Я первый смерил жизнь обратным счетом —Я буду беспристрастен и правдив:Сначала кожа выстрелила потомИ задымилась, поры разрядив.Я затаился, и затих, и замер, —Мне показалось – я вернулся вдругВ бездушье безвоздушных барокамерИ в замкнутые петли центрифуг.Сейчас я стану недвижим и грузен,И погружен в молчанье, а пока —Меха и горны всех газетных кузенРаздуют это дело на века.Хлестнула память мне кнутом по нервам —В ней каждый образ был неповторим…Вот мой дублер, который мог быть первым,Который смог впервые стать вторым.Пока что на него не тратят шрифта, —Запас заглавных букв – на одного.Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта,Но дальше я поднялся без него…Вот тот, который прочертил орбиту,При мне его в лицо не знал никто, —Всё мыслимое было им открытоИ брошено горстями в решето…И словно из-за дымовой завесыДрузей явились лица, и семьи, —Они все скоро на страницах прессыРасскажут биографии свои.Их всех, с кем вел я доброе соседство,Свидетелями выведут на суд, —Обычное мое, босое детствоОбуют и в скрижали занесут…Чудное слово «Пуск!» – подобье вопля —Возникло и нависло надо мной, —Недобро, глухо заворчали соплаИ сплюнули расплавленной слюной.И вихрем чувств пожар души задуло,И я не смел – или забыл – дышать.Планета напоследок притянула,Прижала, не желая отпускать.Она вцепилась удесятеренно, —Глаза, казалось, вышли из орбит,И правый глаз впервые удивленноВзглянул на левый, веком не прикрыт.Мне рот заткнул – не помню, крик ли, кляп ли, —Я рос из кресла, как с корнями пень.Вот сожрала все топливо до каплиИ отвалилась первая ступень.Там,
подо мной, сирены голосили,Не знаю – хороня или храня,А здесь надсадно двигатели взвылиИ из объятий вырвали меня.Приборы на земле угомонились,Вновь чередом своим пошла весна,Глаза мои на место возвратились,Исчезли перегрузки, – тишина…Эксперимент вошел в другую фазу, —Пульс начал реже в датчики стучать.Я в ночь влетел – минуя вечер, сразу, —И получил команду отдыхать.И неуютно сделалось в эфире,Но Левитан ворвался в тесный залИ отчеканил громко: «Первый в мире…» —И про меня хорошее сказал.Я шлем скафандра положил на локоть,Изрек про самочувствие свое.Пришла такая приторная легкость,Что даже затошнило от нее.Шнур микрофона словно в петлю свился.Стучали в ребра легкие, звеня.Я на мгновенье сердцем подавился —Оно застряло в горле у меня.Я отдал рапорт весело – на совесть,Разборчиво и очень делово.Я думал: вот она и невесомость —Я вешу нуль, – так мало, ничего!..Но я не ведал в этот час полета,Шутя над невесомостью чудной,Что от нее кровавой будет рвотаИ костный кальций вымоет с мочой.<Между 1970 и 1978>
«Проделав брешь в затишье…»
Проделав брешь в затишье,Весна идет в штыки,И высунули крышиИз снега языки.Голодная до драки,Оскалилась весна, —Как с языка собаки,Стекает с крыш слюна.Весенние армии жаждут успеха,Всё ясно, и стрелы на карте прямы, —И воины в легких небесных доспехахВрубаются в белые рати зимы.Но рано веселиться:Сам зимний генералНикак своих позицийБез боя не сдавал.Тайком под белым флагомОн собирал войска —И вдруг ударил с флангаМороз исподтишка.И битва идет с переменным успехом:Где свет и ручьи – где поземка и мгла,И воины в легких небесных доспехахС потерями вышли назад из котла.Морозу удирать бы —А он впадает в раж:Играет с вьюгой свадьбу, —Не свадьбу – а шабаш!Окно скрипит фрамугой —То ветер перебрал, —Но он напрасно с вьюгойПобеду пировал!А в зимнем тылу говорят об успехах,И наглые сводки приходят из тьмы, —Но воины в легких небесных доспехахВрубаются клиньями в царство зимы.Откуда что берется —Сжимается без словРука тепла и солнцаНа горле холодов.Не совершиться чуду:Снег виден лишь в тылах —Войска зимы повсюдуБросают белый флаг.И дальше на север идет наступленье —Запела вода, пробуждаясь от сна, —Весна неизбежна – ну как обновленье,И необходима, как – просто весна.Кто славно жил в морозы,Те не снимают шуб, —Но ржаво льются слезыИз водосточных труб.Но только грош им, нищим,В базарный день цена —На эту землю свышеНиспослана весна.…Два слова войскам: несмотря на успехи,Не прячьте в чулан или в старый комодНебесные легкие ваши доспехи —Они пригодятся еще через год!<Между 1970 и 1978>
