Собрание сочинений в 8 томах. Том 3. Судебные речи
Шрифт:
Остается сказать об указаниях на суровость приговора, выразившуюся в исключении подсудимого из службы. Палата не приняла во внимание объяснений Протопопова о своей молодости… И правильно сделала! По закону земским начальником можно быть с 25 лет, как и мировым судьею, судебным следователем и присяжным заседателем. Этот возраст обеспечивает известный житейский опыт, вдумчивость и выдержку, необходимые для того, чтобы пользоваться властью, проявление которой отражается на судьбе других людей. Протопопов на пять лет — ему было в 1890 году 30 лет — ушел вперед от этого срока. Когда же признает он себя зрелым человеком, считая 30-летний возраст еще таким, к которому применимо мерило, созданное жизнию для молодости, смотрящей на все неопытными, отуманенными легкомысленною радостью существования, глазами? Не менее неосновательна и ссылка его на новизну дела и незнание, чем руководиться в своих действиях. Приступая к новому делу по собственному желанию, он должен был изучить закон, который считал себя призванным исполнять. Закон этот очень не велик. На подробнейшее изучение по нему своих прав и обязанностей достаточно одной недели. Да и содержание его в большей части ничего нового не представляет для того, кто выдержал экзамен из уголовного и гражданского судопроизводства и должен был знать, что такое Мировой Устав и Уложение о наказаниях. Характерные стороны народного быта тоже должны быть известны подсудимому. Он местный помещик, а следовательно, знаком с народом не из книжек. Не помешала же новизна дела мировым посредникам первого призыва с честью и безупречно исполнить свои обязанности.
Протопопов ссылается на то, что приговор палаты уничтожает его права на дальнейшую службу. Таким образом, пропали годы его университетского учения и преимущества, даваемые степенью кандидата прав! Да, пропали! Это грустно, но заслуженно. Напрасно ищет он в ссылке на свои университетские годы основание для особого снисхождения. Своею деятельностью он доказал, что они прошли для него бесследно. Студент обязан выносить из университета не один багаж систематизированных сведений, но и нравственные заветы, которые почерпаются в источнике добра, правды и серьезного знания, называемом наукою; эти заветы и в конце жизни светят студенту и умиляют его при мысли об университете. Наука о праве в своих обширных разветвлениях везде говорит о началах справедливости и уважения к достоинству человека. Поэтому тот, кто через год с небольшим по окончании курса бросил эти заветы и начала, как излишнее и непрактичное бремя, кто, вместо благодарной радости о возможности послужить на добро и нравственное просвещение народа, со смиренным сознанием своей ответственности пред законом, вменил спасительные указания этого закона в ничто, напрасно ссылается на свой диплом. Звание кандидата прав обращается в пустой звук по отношению к человеку, действия которого обличают в нем кандидата бесправия . Лишены значения и указания апелляции на третировку имени подсудимого неразборчивым общественным мнением
Подсудимый настаивает пред Правительствующим Сенатом об отмене приговора палаты во всех частях, кроме одной, и об открытии ему вновь дверей государственной службы. Будучи в настоящем деле прокурором апелляционного суда, т. е. представителем обвинительной власти, я выражаю надежду, что Правительствующий Сенат оставит приговор палаты в силе, а ходатайство подсудимого без последствий. Устав о службе гражданской т. III Свода законов определяет в ст. 712 «общие качества должностного лица и общие обязанности, которые должны быть всегда зерцалом всех его поступков». К ним принадлежат: здравый рассудок, человеколюбие, радение о должности, правый и равный суд всякому состоянию и т. д. Мы видели, как часто гнев потемнял здравый рассудок подсудимого, мы знакомы с характерными способами выражения им своего человеколюбия , мы знаем, как радение о должности обращалось у него в радение о своей власти, нам известно, как облегчал он обращение к своему правому и равному суду… Он не может, без опасения причинения дальнейшего вреда поручаемому ему делу, оставаться матросом на корабле государственной службы. Его следует высадить за борт, и когда он, предавшись частной жизни, сольется с массою людей, не имеющих никакой власти, он взглянет на последнюю снизу вверх и, вероятно, поймет, как дурно для других и опасно для себя распоряжался он тою властью, которая была ему с доверием дана…
