Собрание сочинений в 8 томах. Том 3. Судебные речи
Шрифт:
Обращаясь, наконец, к оскорбительным для Назарова выражениям, помещенным в прочитанных показаниях, я признаю, что требования 453, 408 и 409 статей о записывании показаний свидетелей их собственными словами вовсе не вынуждают следователя вносить в протокол приводимые ими бранные выражения, кроме случаев, когда эти выражения относятся к составу исследуемого преступления. Во всяком случае, на суде такие выражения не должны быть повторяемы. Имея право, даже обязанность остановить всякого свидетеля, оскорбительно относящегося к личности подсудимого, председатель тем самым управомочен исключить такие же выражения и из читаемого показания или предложить суду сделать это особым постановлением, тем более, что, ввиду решений № 1320, 1871 года, по делу Гофмана и № 137, 1869 года, суду предоставлено право допускать прочтение показаний свидетелей и сообвиняемых, умерших до предания их суду, в отдельных частях , т. е., следовательно, с определением того, что не подлежит прочтению. Но так как употребление каким-либо свидетелем на суде грубых выражений по отношению к обвиняемому, не остановленное своевременно председателем, является лишь поводом к возбуждению вопроса об ответственности председателя, но никогда не было признаваемо за повод к отмене решения, то и прочтение показаний с такими выражениями не может влечь за собою кассацию приговора. Правительствующий Сенат отменял приговоры присяжных вследствие оскорбительных выходок и извращающих смысл закона толкований, допускаемых сторонами, но не свидетелями, и притом выходок, оставшихся неисправленными со стороны председателя,
Заключая выводом об оставлении кассационной жалобы Назарова без последствий, я считаю необходимым обратиться к указаниям кассатора на оскорбительные о Назарове выражения, помещенные в постановлении судебного следователя Сахарова о его привлечении. По праву надзора, в силу первого пункта 249 статьи Учреждения судебных установлений, Правительствующий Сенат не может оставить без последствий тех грубых и поносительных выражений, которые позволил себе употребить следователь Сахаров по отношению к обвиняемому. Подобный образ действий следователя, несмотря на вложенный им в дело большой личный труд, подрывает в обвиняемом доверие к его беспристрастию и вынуждает его прибегать в свою защиту к средствам недостойным. Следователь — судья, и личное раздражение против обвиняемого не должно иметь места в его деятельности; оно только роняет его звание, нисколько не содействуя целям правосудия и даже идя вразрез с ними. Правительствующий Сенат в решении общего собрания по делу Чистякова 1869 года, № 23, признал, что употребление должностным лицом выражений, хотя бы не содержащих прямого оскорбления, но нарушающих правила пристойности в бумаге, подлежащей рассмотрению присутствия, составляет деяние, предусмотренное вторым пунктом 347 статьи Уложения. В настоящем случае постановление следователя заключает в себе не только непристойные, но прямо оскорбительные выражения, помещенные в бумаге, подлежащей рассмотрению присутствия суда и судебной палаты. Поэтому действия судебного следователя Сахарова, как предусмотренные 347 статьей Уложения и могущие влечь за собою, на основании третьего пункта 362 статьи Учреждения судебных установлений и второго пункта 1080 статьи Устава уголовного судопроизводства, предание его суду, подлежат передаче на уважение соединенного присутствия первого и обоих кассационных департаментов Правительствующего Сената.
