Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.
Шрифт:
Младший унтер-офицер Климов, спрошенный того же числа, на вопрос, какие он меры принял против вышедших из повиновения гренадер, когда они требовали, чтобы он отправился с докладом об их преступном решении к ротному командиру, ответил:
«И там была смерть, и здесь смерть. Устал я, ваше благородие. Хоть голову рубите!»
VIII
На дознании комкором была положена резолюция:
«Предать всех поименованных в дознании
Суд состоялся 10 декабря. В тот же день был вынесен приговор.
Подпоручик Рак отстранялся от командования ротой; прапорщик Янушевич, переведенный в другую роту, приговаривался к одному году крепости с отбыванием наказания после окончания войны, а младший унтер-офицер Климов, ефрейтор Скебловицкий и гренадеры Рябов и Бойко были приговорены к лишению воинского звания и к смертной казни через расстреляние.
Приговор был приведен в исполнение за штабом полка, у кустарников, замаскировавших тяжелую батарею.
Был ясный морозный день.
Приведение приговора в исполнение было поручено сборной команде, по два гренадера от каждой роты. Это приказал Нилов в назидание, чтобы все почувствовали.
Над кустиками кружился немецкий аэроплан.
Высокий, он почти растворялся в бледной голубизне зимнего неба и изредка лишь поблескивал металлическим брюхом.
Солдаты команды, присланной на экзекуцию, и несколько офицеров, присутствовавших по обязанности, боязливо поглядывали на не вовремя прилетевшую стальную птицу и слушали настойчивое гуденье ее мотора.
Не боялись аэроплана только приговоренные. Для них он был не врагом, а другом… Эх, если бы он закидал бомбами этих выравнивавшихся перед ними людей с винтовками.
Но аэроплан не интересовался маленькой кучкой людей у кустарников. Он высматривал батарею.
В тот же день той же шестой роте Фанагорийского полка, имевшей уже другого командира и другого младшего офицера, было приказано выполнить то, от чего она отказалась два дня тому назад.
Гибель четырех остальных не спасла. Нилов был упрям. Не пошла полурота, пойдет рота.
IX
В эту ночь в полку не спал ни один солдат.
Все, замирая, ждали назначенного часа. В одиннадцать часов ночи в землянку, где два дня назад жили Рак и Янушевич и которую теперь заняли новые офицеры, грузно, хрипя одышкой, сполз батальонер подполковник Звягин и с места в карьер, для поднятия собственного духа, стал распекать нового ротного за неопрятность в окопах (неогороженное отхожее место, куда он вляпался в темноте).
— Безобразие! — кипятился он. — Не воинская часть, а черт его знает что! Примите меры, штабс-капитан Ярыгин!
Ярыгин, георгиевский кавалер, аристократия полка, не очень тянулся перед Звягиным.
— Нам там бывать не придется, Георгий Иванович! — зевая заявил он. — Пусть другой командир старается.
Мягкий и чувствительный Звягин сейчас же струсил.
— Ну-ну-ну, — начал он, похлопывая Ярыгина по плечу. — Разве можно говорить так перед боем. Бог милостив! Где младший офицер?
— В землянках роты.
— Ну, как он? На вас-то я надеюсь как на себя (Ярыгин улыбнулся). Но как он, не струхнет?
— А не всё равно! — досадливо, как при зубной боли, ответил Ярыгин. — Да и не нужен он мне совсем. Тут офицерская инициатива ни к чему. Проспят немцы — мы пан, не проспят — мы пропали. Я бы не брал субалтерна.
— Ну, так нельзя!
— Я понимаю. Да и вы лучше уходите… Немцы ведь заградительный огонь по нашим окопам откроют. С землей сровняют.
— Выдумаете?
— А вы не знаете?
— Да, глупое дело! И на кой черт! Хотите коньяку, Ярыгин?
— Не пью перед боем, полковник: перебежку невозможно делать, жажда томит… слабеешь. — А командир полка не придет сюда?
— Нет, меня послал. Сам на наблюдательном.
— И вы бы шли.
— Послал, говорю.
По лестнице затопало несколько пар ног. Хлопнула дверь. Вбежавшие офицеры, увидев батальонера, взяли под козырек.
Один из них, молодой и лихой, в папахе, заломленной на затылок, в коротком кавалерийском полушубке, сочно отрапортовал:
— 11-я рота, господин полковник, прибыла в ваше распоряжение.
— Займите окопы 6-й роты.
Слушаюсь, господин полковник.
На случай контрвылазки немцев резервной роте было приказано занять окопы, которые опустеют, когда 6-я рота пойдет в удар.
Другой из вошедших был младший офицер Ярыгина, подпоручик Жмот.
— Как гренадеры? — спросил его Звягин.
— Вот, — пьяно улыбаясь, показал Жмот объемистую пачку солдатских писем. — Прощаются с женами и детьми, г. полковник. Все пишут. И тихие до чего, прямо слеза навертывается! Ягнята вроде перед бойней. А я, господин полковник, верю в удачу! — вдруг пьяно заволновался он. — И не страшно ни чуточки.
Звягин похвалил. Пьяный оптимизм Жмота был все-таки лучше унылой зевоты Ярыгина.
Наверху топотали тяжелые солдатские ноги и звякало снаряжение. Это 11-я рота занимала окопы шестой. Командир прибывшей роты имел словесное приказание: если 6-я рота, покинув окопы, заляжет и не пойдет вперед, открыть огонь по своим.
X
Тридцатисильный «Бенц» тряско шел по испорченной обозами дороге.
Хотя можно было удобно почти лежать на подушках, Нилов сидел совершенно прямо, нелепо, так, что иногда на ухабах его папаха ударялась о брезент фордека.