РУКОВОДЯЩИЕ НАПУТСТВИЯ ПРИСЯЖНЫМ
ПО ДЕЛУ КОЛЛЕЖСКОГО СОВЕТНИКА КОНСТАНТИНА ЮХАНЦЕВА, ОБВИНЯЕМОГО В РАСТРАТЕ СУММ ОБЩЕСТВА ВЗАИМНОГО ПОЗЕМЕЛЬНОГО КРЕДИТА*
Господа присяжные заседатели! Чем сложнее дело, подлежащее нашему разрешению, тем более внимания должны вы употребить на то, чтобы из массы мелких подробностей и частностей выделить те обыкновенно немногие, но коренные данные, по которым составляется ясное представление о существе самого дела. Забудьте на время эти подробности. Они не в силах создать зрелого убеждения о вине или невиновности подсудимого; они только могут более или менее ярко окрасить впечатления, выносимые вами из дела. Сосредоточьте всю силу разумения вашего на немногих, но неизбежных вопросах. Позвольте мне помочь вам в этой работе. В каждом уголовном деле есть три вопроса, тесно между собою связанные. Они одинаково достойны серьезного обсуждения. Их можно рассматривать отдельно, но итог надо подводить по всем вместе. Иначе решение будет неполно, односторонне, не будет проникнуто живым чувством правды. Прежде всего, доказано ли преступление , в котором обвиняется Юханцев? Подсудимый и прежде, и здесь на суде не отрицал совершения растраты денег, в огромной сумме вверенных его хранению. Подсудимый не умаляет требований гражданского истца, не смягчает размеров своего деяния. Собственное сознание всегда признавалось одним из лучших доказательств, если оно дано было без принуждения, нравственного или физического, или если нельзя было заподозрить, что признающийся сознательно, в виде каких-либо великодушных поры- bob,губит себя и приносит себя в жертву, или, наоборот — 1торгуется с судом, и сознанием в меньшей вине старается купить возможность умолчания о большей вине и оставления ее без рассмотрения. Вы посудите, есть ли в словах Юханцева признаки такой жертвы или попытка войти в сделку с правосудием. Если вы не найдете ни того, ни другого, то припомните, что сознание сделано им откровенно и без колебаний, впервые даже и не суду или его органам, а кассиру Мерцу. Следовательно, оно не было вынуждено, но было добровольное. Но этого мало. Опасно приписывать человеку преступление только потому, что он сам себя обвиняет, когда обстоятельства, эти молчаливые свидетели и доказчики преступления, идут вразрез с сознанием или не подтверждают его. Они должны сопровождать сознание. Они придают ему цену и как доказательству преступления, и как указанию на отношение подсудимого к своей вине. Отыскивая эти обстоятельства в деле, вы остановитесь на экспертизе, весьма редкой по своему содержанию. Бухгалтерская экспертиза требует особого навыка и особых специальных знаний. Если в представителях ее вы не найдете признаков навыка или ручательства в полном обладании прочными знаниями счетоводной техники, если заключение их нетвердо, шатко, уклончиво, вы хорошо поступите, если отвергнете экспертизу и не будете ее считать доказательством. Но если экспертиза произведена и выражена со спокойствием и достоинством истинного знания, если сами эксперты являются настоящими представителями своей специальности, то экспертизу надо принять и прислушаться к ней со вниманием и уважением. Вы слышали, что говорили эксперты, вы знаете, кто они: один — опытный чиновник министерства финансов, другой — бухгалтер частного банка, третий — представитель счетоводного учреждения и изобретатель новой системы, системы тройной бухгалтерии. Они подтверждают цифрами и строгим исследованием то, что по своим воспоминаниям говорит Юханцев. Поэтому