Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 2. Божественный Клавдий и его жена Мессалина.
Шрифт:
Я сказал, что ромб — красивое построение и оно с успехом применялось в таких-то и таких-то битвах — я перечислил их — во времена республики, но британцы настолько превосходят нас численно, что, стоит нам оказаться в центре подковы, они атакуют нас со всех сторон и мы не сможем отбить их, не нарушив построения: передняя часть ромба обязательно окажется отрезанной от задней. Я сказал также, и очень выразительно, что не согласен терять даже одну десятую часть того числа убитыми и ранеными, в которое, как мы подсчитали, нам обойдется лобовая атака. Веспасиан тут же привел старую поговорку о том, что нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц, и спросил довольно нетерпеливо, уж не собираюсь ли я уменьшить потери, немедленно вернувшись во Францию, и сколько времени после этого я надеюсь пользоваться уважением армии.
Я резко ответил:
— Есть много способов содрать шкуру с кота, на лобовой атаке свет не клином сошелся.
Они говорили со мной свысока — еще бы, бывалые солдаты, участники многих походов, — стараясь поразить меня техническими и военными терминами, точно я был полный профан. Я сердито воскликнул:
— Уважаемые, как говаривал Божественный Август: «Возможно, редька не знает по-гречески, но я-то знаю». Я сорок лет занимался тактикой,
Гета спросил со скрытой иронией:
— Что бы предприняли твои благородные родичи в подобном случае? Как ты думаешь, цезарь?
— Они нашли бы обходный путь.
— Но здесь нет обходного пути, цезарь. Мы в этом убедились.
— А я говорю: они бы его нашли.
Красс Фругийский сказал:
— По словам пленников, вражеский левый фланг охраняет царица Цапля, а правый — царь Боярышник. Так они похваляются.
— Кто эта царица Цапля? — спросил я.
— Властительница болот. По их мифологии, она родственница Богини Боя. Та является в обличий ворона и садится на острия копий. Затем она заводит побежденных врагов в болота, где ее родственница царица Цапля съедает их всех до одного. Царь Боярышник — юноша. Весной он одевается во все белое и помогает британцам, защищая частоколы колючками; они валят боярышник и укладывают его колючими ветвями наружу, связывая стволы между собой. Через этот завал нелегко пройти. Но царь Боярышник защищает их правый фланг без искусственных преград. Наши разведчики все сошлись на том, что этот лес — непролазные дебри, нет смысла даже пытаться где-нибудь там пройти.
Авл сказал:
— Да, цезарь, боюсь, нам все же придется пойти на это фронтальное наступление.
— Посид, — вдруг позвал я, — ты когда-нибудь воевал?
— Никогда, цезарь.
— Слава богу, значит, я не один. Предположим, я возьму на себя невозможное и проведу нашу кавалерию на правом фланге через эти непроходимые дебри, несмотря на колючки, ты возьмешься подвести гвардию к левому флангу через это непролазное болото?
Посид ответил:
— Ты даешь мне более легкий фланг, цезарь. Оказалось, что через эту топь можно пройти. Правда, идти придется гуськом, но тропка там есть. Я встретил вчера в Лондоне одного человека — он испанец, бродячий лекарь-окулист, лечит в округе от болотной офтальмии. Сейчас он здесь, в лагере. Говорит, что хорошо знает это болото и тропу — всегда по ней ходит, чтобы миновать заставу на холме. После смерти Цимбелина в Британии перестали взимать определенный сбор с проезжающих, теперь путники платят больше или меньше в зависимости от того, сколько денег у них в седельных вьюках, и этому лекарю надоело, что его обдирают как липку. Ранним утром над болотом почти всегда стоит туман, и по этой тропке он проскальзывает в Колчестер незамеченным. Он говорит, стоит оказаться на тропе, вы ее не потеряете. Она выходит из болота в полумиле от холмов у опушки сосновой рощи. Вполне возможно, что там поставлены часовые — Каратак предусмотрительный генерал, — но я думаю, мне удастся выбить их с позиций и провести через болото столько людей, сколько не побоится за мной пойти.
