Собрание сочинений в 4 томах. Том 3
Шрифт:
Гордон. Но как же… много писали и о том, что вы не верите в самую возможность человека работать с энергией атома.
Эйнштейн. Да, не верил. Не хотел верить. Цепенел при мысли о чудовище…
Гордон(изумлен). О каком чудовище?!
Эйнштейн. О том, что прячется от нас за этой милой фразой «энергия атома». Резерфорд говорил о том, что внутриатомная энергия в серьезных размерах есть сущий вздор.
Гордон. Но теперь нельзя сказать, что это сущий вздор.
Эйнштейн. Прошу прощения, я хочу довести мою идею до конца. Не верил, потом
Гордон. Как — не содействовал?
Притчард. Гарри, нельзя так. Вы как-то агрессивны…
Гордон. Пойми, Антуан, здесь не простой спор. С тех пор, как появилась в мире знаменитая формула Эйнштейна о взаимосвязи массы и энергии, как можно говорить, что не содействовал? Вы родоначальник нового века в науке. Вы римский папа современной физики…
Эйнштейн(теряя самообладание). «Папа»!.. «Родоначальник»!.. «Предтеча»!.. «Гений»! К черту пап! К черту гениев!
Гордон(улыбка). Не я… сам Ланжевен [58] вас так назвал. Посылайте его к черту.
Эйнштейн. Тоже… знаете ли… сомнительные комплименты.
Гордон. Тогда весь мир вам говорит сомнительные комплименты.
Притчард. Очень странный спор. Скажите, Гарри, что вас так волнует?
58
Ланжевен, Поль (1872–1946) — французский физик, общественный деятель, сторонник диалектического материализма. Принимал активное участие в разработке теории квантов и особенно теории относительности.
Гордон(волнение). Я ехал в Принстон, как мусульманин в Мекку [59] … простите за избитое сравнение… но это так и есть. Мне хотелось стать перед вами на колени, Альберт Эйнштейн. Все мы, кто делает физику в Америке, знаем, что случилось здесь. Мы ликуем.
Эйнштейн. Зачем же передо мною на колени? Станьте перед Бором! Это (указал на цифры) не мое — его. Профессор Ган [60] в Берлине, Ирен и Фредерик Жолио-Кюри [61] в Париже… Мало ли было великолепных опытов с ядром? (В сторону Притчарда). Кланяйтесь ему. Еще вчера он был у финиша. И не о пальме первенства надо нам теперь думать. Сейчас надо думать о другом.
59
Мекка — город на Западе Саудовской Аравии, где находится священный храм мусульман Кааба, главное место паломничества верующих.
60
Ган, Отто (1879–1960) — немецкий физик и радиохимик. В 1939 году совместно с Ф. Штрасманом открыл деление атомных ядер урана под действием нейтронов — цепную реакцию.
61
Жолио-Кюри, Ирен (1897–1956) и Фредерик (1900–1958) — крупнейшие французские ученые в области физики атомного ядра, лауреаты Нобелевской премии. В 1934 году ими было сделано одно из крупнейших открытий в ядерной физике — явление искусственной радиоактивности.
Гордон. О чем другом?
Дальнейший диалог ведется медленно, как бы через силу, с паузами.
Эйнштейн. Скрыть…
Притчард. Я понял!
Эйнштейн. Скрыть… на долгие годы… лучше навсегда… Скрыть, что энергия атома реальна. Сказать словами мудрого ирландца Резерфорда: «Внутриатомная энергия в больших размерах есть сущий вздор»… и все…
Гордон. Какая печальная идея!
Эйнштейн. Печальная, я знаю… ужасная идея.
Гордон. Но зачем, скажите!
Эйнштейн(у доски). Мы где-то близко от самой субстанции. Мы бродим где-то рядом с богом. Можно пожимать плечами, можно сказать, что я сошел с ума. Субстанция, бог, природа — для меня все это едино и реально… важно понять, что мы затеваем игру с чем-то сокровенным… Я не мистик, но я боюсь мести, которой может ответить нам потревоженная природа. Я призываю вас, молодые люди… заклинаю… умоляю… Надо скрыть… все!
Гордон. Сегодня мне позвонил профессор Ферми. Он посчитал количество калорий и в восторге от своих подсчетов. Ферми повторял мне: «Пришла пора для прекрасной физики».
Притчард. Гарри, не усложняйте дела. Если Эйнштейн будет настаивать, то и Ферми согласится. Что бы то ни было, у нас есть один авторитет!
Гордон. Вы что же, хотите удушить науку?
Эйнштейн. Это не наука, а часть ее, притом ничтожная, не лучшая.
Гордон. Не знаю. Не буду спорить. (Эйнштейну.) С вами не спорят. Вам подчиняются. И я пошел бы за вами… но не уподобляемся ли мы той девушке-лаборантке, которая прибежала сюда стирать ваши надписи? Время гениальных одиночек прошло. Что вы сделаете с немцами, если они будут работать с энергией атома? И может статься, что профессор Ган в Берлине давно опередил всех нас…
Притчард. Профессор Гордон говорит дело. Увы, он прав. С немцами теперь не свяжешься, не договоришься. Но чему вы радуетесь, Гарри?
Гордон(торжественно). С тех пор, как человек открыл огонь, он ничего не сделал лучшего.
Эйнштейн(с болью, горечью). Ну, значит, я отстал от вашего цивилизованного человека. Боюсь. Старик. Наивен. Вы молоды. Дерзать хотите. Не боитесь. Я тоскую. Вы в восторге. И что я могу с вами сделать? Ничего. (Уходит.)
Гордон. Что скажешь, Антуан?
Притчард. Ничего не понимаю. Он в каком-то отчаянии и рассуждает, как дитя.
Гордон(жестко). Нет, друг мой, он не дитя. Он великий политик и хочет устраниться. Точней, он устраняется. Он, как никто в мире, видит грандиозные последствия современных открытий… остановить он ничего не может. Он хочет что-то сохранить в том идеально-чистом виде, в каком была его наука до сих пор.
Притчард. А ты считаешь, что разлом ядра урана не есть идеально-чистая наука?
Гордон. Какого черта притворяться… Мы высвободили чудовище… Эйнштейн прав… Это чудовище, какого не знал мир.