Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Лачуга должника. Небесный подкидыш. Имя для птицы
Шрифт:
— Не густо. Теперь — на «Б».
— Я блатмейстер, башибузук, буквоед, байбак, барышник, браконьер, бузотер, богохульник, барахольщик, бумагомаратель, бандит, балда, бестия, бракодел, бездельник, борзописец...
— Теперь — на «В»!
— Я — выпивоха, вероотступник, вышибала, ворчун, взяточник, взломщик, враль... Кажется, все.
— Нет, не все! — металлическим хором произносят заботники, — Ты не сказал, что ты — ворюга!.. — И тут один из заботников подходит к Серафиму и вынимает у него из кармана пачку индийского чая.
— Этого не может быть! — кричит Серафим. — Я не брал!
— Нет, брал! За воровство
Далее происходит нечто страшное.
Он очнулся в темноте, В тесноте, в могиле. Слышит он, уходят те, Что его зарыли...Серафим проснулся от своего истошного, надрывного крика. А быть может, и из-за того, что ощутил чье-то холодное прикосновение. Возле его кровати стоял заботник белого медицинского цвета. Одна его металлическая ладонь лежала на лбу моего героя, а в другой он держал стопочку с прозрачной жидкостью.
— Что со мной? — спросил его Серафим.
Но механический врач молчал. Серафим догадался, что в стопочке — лекарство. Он выпил его. Заботник беззвучно удалился из камеры.
Лекарство оказалось снотворным, успокаивающим. Вскоре Серафим уснул. Но перед этим у него возникла догадка, что заботники с помощью какой-то потайной техники видят все, что ему снится. Ну и пусть видят, сучьи дети! Они могут прерывать его сон это в их сволочной власти, но диктовать ему сновиденья, вмешиваться в их содержание они не могут! И никто во всей Вселенной не может! Даже в самой лютой тюрьме сны человека не подвластны воле тюремщиков. Сон — высшая форма человеческой свободы.
К сожалению, не все люди видят свои сны с должной четкостью и ясностью и потому забывают их в минуту пробуждения. Но, быть может, уже родился гений, который сконструирует специальную подушку, снабженную неким мудрым, еще неведомым нам прибором. Эта спецподушка, нисколько не влияя на тематику и смысл сновидений, поможет людям видеть свои сны отчетливее, объемнее, красочнее и отлично запоминать их. Жизнь землян станет богаче, интереснее, многообразнее.
...Однако всенародное спанье на спецподушках вызовет и некоторые отрицательные явления. На производстве и в учреждениях сослуживцы будут непрерывно толковать о своих сновидениях, в результате чего снизится производительность труда. У очень многих людей возникнет потребность излагать свои сны письменно, из-за чего катастрофически возрастет количество писателей, для редакторов настанут трудные времена. А кино сойдет на нет, кинозалы опустеют. Зачем человеку кино, если каждый спящий — сам себе кинотеатр.
19. Поиски выхода
Серафим проснулся, принял душ, спустился в столовую, позавтракал. Потом принялся бродить по коридорам, заглядывая то в одну, то в другую камеру. И тут он позавидовал земным уголовникам. Ведь ежели земной преступник сидит в одиночке, то он все-таки знает, что в тюрьме он не один, что в соседней камере кто-то тоже отбывает свой срок. А вот если посадить такого субъекта в камеру, из которой он волен выходить и шляться по всей тюряге, а в тюряге-то, кроме него, — ни души! — вот тут-то он взвоет. Тут он завопит: «Это незаконно! Это — сверхвысшая мера наказания! Это — казнь одиночеством!»
Серафим вернулся в свою келью-камеру. И
Серафим походил по камере взад-вперед, потом вспомнил, что в Храме Одиночества есть энергоблок, запретное помещение, через которое в древности некоторые заключенные осуществляли свои погибельные побеги: ведь все беглецы были съедены зверями, А все-таки надо разведать, что это за энергоблок...
Мой приятель спустился в первый этаж и остановился перед дверью, на которой были изображены две скрещенные руки — знак запрета. Но замка у двери не имелось. Ведь соотечественники Юрика вообще не знают ни замков, ни запоров, об этом Юрик не раз говорил. У них ни склады, ни жилища не запираются; только в уборных и ванных комнатах есть задвижки, чтобы можно было запереться изнутри. В будущем и на Земле так будет.
Не станет воров и рвачей, Все будет в избытке, в излишке; Не будет замков и ключей, И только в уборных — задвижки....Серафим в раздумье стоял у запретной двери, а тем временем руки, изображенные на ней, из белых сделались розовыми, и на пальцах проступили алые капельки. То было явное предупреждение об опасности, и мой приятель отошел от двери и побрел по коридору. Но потом вдруг остановился, героически топнул ногой и строевым шагом двинулся обратно. В мозгу его возникло четверостишие:
Все выигрывает храбрый, Все проигрывает трус — Так хватай судьбу за жабры, Восходи на свой Эльбрус!Он распахнул дверь и очутился в просторном тамбуре, из которого открывался вид на длинный зал, заполненный загадочными шарообразными емкостями и большими металлическими ящиками; на поверхности их шевелились радужные пятна и полосы. Возле каких-то необъяснимых предметов и вращающихся экранов стояли голубоватые заботники. Серафим направился в зал — и тут в стене тамбура распахнулись желтые створки, и из ниши вышел черный заботник. Раскинув металлические руки, он преградил путь моему приятелю, и тот поспешно ретировался.
Вернувшись в свою келью, Серафим вспомнил: в конце зала он приметил винтовую лестницу; она штопором ввинчивалась в потолок, она вела куда-то вверх из зала. Не по ней ли совершали побеги заключенные?
20. Двенадцатые сутки
Шли двенадцатые сутки пребывания Серафима на Фемиде. Ни одной мудрой мысли не пришло ему в голову за это время. Голова была наполнена страхом и ожиданием чего-то. А по ночам мозг принимался за работу и выдавал ему сны.