные лица. Так отчетливо, что сердце сжималось, вставали они перед внутренним оком, не подвластные времени и расстояниям.
Неузнаваемы были очертания созвездий. Бормотала река, бесшумно кружились совы, всплескивала сильная рыба на быстрине.
— Мы поедем с вами по всем точкам? — спросил Лобсан.
— Что вы сказали? — переспросила Лебедева, возвращаясь из своего далека. — В этом нет надобности… Имеется обширный материал: космическая съемка, геохимия, геофизика. Обсудим, наметим на карте. Нам с вами важно знать не только, где отбирать керны, но и до какой глубины бурить… Будем собираться? — поднялась она с кошмы, с трудом одолевая обволакивающее очарование ночи.
— Да, Анастасия Михайловна, дорога дальняя. Хорошо, если к двум часам доберемся до ночлега.
Палаточный лагерь СКАН приютился у подножия лесистой сопки, отлого спускавшейся к бухте Орла, отделенной от Идола и Холерной скальной грядой.
Кирилл Ланской поставил свою оранжевую одноместку чуть на отлете от прочих, выбрав заросшую буйными травами излуку ручья.
— Не сыровато ли будет? — выразила опасение Тамара. — И комарья много, а они, к твоему сведению, являются переносчиками особо опасного японского энцефалита. Поимей в виду!
— Как, и комары тоже? — беспечно улыбнулся Кирилл, вбивая колышек. — То клещами стращаете, то комарами. Плевать я хотел на энцефалит, особенно на этот, японский. Чему быть, как говорится, того не миновать.
И началась для него совершенно новая, настоящая, как решил он в минуты счастливой бессонницы, жизнь.
Лагерь пробуждался в шесть тридцать. После обязательной для всех физзарядки следовало получасовое купание и завтрак, состоявший, как правило, из оставшейся от ужина вермишели, заправленной мясной тушенкой, и кружки обжигающего кофе со сгущенным молоком. Есть после этого не хотелось долго, часов до двенадцати, когда заканчивались основные тренировки и наступало время обеда. Если не было дождя, все тридцать шесть подводных пловцов устраивались вокруг громадного, выложенного из валунов очага, где бурлила в ведре сваренная дежурным коком уха. Потом каждому вываливали на тарелку по дымящемуся куску запеченной на углях рыбы. Крабы, морские ушки и отваренные в соленой воде ростки папоротника составляли десерт.
Вздыхала и ворошила гремящую гальку волна, заглушая треск компрессора для зарядки баллонов, заливались жаворонки в поднебесье, и полосатые ласковые бурундучки подбирались к самым ногам, дрожа от веселого любопытства. Каждое мгновение переживалось как нечаянный праздник, и даже во сне не покидало волнующее предчувствие новых радостей и открытий. Лишь одно, причем совершенно нежданное, облачко омрачало сияющий горизонт.
«Тамарка Данилова, — думал, тоскуя, Кирилл. — Томка-Рыба. Мне только этого недоставало». И не знал, как тут быть.
Она позвала его на импровизированные танцы, и он нехотя потащился за ней, несмотря на то, что не отдохнул как следует после дальней дороги и в первый же день наломался на тренировке, отрабатывая непривычную технику плавания со спаренным ластом. На ночном берегу, озаряемом дальней прожекторной вспышкой, топталось несколько пар. Скрипели каменья под кедами, и на полную мощность орал кассетный магнитофон.
Лениво вертясь вокруг самозабвенно скакавшей Томки и больше работая руками, нежели ногами, Кирилл кое-как следовал ритму. Но когда динамики стереомага выдали блюз, и Тамара картинно закинула ему руки на плечи, сачковать далее сделалось никак невозможно. Он обнял ее некрепко, чисто по-дружески, хоть и ощущал томительное тепло податливого тела, кружащий голову запах духов и тонкое, но обостренно воспринимаемое благоухание волос и кожи, напитанных морем, солнцем, щемящей горечью трав.
Он задохнулся на миг с надсадно бьющимся сердцем и, пытаясь сохранить равновесие, чуть крепче сцепил свои пальцы у нее за спиной. И тогда она с жадным вздохом приникла к нему и потянулась, учащенно дыша. Не ответить было никак невозможно. И он, проникаясь, почти против воли, бившей ее дрожью, склонился к влажным горячим губам.
Тут, на счастье или на беду, кассета кончилась, и упала, как занавес, тишина, и прошло неведомо сколько минут, пока просочились сквозь оглушенные уши чей-то говор и смех, шипение фосфорической пены, стрекот цикад. Помрачение развеялось, и стало ужасно неловко. Страдая от вынужденной фальши жестов и слов, Кирилл разомкнул и отвел вниз обвивавшие его руки.
— Спать, однако, пора, старушка! — громко бросил он куда-то в сторону, ненатурально зевая. — Спать. — И шмыгнул прочь.
Было стыдно и муторно, но он знал, что это скоро пройдет, тогда как досада от совершенной глупости остается надолго. Он напомнил себе, что Рыба — верный товарищ, работает с ним бок о бок, и есть обстоятельства, и вообще даже для самых современных и раскованных людей существуют неписаные запреты. Одним словом, он поступил единственно верно. К тому же Тамара никогда не привлекала его, как женщина, и это, в сущности, было главным. Значит, прочь всяческие угрызения. Ему не в чем себя упрекнуть, и она тоже не может не оценить его абсолютную по отношению к ней честность.
«Бедная Рыбка, — с сочувственной улыбкой подумал он, пробравшись в палатку и застегивая за собой «молнию». — Да будь ты хоть чуточку лучше на личико, что бы осталось от моей хваленой честности?.. Сами себя обманываем и городим несусветную чушь».
Восстановив таким образом душевное равновесие, Кирилл разложил на спальном мешке охотничье снаряжение. Любовно погладив ружье, вновь проверил, хорошо ли заточены гарпуны, полюбовался японским компасом-глубиномером и даже вытащил из коробки фосфоресцирующую кальмарницу с двойной коронкой острейших игл. Он знал, что пройдет несколько дней, прежде чем его допустят к погружению с аквалангом. Это время нужно будет целиком использовать для охоты, тем более что бить рыбу разрешалось лишь в комплекте номер один.