вы, вероятно, признаете деяние Юханцева доказанным. Тогда из ряда подробностей и отдельных объяснений, данных на суде, вы восстановите простейшую картину того, что делал о. Вы увидите, что, имея в руках чековые книжки по текущему счету Общества взаимного поземельного кредита, открытому Государственным банком, подсудимый брал по чекам, доверчиво подписанным управляющим и -иногда даже бухгалтером, деньги с текущего счета, показывая затем чеки на меньшую против действительности сумму или вовсе не показывая их в своих ведомостях или памятных записках, т. е. совершал или перебор денег Общества, или прямое их присвоение. Вы припомните затем, что подобные действия повторялись и с деньгами, на взнос которых на текущий счет подсудимый получал ордера. Он или не вносил их вовсе, присваивая себе, или же вносил меньше, чем следует, оставляя недостающую сумму себе. Когда, по некоторым признакам, начинала на его казначейском горизонте показываться туча, называемая ревизиею, подсудимый пополнял пробелы и прорехи своих текущих счетов и для этого сводил концы с концами взносами наличных денег. Из его х:лов вы знаете, что он изглаживал таким образом следы одного злоупотребления посредством другого. Это другое состояло в том, что он закладывал в Государственном банке облигации, которые хранились в кассе в пакетах. Это были большие и прочные ценности, рассчитанные на фунты стерлингов, т. е. на золото, и составлявшие часть вспомогательного капитала, данного правительством Обществу, чтобы придать его операциям наибольшую солидность. В 1875 году в ревизии кассы был внесен несколько больший, хотя все еще недостаточный порядок, и подсудимый, прекратив свои действия с чеками, начал с этого времени исключительно пользоваться вверенными ему ценными бумагами, закладывая их, продавая в разные руки и получая разницу между ценою, по которой они бывали заложены, и биржевою, по которой их продавал Зингер, причем к началу 1878 года дошел до громадной цифры, превышающей два с половиною миллиона рублей. Эксперты определили вам, сколько приблизительно осталось в его пользу за вычетом расходов по оплате купонов, платежу куртажных денег, процентов по ссудам из банка и т. д. Остается все-таки большая сумма. Что сделано с нею? Истратил, роздал, разбросал в неудержимых тратах без оглядки назад, без заглядывания вперед, говорит подсудимый. Припрятал, утаил, припас на черные дни, говорят обвинители. Растратил , выражаясь юридическим языком, говорит Юханцев, присвоил — утверждает прокурор. Я должен вам сказать, господа присяжные заседатели, что для нравственного суда над Юханцевым без сомнения полезно определить, что именно он сделал с деньгами, которые он так широко черпал в кассе Общества. Между растратою и присвоением существует серьезная нравственная разница, и о какой бы сильной распущенности ни говорила растрата, разбрасывание чужих денег, но она все-таки по отношению к обвиняемому лучше, чем та преступная предусмотрительность и запасливость, которыми характеризуется присвоение, в котором место увлечения занимает уже расчет. Но, с точки зрения закона, присвоение и растрата суть преступления равносильные. Закон видит исходную точку преступления в обоих случаях одинаково в обмане доверия, злоупотреблении положением и указывает на результат преступления — вред или убыток, одинаковый и от растраты чужих денег, и от их припрятания.
Вот почему я не советую вам долго останавливаться над рассмотрением этого спора, тем более, что для точного и справедливого его разрешения не представляется достаточных данных, а есть только предположения, основанные на сомнении в возможности истратить в пять лет такие суммы. Но предположения и сомнения, как бы правдоподобны они ни казались, без фактической опоры— непрочный материал для верного решения. Вот почему и суд спрашивает вас не о том, растратил ли или присвоил себе Юханцев деньги, а ждет вашего ответа на более широкий вопрос — употребил ли Юханцев в свою пользу ценности, вверенные ему Обществом?