ПО ДЕЛУ ОЛЬГИ ПАЛЕМ, ОБВИНЯЕМОЙ В УБИЙСТВЕ СТУДЕНТА ДОВНАРА *
Решение присяжных заседателей по делу, подлежащему рассмотрению Правительствующего Сената, вызвало крайние и противоречивые мнения, страстная поспешность которых, во всяком случае, превосходит их основательность и обдуманность. С одной стороны, это решение выставляется образцом правосудного урока из области личной нравственности, направленного на защиту тягостного положения покинутой женщины, с другой стороны, в нем усматривается яркое доказательство непригодности суда присяжных, не дающего своими оправдательными приговорами удовлетворения чувству справедливости и безопасности. Но не в таких односторонних мнениях и не в неуместных рукоплесканиях, встретивших провозглашение этого решения, содержится истинная оценка его правильности. Она должна исходить из вопроса о том, состоялся ли приговор присяжных в таких условиях, которые, по закону, дают ему силу судебного решения. Если эти условия не соблюдены, если присяжным не была дана возможность свободно выразить все оттенки своего внутреннего убеждения по делу, или они не были ознакомлены с полнотою своих прав по ответу на вопросы о виновности, или если они были призваны высказаться в области, им не подлежащей, или же, наконец, обсуждали дело, сущность которого затемнена усиленным нагромождением излишних и чуждых рассматриваемому преступлению подробностей, то о значении их приговора и о степени его правильности говорить преждевременно , ибо при такой обстановке — есть ответ присяжных, но приговора — нет.
Обращаясь к делу об убийстве Ольгою Палем студента Довнара, надлежит признать, что такие условия соблюдены не были и что состоявшийся о ней приговор не может иметь силы судебного решения. На суде, правильно устроенном, каждое обвинение в убийстве подлежит обсуждению не только с точки зрения совершившегося преступного события, но и по тому, что хотел совершить виновный в этом событии, как и когда возникла в нем и окрепла преступная воля и была ли она проявлением свободного самоопределения, а не результатом болезненно-помраченного сознания. Поэтому, призывая присяжных для ответа на вопрос о виновности, закон заботится о том, чтобы, в случае возникновения при рассмотрении и разрешении дела одного или некоторых из этих коренных вопросов, им была предоставлена возможность подвергнуть их своему обсуждению. Этой возможности присяжным заседателям в деле Палем предоставлено не было и им не было указано на полноту их прав в этом отношении.
Подсудимая была предана суду по обвинению в убийстве студента Довнара по заранее обдуманному намерению, для чего она пригласила его на свидание, т. е. по обвинению в предумышленном убийстве, по признакам 1454 статьи Уложения. Суд постановил дополнительный вопрос об убийстве в запальчивости и раздражении , предусмотренном второй частью 1455 статьи Уложения. Оба вопроса, различаясь видом умысла, сходны, однако, в одном — в цели лишить жизни жертву преступления. Но подсудимая, как видно из протокола суда, заключения его на замечания сторон и из обвинительного акта, виновною себя в производстве выстрела в Довнара, с целью лишить его жизни, не признавала, а заявляла, что стреляла по направлению к Довнару с целью его напугать и что, таким образом, смерть его произошла случайно. Поэтому и на основании 801 и 812 статей Устава уголовного судопроизводства присяжным должно было быть разъяснено, что они имеют право дать на каждый из поставленных вопросов ограничительный ответ именно по отношению к умыслу Палем лишить Довнара жизни. Этим им давалась бы возможность, в случае признания ими объяснений подсудимой справедливыми вполне или отчасти, признать ее виновною в нанесении, без умысла на убийство, смертельного повреждения Довнару. Без указания же на право дать такой ограничительный ответ присяжные были замкнуты в пределах вопросов, центром тяжести которых была цель лишить жизни, и если они почему-либо отрицали эту цель, то были поставлены в безвыходное положение — или признать Палем виновною свыше содеянного , или оправдать ее, не имея возможности осудить за то, в чем она, по убеждению их, виновна. Между тем, объяснение подсудимой своей вины, проверяемое личным впечатлением присяжных и развертывающеюся перед ними картиною обстоятельств дела, имеет на суде по внутреннему убеждению, не стесняемому формальными доказательствами, весьма важное значение. Недаром Судебные уставы, в противоположность отжившим судебным порядкам, поставили одним из главных условий уголовного разбирательства право, а по всем серьезным делам даже обязанность подсудимого присутствовать на суде, недаром и не бесплодно ему присвоено всегда и во всем, касающемся предъявленного к нему обвинения, последнее слово. Ввиду этого и кассационная практика всегда придавала особое значение разъяснению присяжным права их давать ограничительные ответы, и из решений 1876 года № 48 и в особенности 1880 года №41 по делу Игумновой вытекает, что умолчание об этом праве только тогда не составляет нарушения, когда по содержанию вопроса не существует возможности ограничительного ответа. Но преступлений, где такой возможности нет, не много, и убийство ни в каком случае к ним не принадлежит. Поэтому мы имеем здесь дело с нарушением и притом ввиду особой важности в процессе постановки вопросов и разъяснения способов ответа на них — с нарушением существенным.
