Собрание сочинений в 4-х томах. Том 1
Шрифт:
Затем он почти теряется в анфиладах покоев.
Во всю длину стен идут мозаичные изображения полководцев, подносящих на ладони императору завоеванные города. И повсюду базальтовые колонны, филигранные серебряные решетки, седалища из слоновой кости, стенные ковры, шитые жемчугом. Свет падает со сводов, Антоний продолжает идти. Струятся теплые испарения; иногда он слышит осторожное щелканье сандалий. Стражи, стоящие в передних комнатах, похожие на автоматы, держат на плечах вызолоченные жезлы.
Наконец он в зале, оканчивающейся в глубине гиацинтовыми занавесами. Они раздвигаются, и виден император, сидящий на троне, в фиолетовой тунике и в красных полусапожках с черными шнурами.
Жемчужная диадема надета на его волосы в симметрических завитках. У него - полуопущенные веки, прямой нос, тяжелый и сумрачный взгляд. По углам балдахина, простертого над его головой, посажены четыре золотых голубя, а у подножия трона - два эмалевых льва на задних лапах. Голуби начинают ворковать, львы рычат, император вращает глазами, Антоний подходит ближе, и сразу же, без предисловий, они заводят беседу о последних событиях. В городах Антиохии, Эфесе и Александрии разграблены храмы, и статуи богов пошли на горшки и котелки; император немало тому смеется. Антоний укоряет его за терпимость по отношению к новацианам. Но император сердится: новациане, ариане, мелециане - все ему надоели. Вместе с тем он восхищается епископатом, ибо, раз христиане смещают епископов, которые зависят от пяти-шести лиц, то достаточно их подкупить, чтобы распоряжаться всеми другими. Он и не преминул вручить им значительные суммы. Но он ненавидит отцов Никейского собора. «Пойдем поглядеть на них!» Антоний следует за ним.
И вот они на том же уровне на террасе.
Она возвышается над ипподромом, полным народа, а над ним - портики, где гуляет остальная толпа. Посреди ристалища простирается длинная узкая площадка, на которой расположены маленький храм.
Меркурия, статуя Константина, три перевитые бронзовые змеи: на одном конце - большие деревянные яйца, а на другом - семь дельфинов хвостами вверх.
Позади императорского павильона префекты палат, начальники дворцовой охраны и патриции выстроились правильными рядами вплоть до первого яруса церкви, во всех окнах которой видны женщины. Направо - трибуна партии синих, налево - зеленых, внизу - пикет солдат, а на уровне арены - ряд коринфских арок, образующих вход в клетки.
Бега вот-вот начнутся, лошади выравниваются в линию. Высокие султаны меж их ушей колышутся от ветра, как деревья, и, прыгая на месте, они дергают колесницы в форме раковин, управляемые возничими, одетыми в своего рода многоцветные кирасы с узкими у кистей и широкими в плечах рукавами, с голыми ногами, с бородой и волосами, выбритыми на лбу, как у гуннов.
Антоний сначала оглушен плеском голосов. Сверху донизу он видит только накрашенные лица, пестрые одежды, золотые бляхи; а белый песок арены блестит, как зеркало.
Император беседует с ним. Он поверяет ему важные тайны, признается в убийстве своего сына Криспа, советуется даже о здоровье.
Тем временем Антоний замечает рабов в глубине клеток. То - отцы Никейского собора в жалких лохмотьях. Мученик Пафнутий расчесывает гриву одному коню, Феофил моет ноги другому, Иоанн красит копыта третьему, Александр подбирает навоз в корзину.
Антоний проходит среди них. Они выстраиваются в ряд, просят его о заступничестве, целуют ему руки. Вся толпа свищет и гикает на них; и он безмерно наслаждается их унижением. Вот он уже вельможа при дворе, доверенный императора, первый министр! Константин возлагает свою диадему ему на чело. Антоний ее принимает, находя эту честь вполне естественной.
И тут из темноты выступает огромная зала, освещенная золотыми светильниками.
Колонны, наполовину теряющиеся во мраке, - так они высоки, - уходят чредой по обе стороны столов, которые тянутся от самого горизонта, где в светящейся дымке виднеются нагромождения лестниц, ряды аркад, колоссы, башни; позади - смутный край дворца, а за ним высятся кедры, черными массами выделяясь во мгле.
Гости, в венках из фиалок, облокотились на низкие ложа. Вдоль обоих рядов из наклоняемых амфор льется вино; а совсем в глубине, одинокий, с тиарой на голове, весь сверкая карбункулами, ест и пьет царь Навуходоносор.
По правую и по левую руку от него вереницы жрецов в остроконечных шапках кадят куреньями. Внизу по полу ползают пленные цари, безногие и безрукие, и гложут кости, которые он бросает им; ниже сидят его братья с повязками на глазах, слепые.
Непрерывный стон подымается из глубины эргастулов. Нежные и протяжные звуки гидравлического органа чередуются с хорами голосов; и чувствуется, что вокруг залы простирается беспредельный город, людской океан, волны которого бьют о стены.
Бегают рабы, обнося кушанья; снуют женщины, предлагая напитки; корзины трещат под тяжестью хлебов; и верблюд, навьюченный продырявленными бурдюками, проходит вновь и вновь, точа вервену, освежающую плиты пола.
Укротители приводят львов. Танцовщицы в сетках, стягивающих волосы, ходят на руках, извергая огонь из ноздрей; фигляры-негры жонглируют, голые дети кидаются снежками, которые сплющиваются, падая на блестящее столовое серебро. Чудовищный гул голосов можно принять за бурю, и туман плавает над пиршественным столом - столько там мяса и испарений. Иногда искра от больших факелов, сорванная ветром, пронизывает ночь, как падающая звезда.
Царь рукавом отирает с лица ароматы. Он ест из священных сосудов, потом разбивает их; и мысленно он пересчитывает свои корабли, свои войска, свои народы. Сейчас из прихоти он возьмет и сожжет свой дворец со всеми гостями. Он думает восстановить Вавилонскую башню и свергнуть с престола всевышнего.
Антоний читает издали на его челе все его мысли. Они овладевают им, и он становится Навуходоносором.
В ту же минуту он пресыщается излишествами и истреблением, и его охватывает желание пресмыкаться во прахе. Но унижение того, кто ужасает людей, есть оскорбление их духа, еще новый способ ошеломлять их; и так как нет ничего ниже дикого зверя, то Антоний ползает на четвереньках по столу и ревет, как бык.
Он чувствует боль в руке, - камешек случайно поранил его, - и он снова перед своей хижиной.
Ограда скал пуста. Звезды сияют Все безмолвно.
Еще раз я обманулся! Откуда эти наваждения? То плоть во мне бунтует. О, несчастный!
Он бросается в хижину, берет связку веревок с металлическими зубьями на концах, обнажается до пояса и поднимает глаза к небу.
Боже, прими мое покаяние! не отвергни его по его слабости! Сделай его острым, долгим, беспредельным! Пора! к делу!
С силой хлещет себя.
Ай! нет, нет! прочь жалость!
Возобновляет бичевание.
О! о! о! каждый удар раздирает мне кожу, рассекает мне все тело. О, как ужасно жжет!