Когда будет уяснено, когда и как сделал Юханцев злоупотребление своим положением кассира, надо будет вглядеться в условия , при которых совершены его деяния . Человек действует не в пустом пространстве, и чтобы правильно оценить его действия, необходимо знать условия, в которые он был поставлен, обстановку, в среде которой совершено было преступление. В речах сторон вам намекалось, что эта обстановка была слишком заманчива для человека со слабою волею и широкими замашками, каким считает Юханцева защита, для смиренного хищника, как называет его представитель обвинения. Обстановка, по мнению сторон, слишком облегчала преступление, слишком широко открывала ему доступ в недра кассы Общества. При обсуждении этой стороны дела вы, вероятно, остановитесь, господа присяжные, на этом свойстве кассовой обстановки Юханцева._ Я только советую вам не разбрасывать ваших сил и не вдаваться, следуя за сторонами, в слишком подробную оценку участия членов правления и администрации Общества в допущении порядков или, пожалуй, беспорядков, под покровом которых действовал Юханцев. В настоящем деле вы призваны судить Юханцева, а не их. Те ошибки и недосмотры, на которые указывают вам, не могут оправдывать Юханцева и не должны мешать вам разглядеть свойство его действий; притом, вопрос об имущественной ответственности членов правления и администрации Общества настоящим делом отнюдь не исчерпывается. Поэтому обсуждайте действия этих лиц постольку, поскольку они касаются кассирской деятельности подсудимого, и не вступайте в путь, без сомнения интересный и богатый выводами, но отвлекающий вас от прямой задачи вашей. «Не клади плохо, не вводи вора во грех», говорит пословица — выражение народной мудрости, и в жизни она часто приводится как объяснение действий «введенного во грех». Но мудрость не всегда одно и то же, что нравственность. Нравственное достоинство этой пословицы весьма сомнительного качества, а мудрость в ней заключается более в совете и предостережении кладущему, чем в оправдании берущего. Действительно, если вы припомните все раскрытые здесь факты об устройстве контроля над кассиром, то вы, вероятно, придете к заключению, что контроль этот почти отсутствовал, был какой-то мнимый. Он состоял, в общих чертах, в поверке показаний кассира по справке из контокоррентной книги Общества, веденной согласно с сведениями, которые сообщал тот же кассир. При таком контроле ревизия кассира сводилась к тому, что, в сущности, кассир ревизовал бухгалтера в правильном записывании сообщаемых им сведений. Такая мнимая ревизия сопровождалась приемами, преисполненными неосторожного доверия. Вы припомните показание подсудимого о бланковых чеках, выдаваемых ему бесконтрольно на руки, и о том, что если бы, по словам Юханцева, при ревизии хоть раз была сосчитана в книжке текущего счета сумма, то подведенный им итог оказался бы неверным и все бы открылось. Не подлежит сомнению, что отношения правления и управляющего к Юханцеву были проникнуты не спасительною в финансовых делах осторожностью и зоркою наблюдательностью, а безграничным доверием, которое проявлялось с самым открытым простодушием. Нельзя не пожалеть об этом, нельзя не видеть вреда в таком нецелесообразном и неуместном доверии, но для оценки его значения по отношению к Юханцеву надо принять в соображение, при каких условиях оно ему оказывалось и в какие условия оно его ставило. Доверие и особенно такое безграничное, оказанное сразу, без колебаний и испытаний, человеку новому, пришлому, мало известному, в некоторых случаях являлось бы преступною неосторожностью. Человек взят из чужой сферы и сразу бесконтрольно и безнадзорно допущен к миллионам, к золоту, которого он прежде, быть может, и не видывал в таких массах. Это его может опьянить, пошатнуть слабую волю, смутить дряблую совесть. Вы посудите, однако, был ли Юханцев таким человеком, было ли ему оказано такое доверие сразу как человеку новому и пришлому, или начало растрат относится ко времени, которое следовало за шестилетнею