Собрание сочинений в 15 томах. Том 9
Шрифт:
– Будь оно проклято, это влечение полов! – сказала себе Анна-Вероника. – Почему мы не можем размножаться бесполыми спорами, подобно папоротнику? Мы ограничиваем друг друга, изводим, отравляем всякие Дружеские отношения, убиваем их!.. Я должна вернуть эти сорок фунтов. Должна.
Даже мысли о Кейпсе не приносили ей успокоения. Завтра она увидится с Кейпсом, но сейчас горе внушало ей, что он отвернется от нее, не обратит на нее никакого внимания. А если он не обратит на нее внимания, то что толку от встречи с ним?
– Будь он женщиной, – сказала она, – тогда бы он мог стать моим другом. Я хочу, чтобы он стал моим другом…
Она смолкла, уткнувшись носом в подушку, и подумала: «Что толку притворяться?»
– Я люблю его! – произнесла она вслух, обращаясь к смутно очерченным предметам в ее комнате, и повторила: – Я люблю его.
Она стала придумывать случаи, когда бы жизни биолога грозила опасность и она спасала его с собачьей преданностью, а он – что усиливало драматизм ситуации – не замечал этого и никак не реагировал на ее поступки.
Под конец эти упражнения подействовали на нее, как болеутоляющее средство, ее ресницы увлажнились легкими слезами – такие слезы могут быть вызваны переживаниями только в три часа ночи, – и она уснула.
По соображениям, в которых она не решилась бы признаться даже самой себе, Анна-Вероника поехала в колледж не с утра, а во второй половине дня. В лаборатории, как она и рассчитывала, никого не было. Она подошла к столу, стоявшему у последнего окна, за которым она обычно работала, и увидела, что стол прибран и на нем стоят склянки с реактивами. Как видно, здесь поддерживали чистоту и порядок и ждали ее прихода. Она положила на стол альбом и прибор, которые принесла с собой, выдвинула из-под стола табуретку и села. В эту минуту за ее спиной открылась дверь из препараторской. Она услышала скрип открываемой двери, но небрежно оглянуться была не в силах и притворилась, будто не слышит. Она узнала шаги Кейпса, приближавшегося к ней, и заставила себя обернуться.
– Я ждал вас утром, – сказал он. – Я видел… Ведь вчера были разбиты ваши оковы.
– Хорошо, что я пришла хоть сегодня.
– Я уже начал бояться: а вдруг вы совсем не придете?
– Бояться?
– Да. Я рад, что вы вернулись, по многим причинам. – Он был заметно взволнован. – Одна из них… Я не вполне понимал, что вы этим вопросом о суфражизме заняты так серьезно, и я виноват, я обидел вас…
– Обидели меня? Когда?
– Мысль об этом меня преследовала. Я вел себя глупо и был груб. Мы говорили о суфражизме, и я иронизировал.
– Вы не были грубым, – возразила она.
– Я не знал, что вас в такой степени интересует суфражистское движение.
– Я тоже не знала. Не думали же вы об этом все время?
– Пожалуй, думал. Мне казалось, что я чем-то обидел вас.
– Нет, нисколько. Я… я сама себя обидела.
– Я хочу сказать…
– Я вела себя, как идиотка, вот и все. Нервы совсем сдали, я окончательно извелась. Мы, женщины, похожи на животных да к тому же истерички, мистер Кейпс. Чтобы остыть, я позволила посадить себя за решетку. Тут действовал какой-то инстинкт, как у собаки, когда она ест траву. Теперь все в порядке.
– Если нервы у вас были напряжены, тогда мне тем более нет оправдания. Я должен был понять…
– Это все пустяки… если только вы… не были возмущены моим поведением.
– Возмущен?
– Мне жаль, что я вела себя так глупо.
– Значит, мы теперь помирились, ведь так? – сказал Кейпс, и в тоне его почувствовалось
– Такой был у меня в жизни период, – не сразу ответила Анна-Вероника.
– Да, начался новый период в жизни человечества, – сказал он, улыбаясь. – Это сейчас со всеми происходит. С каждой девушкой, которая становится женщиной.
– А как же мисс Гэрвайс?
– Она тоже не стоит на месте. Понимаете, мы все благодаря вам изменились. Я потрясен. Ваша борьба увенчалась успехом. – Встретив вопрошающий взгляд Анны-Вероники, он повторил: – О да, увенчалась успехом! Мужчина всегда склонен… слишком поверхностно смотреть на женщин. Если только они вовремя ему не докажут, что для этого нет оснований… Вы доказали.
– Так я, значит, все-таки не зря сидела в тюрьме?
– На меня произвело впечатление не то, что вы сидели в тюрьме, а то, что вы здесь говорили. Я вдруг понял, что вы… мыслящий человек. Простите меня за эти слова, за то, что в них скрыто. Обычно в отношении мужчины к женщине есть что-то… какой-то снобизм. Именно это и лежало у меня на совести… Я не считаю одних только мужчин виновными в том, что они не относятся серьезно к некоторым из ваших сестер. Но я боюсь, что уже по привычке мы, разговаривая с вами, испытываем известное самодовольство и слегка… лукавим.
Он смолк, внимательно глядя на нее.
– Вы, во всяком случае, этого не заслуживаете, – добавил он.
Появление мисс Клегг резко оборвало разговор. Увидев Анну-Веронику, она остановилась ошарашенная, потом бросилась к ней, раскрыв объятия.
– Вероника! – воскликнула она, хотя прежде неизменно называла Анну-Веронику «мисс Стэнли», обняла ее и горячо расцеловала.
– Вот уж не ожидала от вас такого подвига… И никому ни слова! Вы похудели немного, но вообще выглядите великолепно, как никогда. Это было ужасно? Я пыталась проникнуть в полицейский участок, когда был суд, но никак не смогла пробиться сквозь толпу… Я сама намереваюсь сесть в тюрьму, как только кончится сессия. Ни скачущие во весь опор лошади, ни вся конная полиция Лондона, если ее туда пригонят, не остановят меня, – заявила мисс Клегг.
В тот день мир озарился для Анны-Вероники неожиданной радостью: Кейпс так явно ею интересовался, был так дружески к ней расположен и доволен тем, что она возвратилась! Чаепитие в лаборатории скорее напоминало прием в честь суфражистки. Мисс Гэрвайс сохраняла нейтралитет, даже дала понять, что пример Анны-Вероники ее убедил. Шотландец же громогласно заявил, что, будь у женщин определенная сфера деятельности, эта сфера, бесспорно, развивалась бы, и всякий, кто верит в теорию эволюции, должен согласиться с тем, что «в конечном счете» женщины получат избирательные права, хотя сделать им эту уступку сейчас, может быть, и нецелесообразно. Им отказано в праве голоса не окончательно, сказал он, это временный отказ. Юнец с прической, как у Рассела, откашлявшись, сообщил – уж вовсе не к месту, – что знаком с человеком, который лично знал Томаса Бэйярда Симмонса, участвовавшего в беспорядках на Стрэнджерс Гэлери. После этого Кейпс, решив, что теперь все на стороне Анны-Вероники, а то и на стороне суфражизма, стал упрямо развивать теорию шотландца: еще, мол, не потеряна надежда на то, что в процессе эволюции женщины достигнут чего-то большего.