Собрание сочинений в четырех томах. 1 том
Шрифт:
Так пела Юлька.
У нее, однако, были уже и заботы — она только не хотела сейчас думать о них. Ее вдруг стали на уроках бомбардировать нежнейшими записками. Когда она собиралась после занятий домой, около нее вырастали молчаливые рыцари, дующиеся друг на друга и требующие, чтобы она тотчас же решила, кто пойдет ее провожать.
— Все! — отвечала она. — Все вместе.
А они обижались.
Юлька не могла понять, почему они обижаются. Ведь действительно компанией идти веселей, спеть можно. Но особенно докучал ей своей любезностью Толя Пышный.
— Вы свели меня с ума, Юля, — задыхаясь, прошептал он однажды и покорно наклонил свою рыжую голову с безукоризненным пробором.
Юлька даже чуть не заплакала от жалости к бедному парню.
— Я... я... не хотела... — пробормотала она извиняющимся тоном. — Что же я могу сделать? — И несколько дней она носила на своем сердце тяжесть чужой неразделенной любви.
А потом она случайно услышала, как тот же Толя Пышный тем же горячим шепотом говорил Соне Коробовой:
— Вы свели меня с ума, Соня, — и тоже наклонил голову.
Юлька засмеялась и повеселела.
Но однажды в школу пришел комсомолец Тарас Барабаш. Длинный, нескладный, долговязый, он терпеливо вышагивал по коридору и, нарушая школьные правила, беспрерывно курил махорку.
Как-то так получилось, что он подружился с Юлькой, рыцари перестали ее сопровождать, и Юлька с Барабашем часто шли теперь одни. Они шли молча. Юлька не знала, о чем можно говорить с этим огромным, большеруким парнем, рябое и словно побитое лицо которого напоминало ей старый, щербатый пятак.
Барабаш тоже молчал. Он не умел разговаривать. Ему нравилось приноравливать к ее легкой походке свой большой тяжелый шаг, в который можно вложить три Юлькиных. Ему было легко и покойно в этом повисшем над ними суровом молчании. Так доходили они до детдома. Юлька, тихо улыбаясь, говорила: «Пока!», а Барабаш медленно и сурово прикладывал ладонь к форменной фуражке.
Юлька скоро научилась ценить это сдержанное молчание. Большое чувство, думать о котором она боялась, скрывалось за ним.
Раз Барабаш пришел в школу со своим приятелем.
— Шульга! — представился тот Юльке и засмеялся.
Юлька тоже засмеялась, и даже у Барабаша дрогнули губы. Они шумно вышли на улицу, Шульга взял Юльку под руку. Та смущенно и резко выдернула руку.
— В чем дело? — удивился Шульга.
— Не надо...
Шульга пожал плечами и оставил Юлькину руку в покое. Зато он стал беспощадно высмеивать Юлькину косу, Юлькину легкую походку, краснеющие щеки, пухлые губы. Он довел девочку до слез, а потом высмеял и слезы.
А она кусала губы и ускоряла шаги. Она почти бежала. Теперь Тарасу не приходилось семенить. Она почти бежала, и все же улицы медленно расступались перед нею, до детдома было далеко, а Шульга становился все алее и злее.
— Ах, Юлечка, родненькая! — говорил он, зачем-то картавя. — Ах, мамочка тебя заругает, зачем с комсомольцами гуляешь! Мамочка спросит: где была, доченька? Кто с тобой под ручку кренделем шел? А, Юлечка?
Тут у Юльки брызнули слезы: она вспомнила, что мать до сих пор не зовет ее обратно. Сестренки — те уже давно стали бегать к Юльке в школу и в детдом. Они просиживали у нее иногда до вечера: она зашивала дыры на их рубашонках, водила в детдомовскую большую умывальню и устраивала им там «мировое мытье». Мать знала об этом, но и виду не подавала. А сестренки, плача, рассказывали Юльке, что мать и имени ее слышать не хочет.
Но ничего этого Юлька не сказала сейчас Шульге. Она только съежилась, чуть слышно всхлипнула и зашагала еще быстрее.
«Они меня дурочкой считают, — горько думала она. — Мещанкой. Но ведь Тарас знает... Почему он молчит? Почему?»
Она будет избегать их, решила она, наконец, она будет избегать их теперь. Она всех будет избегать. Какие все злые и несправедливые!
Она вдруг, не помня себя, пускается бегом и, не слыша, что ей кричат вдогонку ребята, не чуя под собою ног, мчится по улице и, наконец, вбегает к себе в детдом.
Все следующие дни она испуганно ждала: вот опять придет Шульга. Она беспокойно высиживала на последних уроках, трусила, выходя из классов, осторожно пробиралась коридором. Только бы не встретиться с ним!
Зачеты подходили к концу. У Юльки они проходили благополучно. Даже математику она сдала хорошо.
Карпенко, учитель математики, заменивший Хрума, сказал ей с удивлением:
— Ну, милая барышня, я от вас не ожидал! Ведь вы — всё прения, да выступления, да повестка дня! Где же тут до уравнений с двумя неизвестными! А вы вот какая! Вы математичкой будете, будьте благонадежны, — добавил он. — Это я вам говорю.
— Нет, инженером, — пролепетала смутившаяся Юлька. — Правда. Инженером-электриком.
Счастливая, она вышла из класса и столкнулась с Шульгой. Она вскрикнула, первая мысль была: бежать. Но Шульга уже взял ее за руку.
— Здравствуй! — сказал Шульга. — Ну, как жизнь молодая?
— А Тарас где? — невольно прошептала Юлька и оглянулась.
Тарас был ее последней надеждой. Теперь она хотела, чтоб обязательно был Тарас.
— Тарас уехал, — ответил Шульга улыбаясь. — Зачем тебе Тарас?
Они вышли на улицу.
Шульга не сделал даже попытки взять Юльку под руку. Он вообще был какой-то другой сегодня, мягкий, спокойный, улыбающийся.
Юлька недоверчиво смотрела на него.
— Ну, как зачеты? — спросил вдруг Шульга.
— Ничего... — уклончиво ответила она. Ее голос дрожал, она заметила это и рассердилась на себя.
Шульга стал рассказывать о том, как он «учился».
— Никаких зачетов не знали, а чуть что — взял тебя хозяин за шиворот, ткнул носом в наборную кассу, хрястнул по зубам...