безупречною и регулярною деятельностью его в качестве испытанного кассира. В последнем случае этому доверию вы отведете небольшое место в числе тех факторов, которые привели Юханцева к тому, в чем он сознается. Вы обсудите потом, насколько отсутствие правильного контроля облегчало совершение растрат и их размер. Вы вспомните при этом, что, по мнению экспертов, при правильно построенном контроле растрата была бы открыта на первых же порах, т. е. в 1873 году, и не превышала бы 9 тыс. руб., и возобновите в вашей памяти эпизод о слухах, доходивших до правления о жизни Юханцева и о появлении на бирже именно тех, по удостоверению Зака и Эстеррейха, консолидированных облигаций, которые должны были храниться в кассе Общества. С другой стороны, вы обратите внимание и на то, что отсутствие правильного контроля, обусловливая легкую возможность пользования ценностями Общества, в это же время давало и возможность подсудимому не раз одуматься, остановиться и собраться с силами, чтобы восполнить, до обнаружения, те недочеты, которые он сделал в кассе, ему вверенной. Где контроль строг и действителен, там обыкновенно нет времени и возможности оглянуться, как уже растрата выяснена и закреплена каким-нибудь актом. В этих случаях оттяжки рокового часа открытия и возможности исправления не существует. Вы спросите себя, так ли было в деле Юханцева. Если не так, то вы найдете, что существовавший до 1876 года контроль, дававший возможность совершать растраты, не отнимал в то же время возможности исправить сделанное, не махая в безнадежном отчаянии рукою на будущее.
Третий вопрос — внутренняя сторона действий подсудимого , его мотивы , побуждения , Вы слышали историю происхождения растраты, рассказанную Юханцевым. Страстная любовь к жене, которая, по словам его, не хотела признавать за мужем никаких прав, а допускала с его стороны лишь обязанность удовлетворять своему избалованному вкусу к роскоши, вовлекала его в долги, которые были покрыты из текущего счета Общества взаимного поземельного кредита, а этот счет был покрыт из кассового сундука с ценностями, причем оттуда было захвачено много более, чем было нужно для погашения долгов, ибо в это время, окончательно лишившись жены, Юханцев потерял голову и сам не знает, как и куда тратил громадные суммы, отыскивая развлечения и забвения… Вы решите, насколько правдоподобна эта история растраты и насколько необходимы для укрепления этой правдоподобности разоблачения, сделанные подсудимым, из такой области своей домашней жизни, которая обыкновенно скрывается от чужих взоров и любопытства. Вам главным образом принадлежит право оценить, насколько, для справедливого освещения дела, следовало «оживлять» на суде ту семейную жизнь, которая, по словам письма подсудимого к брату, должна была «умереть между ними», и изображать себя игралищем судьбы между одинаково непринадлежавшими ему — ценностями и женою. Люди житейского опыта, вносящие в свою деятельность знание жизни в ее обыкновенной, трезвой обстановке, вы, быть может, найдете в объяснениях подсудимого, отбрасывая в сторону их подробности, указание на то, что он, так или иначе, не был счастлив в семейной жизни. Насколько же в несчастливой или даже несчастной семейной обстановке можно искать объяснения поступкам Юханцева? Счастие семейное — далеко не общее правило, и бывают переходные времена, когда в известных слоях общества вследствие разных нравственных колебаний счастливый склад семейной жизни вместо общего правила становится исключением из него. Вы видывали, конечно, в жизни такие положения, знаете и обыкновенный более или менее понятный исход из них. Человек развитой, не весь преданный стремлениям к личному счастию и одаренный волею, ищет обыкновенно утешения во внешней деятельности, в общественных заботах, в таком труде, который, хотя бы материально, наполнял его жизнь, не давая времени задумываться над неприглядностью своего домашнего положения. Быть может, если бы заглянуть в глубину частной жизни некоторых горячих тружеников