Посид объяснил, какую военную хитрость он намерен применить, и я одобрил ее, хотя многие командиры удивленно поднимали брови. Затем я объяснил свой план прорыва и захвата другого фланга; он был прост. Сосредоточив свой интерес на предложении Авла, все просмотрели очень важный факт, а именно то, что индийские слоны могут пройти через самую густую чащу, какую можно себе представить, и никакие шипы и колючки их не устрашат. Но чтобы не повторяться, я больше не буду рассказывать о военном совете и о том, что там было решено. Перейду прямо к битве, которая произошла в Брентвуде седьмого сентября — памятная для меня дата, так как именно седьмого сентября мой брат Германик разбил на Везере Германна; если бы Германик остался в живых, ему было бы сейчас всего пятьдесят восемь лет, не больше, чем Авлу.
Мы выступили из Лондона по дороге на Колчестер. Головному отряду приходилось время от времени вступать в отдельные схватки с врагом, но серьезного сопротивления мы не встречали, пока не подошли к Ромфорду, деревушке в семи милях от Брентвуда, где был брод через реку Ром, оказавшийся, как мы увидели, под сильным прикрытием. Неприятель продержал нас там все утро, что стоило им две сотни убитыми и сотни ранеными. Мы потеряли всего пятьдесят человек, но в их числе были два ротных и один командир батальона, так что в некотором смысле в выигрыше оказались британцы. Днем впереди показались отроги Брентвуда, на ночь лагерь разбили на ближнем берегу реки, используя ее как оборонительный рубеж.
Я вопросил волю богов. Как это всегда делается перед битвой, священным цыплятам кидают куски бобовой лепешки и смотрят, хорошо ли они едят. Если у них нет аппетита, считайте, что битва проиграна. Если приставленный к ним жрец откроет дверцу клетки и они тут же без звука и хлопанья крыльями устремятся наружу и будут так жадно клевать, что крошки посыпятся из клюва на землю, ничего не может быть лучше. Если будет слышно, как они ударяются о землю, это означает полный разгром врага. И нам выпало это наилучшее предзнаменование. Жрец спрятался от птиц позади клетки, став рядом со мной, и в тот момент, как я кинул лепешку, внезапно поднял дверцу. Цыплята выскочили наружу, не издав ни звука, и буквально набросились на еду, раскидывая вокруг себя крошки с самым беззаботным видом, что привело нас обоих в восторг.
Я подготовил весьма уместную, по-моему, речь. По стилю она напоминала труды Ливия, но, чувствуя историческое значение момента, я счел, что моя речь и должна быть выдержана в соответственном духе. Вот она:
«Римляне, пусть никто из вас не болтает зря языком и не поднимает голос в защиту прошлых дней, считая то время воистину золотым, и не умаляет достоинства нашего времени, быть поборником величия которого — наш долг, считая его всего лишь гипсом, покрытым позолотой. У греческих героев, когда они шли на Трою, были — если верить свидетельству великого Гомера — две строчки на губах:
Мы справедливо гордимся, что наших отцов мы храбрее:Воинство в меньшем числе приведя под Арееву стену… [84]Не будьте чересчур скромны, римляне. Выше голову. Грудь вперед. В сегодняшней битве перед вами будут стоять люди, которые напоминают ваших предков, так же как орел — орла, волк — волка; это яростная, гордая, необузданная, грубая раса, держащая в руках оружие, которое устарело на несколько сотен лет, впрягающая в свои колесницы коней выродившейся породы, применяющая на поле боя примитивную тактику, уместную лишь на страницах эпических поэм, не организованная в дисциплинированные полки, а собранная по кланам и родам. Их так же верно ждет поражение от вашей руки, как ждет гибель дикого вепря, когда, наклонив голову, он кидается на умелого и опытного охотника, вооруженного охотничьим копьем и сетью. Завтра, когда будут сосчитаны убитые и длинные вереницы хмурых пленных пройдут перед вами под игом, вы станете сами смеяться над собой; если хоть на миг потеряли веру в настоящее, если умы ваши когда-нибудь были ослеплены славными деяниями далекого прошлого. [85] Нет, друзья, ваши мечи будут разить на поле битвы тела этих первобытных героев так же легко и небрежно, как священные птицы роняли на землю из своих алчных клювов кусочки священной лепешки, когда я, ваш главнокомандующий, узнавал волю богов.
