Собрание сочинений в 3-х томах. Том 1
Шрифт:
«И все в ней было прелестно – звук голоса, живость речи, блеск глаз, эта милая, легкая шутливость… Она и правда, была тогда совсем молоденькая и очень хорошенькая. Особенно прекрасен был цвет ее лица, – матовый, ровный, подобный цвету крымского яблока. На ней было что-то нарядное, из серого меха, шляпка тоже меховая. И все это было в снегу, в крупных белых хлопьях, которые валили, свежо тая на ее щеках, на губах, на ресницах…» [23] – это о Лохвицкой. «Вдруг раздался звонок и быстро вошла она. На ней был серый костюм, серая беличья шапочка, в руках она держала блестящие коньки, и все в комнате сразу радостно наполнилось ее морозной молодой свежестью, красотой раскрасневшегося от мороза и движения лица» [24] , –
23
Бунин И.А. Собр. соч. в 9 т. Т. 9. С. 290.
24
Там же. С. 211–212.
«Я русское летописное, русские сказания так люблю, что до тех пор перечитываю то, что особенно нравится, пока наизусть не заучу, – говорит безымянная героиня бунинского «Чистого понедельника». – “Был в русской земле город, названием Муром, в нем же самодержствовал благоверный князь, именем Павел. И вселил к жене его диавол летучего змея на блуд. И сей змей являлся ей в естестве человеческом, зело прекрасном”…» [25] Здесь обыгрывается древнерусская «Повесть о Петре и Февронии Муромских». Однако возлюбленной змея является не Феврония, а невестка Петра, жена его брата, князя Павла, которая в «Повести» упоминается лишь вскользь. Если не сверяться с оригиналом, а читать только бунинский текст, создается впечатление, что змий прилетает к главной героине жития и, несомненно, искушает главную героиню рассказа. Почему так? Случайно ли это или Бунин тщательно подбирал слова, чтобы создать именно такое впечатление?
25
Бунин И.А. Собр. соч. в 9 т. Т. 7. С. 246.
Ответ на этот вопрос дает стихотворение Лохвицкой «Змей Горыныч», в котором рассказывается именно о змее-возлюбленном:
…День от дня все чахну, сохну я,Давит грудь мою печаль-тоска…Истомил меня проклятый Змей,Сердце бедное повызнобил!..Чу! Летит он!.. Слышу свист его,Вижу очи искрометные…Пропадай же, грусть постылая,Дай душе моей натешиться!..Будут жечь меня уста егоЖарче зноя солнца летнего,Распалит он сердце ласками,Отуманит разум чарами….Добрый молодец, прости-прощай!Проходи своей дорогою;Не хочу я воли девичьей, —Мне мила теперь судьба моя!Каковы были чувства Бунина к Лохвицкой, мы по недостатку сведений не можем сказать определенно. Возможно, он просто использовал понравившийся типаж. Но очень может быть, Лохвицкая была предметом тайной и безответной любви, а ее сломанная судьба и ранняя смерть стали для Бунина источником не только вдохновения, но и неиссякающей боли. Чем-то напоминает ее и Оля Мещерская из «Легкого дыхания», гимназистка с «радостными, поразительно живыми глазами» (здесь можно вспомнить фотографию Лохвицкой с сыном Евгением), в своей искренней неосторожности равнодушно и беспощадно загубленная фарисейским обществом, в котором под личиной благопристойности прячется хищничество и разврат.
В начале 1890-х Бунин, тоже только входивший в литературную среду, поддерживал дружеские отношения с Константином Бальмонтом, который в те годы тоже был начинающим поэтом, еще мало кому известным. Не исключено, что через Бунина Бальмонт и познакомился с Лохвицкой. Возможно, встреча произошла в Крыму: на это указывают многие стихи, которые в данном случае оказываются основным источником сведений об отношениях двух поэтов. Сами ли они, или их родственники, но кто-то позаботился, чтобы никаких иных улик не осталось, за исключением единственного письма Бальмонта в архиве Лохвицкой, да довольно скупых намеков у современников, бывших свидетелями разыгравшегося романа, весьма драматичного для обоих.