общественного или государственного дела, в ней была бы открыта именно такая неприглядность домашней обстановки. Человек со слабой волею, не находящий удовлетворения вне своего я, будет искать утешения и забвения нередко в вине. Этот тип встречается, как вы знаете, чаще. Итак, — или честная, поглощающая деятельность, или стремление заглушить свое сознание. Но можно ли, натурально ли искать утешения в том, что к ощущению семейной пустоты еще прибавляет сознание совершаемого преступления и совершаемого притом не в минутном увлечении или порыве? Этот вопрос решите вы, не забыв притом, что обыкновенно у человека, теряющего голову от семейного несчастия, даже в чаду хмеля и кутежа сквозит скорбь о разбитом счастии и сознание невозможности замены его чем-либо иным, новым, ибо — раз эта замена найдена — несчастие отходит в область прошедшего и теряет едкую силу горькой действительности. К какому из двух типов ближе подходит Юханцев, помогает решить он сам рассказами о своей жизни за последние годы. Если вы признаете, что та несчастная обстановка, на которую указывает Юханцев, могла заставить его, для удовлетворения прихотей жены, тронуть кассу и для утешения в разлуке с нею продолжать черпать из этой кассы деньги для грандиозно организованных пиров, то вы отведете этой обстановке надлежащее место в обсуждении причин, приведших Юханцева на скамью подсудимых. Решая эту сторону дела, вы, однако, не упустите из вида и того, что траты на жену здесь на следствии оказались не могущими идти ни в какое сравнение с тратами после разлуки с нею, когда в один год было истрачено Юханцевым в свою пользу более 550 тыс. руб. серебром; что, затем, тоска по нежно любимой жене выражалась, по сознанию самого Юханцева, в кутежах с кокотками и в нескольких связях и что, наконец, в действиях его по опустошению кассы, совершенных «сам не знает как», по мнению экспертов, проглядывает ясная и обдуманная, приноровленная к обстановке, система…
Когда вы разрешите, по совести и убеждению, основанному на всем здесь виденном и слышанном, указанные мною вопросы, у вас может возникнуть мысль о значении того, что сделал Юханцев. Каждое преступное деяние имеет двоякое значение — по отношению к личности обвиняемого и по отношению к обществу. Личное значение того, в чем обвиняется Юханцев, едва ли может возбудить споры. Это огромное нарушение доверия, это широкое злоупотребление своим положением, личным и официальным. Сама защита Юханцева признает это свойство деяния подсудимого как бесспорное. Но в оценке общественного значения стороны существенно расходятся. Обвинитель указывает нам на вред, который причинен Обществу взаимного поземельного кредита как учреждению, имеющему государственный характер; защитник видит лишь ущерб для обособленной группы весьма достаточных людей, которые соединились для преследования своих личных выгод, не всегда соответствующих интересам окружающего населения, не имеющего никаких кредитных учреждений. Господа присяжные заседатели, когда было упразднено крепостное право, тогда были ограничены в своей деятельности и вскоре вовсе упразднены кредитные государственные учреждения, помогавшие своими ссудами помещичьему сословию. Но новое хозяйство, возникавшее на облагороженной почве свободных отношений, нуждалось в поддержке и помощи. Эту помощь мог оказать кредит, не случайный, приходящий извне, а внутренний, взаимный, основанный на единстве целей и потребностей. Ему должно было служить обширное Общество, на помощь которому пришло правительство, гарантируя прочность его операций своим вспомогательным капиталом. Россия вовсе не страна крупного землевладения; в ней развито землевладение средних размеров, как вы это можете заключить даже из той оценки, которая делается, по словам защитника, имениям наибольшего числа заемщиков Общества. Притом, это землевладение, с упразднением крепостного права, утратило свой исключительный сословный характер, и Общество взаимного поземельного кредита приходит на помощь преимущественно к