Я слышал, что некоторые из вас, скорее из лени, чем из страха или отсутствия чувства долга, колебались, когда были призваны отправиться в этот поход, оправдываясь тем, что Божественный Август навечно установил границы Римской империи по Рейну и Ла-Маншу. Если бы это было так — а я докажу вам, что это неверно, — Божественный Август был бы недостоин нашего почитания. Миссия Рима — цивилизовать мир, а где во всем мире вы найдете расу, более достойную благ цивилизации, которые мы намерены даровать им, чем британцы? На нас возложена священная задача обратить этих свирепых людей, не отличающихся от наших далеких предков, в верных сыновей Рима, нашего славного города и отца, о чем именно в таких словах писал Божественный Август моей бабке Божественной Августе: „Заглядывая в будущее, я вижу Британию столь же цивилизованной, как теперешняя Южная Франция. И я думаю, что островитяне, будучи родственны нам по крови, станут куда лучшими римлянами, чем когда-либо, как мы ни старайся, будут германцы. Придет день (не улыбайся), и британская знать, возможно, займет места в римском сенате“.
Вы уже показали себя храбрецами. Дважды вы нанесли неприятелю сокрушительное поражение. Вы убили моего врага, короля Тогодумна, и отомстили ему за оскорбления. И эту, третью битву, вы не можете проиграть. Ваши силы — мощнее, чем прежде, ваше мужество — крепче, ваши ряды — теснее. Вы, как и противник, защищаете ваш домашний очаг и священные храмы наших богов. Где бы ни сражался римский солдат — в покрытых льдом горах Кавказа, в жгучих песках пустыни за Атласом, в сырых лесах Германии или на лугах Британии — он никогда не забывает о прекрасном городе, который дал ему имя, доблесть и чувство долга».
84
Гомер. «Илиада», IV, 405–406. Перевод Н. Гнедича.
85
…вереницы хмурых пленных пройдут перед вами под игом… — Иго — арка из трех копий, под которой римляне проводили сдавшихся врагов. (Комментарий C. Трохачева)
Я сочинил еще несколько абзацев в таком же возвышенном духе, но, как ни странно, не произнес ни единого слова из всей этой речи. Когда я поднялся на платформу трибунала и ротные закричали хором: «Приветствуем тебя, Цезарь Август, отец отчизны, наш император!», а солдаты подхватили их крик, прибавив к нему громовую овацию, я чуть не расплакался. Моя прекрасная речь вылетела у меня из головы, и я смог лишь протянуть к ним руки, ничего не видя из-за слез, и проблеять:
— Все в порядке, ребята, священные цыплята говорят, что все будет в порядке; мы приготовили большой сюрприз, мы так их вздуем, что они не забудут этого до самой смерти, — я имею в виду британцев, а не цыплят. (Оглушительный хохот, к которому я счел лучшим присоединиться, словно шутка была преднамеренной.)
— Хватит смеяться надо мной, ребята, — вскричал я. — Не помните разве, что случилось с маленьким негритенком в египетской сказке, когда он посмеялся над отцом, который по ошибке прочитал вечернюю молитву вместо утренней? Его съел крокодил, так что будьте поосторожнее. Да. Я прожил долгую жизнь, но еще ни разу я не был так горд, как в эту минуту. Как бы я хотел, чтобы мой бедный брат Германик был сейчас здесь и разделил со мной мою гордость. Кто-нибудь из вас еще помнит моего великого брата? Наверно, немногие, ведь он умер двадцать четыре года назад. Но все вы слышали о том, что он был величайшим римским полководцем. Завтра годовщина его замечательной победы над Германном, германским вождем, и я хочу, чтобы мы отпраздновали ее, как подобает. Ночной пароль сегодня «Германик!» и боевой клич завтра «Германик!», и я думаю, если вы будете выкрикивать его имя достаточно громко, он услышит вас внизу, в подземном мире, и поймет, что память о нем не угасла в полках, которые он так любил и так успешно водил на врага. Это заставит его забыть свою несчастную судьбу — он умер в постели от яда, как вы знаете. Честь вести войска в атаку я предоставлю Двадцатому полку; Германик всегда говорил, что хотя в казармах вы, Двадцатый, самые недисциплинированные, самые задиристые и самые большие выпивохи во всей римской армии, на поле боя вы — львы. Второй и Четырнадцатый, вас Германик называл спинным хребтом армии. Вашей задачей завтра будет служить опорой французам, которые будут выполнять роль ребер в наших войсках. Девятый выступит последним, потому что Германик всегда говорил, что вы, Девятый, самый медлительный полк в армии, но зато самый надежный. Перед вами, гвардейцы, стоит особая задача. В мирное время вы живете легче всех и получаете больше всех, и будет только справедливо по отношению к остальным, если во время боевых действий вам достанется самое опасное и неприятное задание. Вот все, что я хотел вам сказать. Ведите себя хорошо, крепко спите, а завтра постарайтесь заслужить благодарность вашего отца!