Этому нарушению по отношению к содержанию ответа присяжных на вопросы соответствует и другое, столь же, если даже не более важное, нарушение по отношению к содержанию вопросов или, точнее, к объему того, что предоставлено было обсуждению присяжных. Возможность осуждения невинного всегда волнует постороннего наблюдателя. Она всегда должна тревожить совесть судьи, вызывая в нем сознательную и иногда очень трудную борьбу между возникающими сомнениями и слагающеюся уверенностью. Но сомнение в виновности при наличности преступного события может быть различное. Оно может направляться на виновность обвиняемого в совершении приписываемых действий или на его вменяемость . Бездоказательное, лишенное всякого основания осуждение должно так же болезненно отражаться на душе всякого, в ком не замерло чувство справедливости и человеколюбия, как и осуждение человека с померкшим или исступленным рассудком, переставшим освещать ему его пути и деяния. И то и другое осуждение суть своего рода общественные несча-стия. Поэтому, если у судей или присяжных возникает сомнение в том, не находились ли душевные силы подсудимого при содеянии им преступного дела в болезненном состоянии, исключающем возможность вменения, и если это сомнение не мимолетно и неуловимо, а выражено точно и определенно, оно должно найти себе возможный способ разрешения в постановляемых судом вопросах, а не висеть на воздухе между словами «да, виновен» и «нет, не виновен».
По делу Палем такое сомнение у присяжных возникло, когда защита ходатайствовала, как записано в протоколе, о постановке дополнительного вопроса по 96 статье Уложения о наказаниях о том, не совершила ли подсудимая преступление в припадке умоисступления, ибо к этому ходатайству присоединились четыре присяжных заседателя, несмотря на выслушанное ими заключение лица прокурорского надзора об оставлении домогательства защиты о постановке вопроса без удовлетворения. Это было, по существу своему, заявление одной трети присяжных о том, что им представляется сомнительным, чтобы подсудимая стреляла в Довнара, сознавая смысл своих действий и имея возможность управлять ими. Разрешение этого сомнения в ту или другую сторону представляется чрезвычайно важным в интересах истинного правосудия. Оставлять это сомнение не только без надлежащего разъяснения, но и без предоставления ему законного способа выразиться при обсуждении виновности подсудимой, значило и по вопросу о вменяемости ставить присяжных в такое же безвыходное положение, как и по вопросу о составе преступления. Когда присяжному заседателю, сомневающемуся в здравом рассудке подсудимого при совершении его деяния, предоставляется на выбор лишь обвинение или оправдание, едва ли возможно сомневаться в его выборе. Относясь совестливо к своим обязанностям и памятуя, что от его слова очень часто зависит вся судьба человека, им судимого, присяжный заседатель, конечно, скажет это слово за оправдание—и скажет его не только в силу глубокого правила in dubio mitius [10], но и из чувства нравственного самосохранения. Суд не принял, однако, мер к разъяснению и дальнейшему разрешению сомнения, на которое так ясно указывала внушительная для всякого голосования треть присяжных. Суд устранил это сомнение, признав достаточным преподать присяжным заседателям описание порядка освидетельствования сумасшедших и умоисступленных по 353— 355 статьям Устава уголовного судопроизводства и указать им, что при предварительном следствии не обнаружено обстоятельств, вызывающих предположение о болезненном состоянии подсудимой, предусмотренном 96 статьей Уложения о наказаниях. Такое устранение надлежит признать вполне неправильным и стесняющим свободу суждений присяжных заседателей.