землевладельцу средней руки. Кредит, помощь в ссуде — дает возможность поддержать в тяжелые экономические минуты хозяйство, с которым естественным образом связано предложение труда и заработка окружающему населению. Печально, что это население не имеет своих кредитных учреждений или что они, вернее говоря, плохо принимаются, но каждый шаг на пути развития народа приближает их распространение и укрепление. Следует ли, однако, из этого отсутствия или малого развития кредитных учреждений в народе, что надо отрицать значение для страны и такого кредитного учреждения, как Общество? Можно ли смотреть на него как на нечто не только чуждое, но даже враждебное хозяйственному развитию страны, искусственно противополагая интересы одной части населения другой и забывая, что экономическое благосостояние государства зависит от взаимодействия всех сил страны, причем одни могут быть более организованы, другие, к сожалению, менее? Вы взгляните на этот вопрос с трезвой, житейской точки зрения, и если вы найдете, что Общество не есть учреждение исключительное и что поддержание кредита во всех его видах желательно, то вам станет ясно, что деяние Юханцева имеет значение общественное. Оно подрывает, расшатывает авторитет Общества и ослабляет доверие к нему. Но если в стране начинают колебаться и не внушать доверия такие большие учреждения, как Общество взаимного поземельного кредита, имеющее правительственную поддержку, то нельзя от стесненного в своих хозяйственных делах землевладельца ждать особого доверия и к другим частным кредитным учреждениям, к так называемым ипотечным банкам. А без поддержки поземельным кредитом землевладельцу в тяжелые экономические минуты приходится стать лицом к лицу с действительным эксплуататором, с кулаком, барышником, скупщиком земель и уступить ему свое место. Но такой человек, тип, народившийся в последнее время, ничем не связан с землею. Она для него не «кормилица», с нею не связано для него привычки труда или дорогих личных воспоминаний. Она — предмет, из которого надо вытянуть всю наживу, она — тот грош, на который надо норовить, по русскому выражению, накупить пятаков. И лес вырубается, и земля безжалостно истощается, и начинается хищническое хозяйничанье, при которых эксплуатация окружающего бедного и темного люда уже, конечно, не меньше той, о которой упомянул защитник. Вот почему вы, быть может, признаете, что всякий удар, наносимый большому кредитному учреждению, имеет общественное значение.
Порядок совещаний ваших, господа, вам известен. Вы кончаете сессию и, конечно, хорошо изучили свои права, обязанности и способ их выполнения. Скажу вам еще несколько слов о постановленных судом на ваше разрешение вопросах. В первом вопросе вас спрашивает суд, виновен ли Юханцев в употреблении в свою пользу денег, которые были у него на должности кассира? Здесь был возбужден спор о том, был ли должностным лицом в Обществе Юханцев и не совершил ли он свои деяния как частный человек, не имевший по отношению к Обществу никакого официального, служебного положения? Параграф 25 устава Общества говорит, что служащие, и в том числе кассир, снабжаются подробною инструкциею. Такой инструкциею, однако, Юханцев снабжен не был. Она существовала только в проекте и имела, по словам Герстфельда, значение обычая, но обязательной силы не приобрела. Если вы найдете, что отсутствие инструкции ставило Юханцева в неопределенные отношения частного человека к Обществу, случайно вручившему ему свои ценности, то вы отвергнете служебный характер и скажете, «не исполняя должности кассира ». Но если вы признаете, что отдельные недосмотры и пробелы не изменяют существа организации Общества; что Общество не могло существовать без кассира и обращаться для ведения своих денежных операций к частным, непричастным к его организации, лицам; что Юханцев был определен журнальным постановлением правления от 30 июля ,1865 г. на должность кассира и от него или, лучше сказать, за него был взят установленный залог в 5 тыс. руб.; что он