Собрание сочинений в 4-х томах. Том 1
Шрифт:
Антоний поник головою на грудь. Трепетание страниц, которые шевелит ветер, заставляет его поднять голову, и он читает: «И избивали иудеи всех врагов своих мечами, умерщвляя и истребляя, поступая с неприятелями своими по своей воле» Следует исчисление убитых ими: семьдесят пять тысяч. Но ведь они столько претерпели! Да и враги их были врагами истинного бога. И как они, должно быть, наслаждались местью, избивая идолопоклонников! Город, верно, переполнен был мертвецами! Они лежали у порога садов, по лестницам, до такой высоты загромождали комнаты, что дверей» нельзя было отворить!..
– Но вот я и погрузился в мысли об убийстве и крови!
Открывает книгу в другом месте. «Тогда Навуходоносор простерся лицом своим ниц и преклонился пред Даниилом». А! хорошо! Всевышний возносит пророков своих над царями; этот, вот, жил средь пиров, вечно опьяненный наслаждениями и гордостью. Но бог в наказание превратил его в животное. И ходил он на четвереньках!
Антоний хохочет и, раздвинув руки, кончиком пальцев перелистывает страницы. Его взгляд падает на следующую фразу: «Езекия в великой был радости от их посещения. Он показал им благовония свои, золото и серебро, все ароматы свои, благоуханные масти, все драгоценные сосуды свои и все, что находилось в сокровищницах его». Представляю себе... драгоценные камни, алмазы, дарики нагромождены до потолка. Человек, скопивший столь великие сокровища, уже не похож на других людей. Перебирая их, он думает, что владеет итогом бесчисленных усилий и как бы жизнью народов, которую он поглотил и может сам изливать. Такая предусмотрительность полезна для царей. Мудрейший из всех не пренебрегал ею. Его корабли везли ему слоновую кость, обезьян... Но где же это?
Он быстро перелистывает А! вот: «Царица Савская, прослышавши о славе Соломона, пришла искусить его загадками». Чем надеялась она его искусить? Дьяволу очень хотелось искусить Иисуса. Но Иисус восторжествовал, потому что был бог, а Соломон, может быть, благодаря своей магической науке. Высокая это наука! Ибо мир, как объяснял мне один философ, образует некое целое, все части коего влияют друг на друга, как органы единого тела. Дело в том, чтобы знать естественную любовь и отвращение вещей и затем давать им ход?.. Можно было бы, значит, изменять то, что представляется непреложным порядком?
Тут две тени, очерченные позади него перекладиною креста, выдаются вперед. Они образуют как бы два больших рога. Антоний кричит:
Господи, помоги!
Тень вернулась на свое место.
А!.. это был обман зрения! только всего! Напрасно мучаю я свой дух. Мне ничего не остается!.. решительно ничего!
Он садится и скрещивает руки.
А между тем... я словно почувствовал его приближение... Но зачем приходить Е м у? Впрочем, разве мне не ведомы его хитрости? Я оттолкнул чудовищного пустынника, предлагавшего мне, смеясь, теплые хлебцы, кентавра, пытавшегося посадить меня себе на спину, и того черного ребенка, появившегося среди песков, который был очень красив и сказал мне, что называется духом блуда.
Антоний быстро прохаживается взад и вперед.
Ведь по моему приказанию выстроили множество святых убежищ, наполненных столькими монахами во власяницах под козьими шкурами, что можно было бы составить целое войско! Я исцелял издалека больных, я изгонял бесов, я переходил реку среди крокодилов; император Константин написал мне три послания; Валакий, плевавший на мои послания, был разорван своими конями; народ александрийский, когда я снова появился, дрался, чтобы видеть меня, а Афанасий сопровождал меня до дороги. И какие подвиги! Вот уже больше тридцати лет я в пустыне и предаюсь беспрерывным стенаниям! Я носил на чреслах своих восемьдесят фунтов бронзы, как Евсевий, я подставлял тело укусам насекомых, как Макарий, я пятьдесят три ночи не закрывал глаз, как Пахомий; и те, кому отрубают голову, кого пытают клещами и сожигают, имеют меньше заслуг, быть может, ибо коя жизнь - непрерывное мученичество!