Первое свидетельство их знакомства относится к февралю 1896 года – это дарственная надпись на свежеизданном сборнике стихов: «От читательницы и почитательницы». Почтительный тон не должен вводить в заблуждение: Лохвицкая смотрит на Бальмонта не как ученица. Подаренный сборник был удостоен Пушкинской премии, что выводило Лохвицкую в круг наиболее многообещающих поэтов своего поколения. Бальмонту до таких достижений тогда было далеко.
Ты вся была полна любви невыразимой,Неутоленности, – как Сафо оных дней.Не может с любящим здесь слитным быть любимыйИ редки встречи душ при встрече двух людей…– писал он в стихотворении «Мирра», написанном вскоре после ее смерти. Это одно из немногих его произведений, посвященных ей прямо, хотя с момента их встречи – а это была подлинная «встреча душ»! – их поэтические миры были постоянно устремлены друг к другу. Это даже нельзя назвать неким обменом стихотворными обращениями, поэзия этих двух авторов в значительной части образует единый интертекст, который только как интертекст и становится по-настоящему понятен. Они могли отвечать друг другу спустя годы, могли откликаться на стихи, изначально обращенные к кому-то другому, созданные еще до встречи, но уже дышавшие предчувствием этой встречи.
По-видимому, именно это явление изобразил Брюсов в «Огненном ангеле»: ангел Мадиэль, которого Рената знает с детства, внезапно воплощается в графа Генриха. Разумеется, Брюсов не афишировал этого источника своего романа, имея в запасе другой, который сам и создавал: отношения с Ниной Петровской и любовный треугольник с Андреем Белым. С Бальмонтом и Лохвицкой у него тоже получился треугольник, но здесь в основе была не любовь двух мужчин к одной женщине, а дружба двух мужчин, которая разбилась из-за того, что один предпочел другу – женщину. Но это произошло чуть позже.
Иные любовные треугольники в истории Лохвицкой и Бальмонта возникли сразу, поскольку она была замужем, а он собирался жениться. Его избранницей была одна из богатейших московских невест, купеческая дочь Екатерина Андреева. Впоследствии Бальмонт будет неоднократно признаваться, как публично, так и лично, что именно Андреева была главной женщиной его жизни, хотя судьба их разделила. Но, похоже, в те годы все было отнюдь не так однозначно. Союз наследницы значительного состояния с небогатым поэтом родственники невесты приняли с трудом. Однако Екатерине Андреевой было уже 29 лет, – возможно, отчасти это обстоятельство вынудило родных согласиться. У жениха были препятствия в виде первого брака, еще не расторгнутого. Тем не менее молодые, не стесняясь предрассудками, стали жить вместе еще до венчания, а каноническое затруднение сумели обойти: нашелся документ, в котором Бальмонт значился неженатым, и священник, согласившийся обвенчать пару.
О самой же свадьбе недавно открылось свидетельство мемуариста, которое рушит все стереотипы: «Невеста ожидала в церкви, а жених, приехав на тройке в компании поэтессы М. Лохвицкой, уже на пороге церкви никак не мог вырваться из страстных прощальных объятий» [26] . Подробности не сообщаются, автор мемуаров личным свидетелем описанного эпизода не был, поэтому тут возможны преувеличения и домыслы. Тем не менее этот образ тройки с колокольчиками не раз будет возникать у обоих поэтов. Похоже, для обоих это был мучительный момент выбора. По намекам в стихах можно предположить, что Бальмонт предлагал Лохвицкой уехать вместе и жить в невенчанном союзе, но она отказалась, потому что не смогла бросить детей.
26
Семенов М. Вакх и сирены. М., 2008. С. 227.