сам считал себя кассиром и именовался этим званием, то вы ответите на первый вопрос утвердительно или отрицательно, но, во всяком случае, без ограничительных слов. Во втором вопросе суд желает слышать ваше решение о сломании печатей. Вы знаете, что Юханцев, при той организации, которая существовала в кассе за его время, имел право распечатывать пакеты с ценными бумагами для отрезывания купонов, нумерации и т. п. Распечатанный пакет переходил в категорию тех, которые подлежали подробной проверке своего содержимого при ревизии. Я должен сознаться, что, на мой взгляд, история с темн печатями, которые оказались на пакете с остатком консолей второго выпуска, совершенно не выяснилась на судебном следствии. Это что-то неясное и вполне неопределенное. Поэтому вы поступите правильно, если оставите совершенно без рассмотрения вопрос о том, кем, как и какие именно печати оказались наложенными на этот пакет. Затем вам останется решить, распечатал ли Юханцев пакет для законных целей, пользуясь своим правом кассира, или же он распечатал его без законной надобности, с исключительною целью взять в свою пользу хранившиеся в нем облигации. Вы разрешите этот вопрос только по внутреннему убеждению вашему, не вступая на путь юридических тонкостей, чуждых вашему призванию судей по совести.
В первом случае вы ответите отрицательно, во втором положительно и притом с возможною определенностью.
В третьем вопросе существенна первая его часть. По букве закона, по точному содержанию ст. 362 Уложения о наказаниях, рапорты, сведения и т. п. сообщения для совершения подлога должны иметь официальный характер и носить его признаки, т. е. иметь печать, быть написанными на бланке за номером и т. д. По духу ст. 362 Уложения, сведения эти должны, в целях совершителя подлога, вводить в заблуждение того, кто их получает. Справки и памятные записки, которые Юханцев сообщал в бухгалтерию, для занесения в контокоррентную книгу, никакого официального признака не имеют. Поэтому, по букве закона, они под ст. 362 Уложения, следовательно, под понятие подлога не подходят. Поэтому, если вы станете на эту точку зрения, то вы по третьему вопросу можете произнести отрицательное решение. Но вы его произнесете, однако, лишь тогда, когда убедитесь, что нет указаний, что по существу своему деяние Юханцева подходит под те действия, которые указаны в этой статье. Вы будете при этом иметь в виду, что закон о подлогах по службе применяется по Уложению о наказаниях и к кассирам частных кредитных учреждений, и эти лица, по свойству своих служебных отношений, никаких рапортов, донесений и т. п. не пишут. Сношения служащих в частных учреждениях не вставлены в такие строгие официальные формы. Между тем, закон применяет 362 статью к кассирам и казначеям частных банков. Что это значит? Это значит, что закон связывает понятие о преступлениях подлога ио службе не с формою , не с названием, не с рангом бумаги, а с назначением, которое имеет или должно иметь ее содержание. Если содержание бумаги, как бы она ни называлась, было таково, что ею кассир вводил, с корыстною целью, в обман тех, кому сообщал он свои ложные сведения; если эта бумага, в какой бы форме она ни являлась, удостоверяла перед другими органами учреждения такие вещи, которых в действительности не существовало, такая бумага и такие действия кассира, подходят под смысл и дух статьи закона, говорящей о должностных подлогах. Если в двух случаях вред одинаков, если преступное намерение одно и то же, если служебное положение, права и обязанности обвиняемых тождественны, то закон был бы лишенною смысла безжизненною формулою, карая одного за то, что он выставил нумер и написал на бланке, и отпуская другого только за то, что у него не было под рукою бланка или он забыл выставить нумер. Вы обсудите поэтому, господа присяжные, на чем более следует вам остановиться: на букве закона или на его внутреннем смысле, и если остановитесь на последнем, то определите затем, соответствуют ли действия Юханцева указаниям закона.