Антоний замедляет шаг.
Поистине нет человека, столь глубоко несчастного! Добрые сердца встречаются все реже и реже. Мне уже больше ничего не дают. Моя одежда изношена. У меня нет сандалий, нет даже чашки, ибо я роздал бедным и семье все свое добро, не оставив себе ни обола. А ведь только на орудия, необходимые мне для работы, мне надо бы иметь немного денег. О! совсем мало! пустяки!.. я был бы бережлив.
Никейские Отцы в пурпурных одеяниях держали себя как волхвы на тронах вдоль стен; и их угощали на пиру, осыпая почестями, особенно Пафнутия, потому что он крив и хром со времен диоклетианова гонения! Император несколько раз облобызал его выколотый глаз. Что за глупости! К тому же среди членов Собора были такие нечестивцы! Епископ из Скифии, Феофил; тот другой из Персии, Иоанн; грубый пастух Спиридон! Александр слишком стар. Афанасий должен был бы помягче обходиться с арианами, чтобы добиться от них уступок!
Да разве сделали бы они это! Они не хотели меня слушать! Выступавший против меня - высокий молодой человек с завитой бородой - бросал мне со спокойным видом коварные возражения, и, покуда я искал слов, с злыми лицами они смотрели на меня, лая, как гиены. Ах! почему я не могу заставить императора изгнать их всех или лучше избить, раздавить, видеть их страдания! Я-то ведь страдаю, и как!
Изнемогая, он прислоняется к хижине.
Это все от чрезмерных постов! силы мои иссякают. Если бы съесть... разок только, кусок говядины.
С томлением полузакрывает глаза.
А! красного мяса... плотную гроздь винограда!.. кислого молока, дрожащего на блюде!..
Но что со мной?.. Что же это со мной?.. Я чувствую, сердце мое набухает, как море, вздувающееся перед грозой. Бесконечная слабость томит меня, и теплый воздух словно веет ароматом волос. Но поблизости как будто нет женщин?
Оборачивается к тропинке меж скал.
Оттуда они появляются, покачиваясь на носилках, которые несут черные евнухи. Они сходят на землю и, соединяя руки, отягченные кольцами, преклоняют колени. Они рассказывают мне о том, что их тревожит. Жажда сверхчеловеческой страсти терзает их; они хотели бы умереть, во сне они видели богов, зовущих их; край их одежд покрывает мне ступни. Я их отталкиваю. «О, нет, говорят они, не гони! Что делать мне?» Их не страшит никакое покаяние. Они просят самого сурового, готовы разделить мое, готовы жить вместе со мной.
Уже давно я не видел их! Может статься, они придут? почему бы и нет? И вдруг... я услышу звон колокольчиков мула в горах. Мне кажется...
Антоний взбирается на скалу у начала тропинки и наклоняется, устремляя глаза в темноту.
Да! там, в глубине что-то движется, точно люди, ищущие дороги. Но она ведь там! Они сбились с пути!
Зовет:
Вот здесь! сюда! сюда!
Эхо повторяет: «сюда! сюда!» Остолбенев, он опускает руки.
Какой стыд! А! бедный Антоний!
И тотчас же слышит шепот: «Бедный Антоний!»
Кто там? отвечайте!
Ветер воет, проносясь в расселинах скал; и в его смутных звуках он различает голоса, словно воздух заговорил. Они низкие и вкрадчивые, свистящие.
Первый Хочешь женщин?
Второй А то большие груды серебра?
Третий Блестящий меч?
Другие
– Весь народ восхищается тобой!
– Усни!
– Убей их, ну же, убей их!
В то же время предметы меняют свой вид: у края утеса старая пальма с желтой листвой превращается в торс женщины, которая склонилась над пропастью, и длинные ее волосы колеблются.