Оно, во-первых, нецелесообразно по своему приему. Приглашением присяжных обдумать свое ходатайство в совещательной комнате, последствием чего был отказ от этого ходатайства, суд ставил себя в возможность услышать подтверждение этого ходатайства. Но он знал , однако, что и на это подтверждение, хотя бы даже оно исходило от всех присяжных, безусловно необходимо ответить отказом , ибо твердые и не подлежащие никакому колебанию указания Сената, идущие еще с 1867 по 1892 год, начиная с дела Протопопова и кончая делом Сергеева, воспретили постановку вопросов о невменении без предварительного соблюдения порядка освидетельствования по 353—355 статьям Устава уголовного судопроизводства. К чему же было это бесплодное совещание присяжных? В судебном деле все излишнее и напрасное является вредным тормозом для правильного исхода.
Во-вторых, это устранение является нарушением правильного течения дела на суде. Совещание большинства присяжных о том, следует ли ставить не могущий быть поставленным вопрос о причинах невменения, вытекающих из сомнения, возникшего у меньшинства, есть совещание по существу дела, есть предрешение ответа на вопрос об ответственности подсудимого, при котором необходимо обсудить все обстоятельства дела в их совокупности. Отказ присяжных от своего ходатайства в данном случае есть выражение подчинения меньшинства мнению большинства, которое может быть результатом нежелательного для правосудия компромисса в узких пределах уже поставленных вопросов. Но закон требует, чтобы решительное совещание присяжных по существу предъявленного пред ними обвинения происходило не только после утверждения судом вопросов, но и после руководящего напутствия председателя, разъясняющего смысл, значение и способы разрешения этих вопросов и преподающего основания для суждения о силе доказательств, имеющихся в деле. Принимая во внимание, что окончательное совещание присяжных продолжалось, как видно из протокола, 35 минут, а процедура обсуждения ходатайства о постановке вопроса по 96 статье Уложения судом и присяжными заняла 2 часа и 10 минут, нельзя не признать, что совещание присяжных, занявшее некоторую часть этого времени, было именно тем преждевременным обсуждением имеющих последовать ответов, которое существенно нарушает законную хронологию судебного рассмотрения дела.
В-третьих, это устранение представляет собою смешение области суда и присяжных. По силе 762 статьи Устава уголовного судопроизводства каждый из присяжных имеет право делать замечания относительно дополнения или исправления поставленных судом вопросов, но от суда зависит признавать их уважительными или нет. Это дискреционное право суда, за исключением лишь случаев отказа в постановке вопросов о причинах, исключающих вменяемость, когда основательность такого отказа подлежит, согласно решениям 1869 года № 536 и 1871 года № 1401, проверке Правительствующего Сената. Отказ суда, несомненно, должен основываться на соображении обстоятельств, выясненных на судебном следствии, и если удовлетворение ходатайства присяжных стоит в зависимости от разрешения вопросов судопроизводственных, то вопросы эти должен разрешить суд, один суд, который исключительно призван к этому. Возлагать на присяжных разрешение процессуальных вопросов — значит выводить их из принадлежащей им области ведения. Между тем, суд по настоящему делу, предпослав совещанию присяжных о постановке вопроса по 96 статье Уложения изложение порядка свидетельствования душевнобольных, установленного 353—355 статьями Устава уголовного судопроизводства, предоставил им решить, следует ли им настаивать на своем ходатайстве ввиду невыполнения этого порядка при предварительном следствии, т. е. решить вопрос процессуальный, сводящийся к тому, возможно ли судить о душевном состоянии Палем без исполнения целого сложного судопроизводственного обряда. С другой стороны, не предприняв никаких действий к разъяснению присяжным возникшего по делу в среде их сомнения и поставив их в такое положение, что они пришли к необходимости отказаться от ходатайства по поводу этого сомнения, суд, тем самым, принял на себя окончательное разрешение одного из важнейших вопросов по существу дела, постановка которого на основании 763 статьи безусловно обязательна, если только на судебном следствии он возникал и притом существует законный способ для собрания надлежащих и всесторонне проверенных для разрешения его материалов.