«Вот я вошел и дверь прикрыл…»
Вот я вошел и дверь прикрыл,И показал бумаги,И так толково объяснил,Зачем приехал в лагерь.Начальник – как уключина, —Скрипит – и ни в какую!«В кино мне роль поручена, —Опять ему толкую, —И вот для изучения —Такое ремесло —Имею направление!Дошло теперь?» – «Дошло!Вот это мы приветствуем, —Чтоб было как с копирки,Вам хорошо б – под следствиемПолгодика в Бутырке!Чтоб ощутить затылочком,Что чуть не расстреляли,Потом – по пересылочкам, —Тогда бы вы сыграли!..»Внушаю бедолаге яНастойчиво, с трудом:«Мне нужно прямо с лагеря —Не бывши под судом!»«Да вы ведь знать не знаете,За что вас осудили, —Права со мной качаете —А вас еще не брили!»«Побреют – рожа сплющена! —Но всё познать желаю,А что уже упущено —Талантом наверстаю!»«Да что за околесица, —Опять он возражать, —Пять лет в четыре месяца —Экстерном, так сказать!..»Он даже шаркнул мне ногой —Для секретарши Светы:«У нас, товарищ дорогой,Не университеты!У нас не выйдет с кондачка,Из ничего – конфетка:Здесь – от звонка и до звонка, —У нас не пятилетка!Так что давай-ка ты валяй —Какой с артиста толк! —У нас своих хоть отбавляй», —Сказал он и умолк.Я снова вынул пук бумаг,Ору до хрипа в глотке:Мол, не имеешь права, враг, —Мы здесь не в околотке!Мол, я начальству доложу, —Оно, мол, разберется!..Я стервенею, в роль вхожу,А он, гляжу, – сдается.Я в раже, удержа мне нет,Бумагами трясу:«Мне некогда сидеть пять лет —Премьера на носу!»<Между 1970 и 1978>
«“Не бросать”, “Не топтать”…»
«Не бросать», «Не топтать» —Это можно понять!Или, там, «Не сорить», —Это что говорить!«Без звонка не входить» —Хорошо, так и быть, —Я нормальные неУважаю вполне.Но когда это не —Приносить-распивать, —Это не не по мне —Не могу принимать!Вот мы делаем видЗа проклятым «козлом»:Друг костяшкой стучит —Мол, играем, – не пьем.А красиво ль – втроемРазливать под столом?Или лучше – втроемЛезть с бутылкою в дом?Ну а дома жена —Не стоит на ногах, —И не знает онаО подкожных деньгах.Если с ночи – молчи,Не шуми, не греми,Не кричи, не стучи,Пригляди за детьми!..Где уж тут пировать:По стакану – и в путь, —А начнешь шуровать —Разобьешь что-нибудь.И соседка опять —«Алкоголик!» – орет, —А начнешь возражать —Участковый придет.Он, пострел, всё успел —Вон составится акт:Нецензурно, мол, пел,Так и так, так и так;Съел кастрюлю с гусем,У соседки лег спать, —И еще – то да сё, —Набежит суток пять.Так и может всё быть —Если расшифроватьЭто «Не приносить»,Это «Не распивать».Я встаю ровно в шесть —Это надо учесть, —До без четверти пятьУ станка мне стоять.Засосу я кваскуИногда в перерыв —И обратно к станку,Даже не покурив.И точу я в тоскеШпинделя да фрезы, —Ну а на языке —Вкус соленой слезы.Покурить, например…Но нельзя прерывать, —И мелькает в умеМоя бедная «мать».Дома я свежий лукНа закуску крошу,Забываюсь – и вслухЭто произношу.И глядит мне сосед —И его ребятня —Укоризненно вслед,Осуждая меня.<Между 1970 и 1978>
I. «Часов, минут, секунд – нули…»
Часов, минут, секунд – нули, —Сердца с часами сверьте:Объявлен праздник всей земли —День без единой смерти!Вход в рай забили впопыхах,Ворота ада – на засове, —Без оговорок и условийВсё согласовано в верхах.Ликуй и веселись, народ!Никто от родов не умрет,И от болезней в собственной постели.На целый день отступит мрак,На целый день задержат рак,На целый день придержат душу в теле.И если где – резня теперь, —Ножи держать тупыми!А если бой, то – без потерь,Расстрел – так холостыми.Нельзя и с именем ЕгоСвинцу отвешивать поклонов.Во имя жизни миллионовНе будет смерти одного!И ни за чёрта самого,Ни за себя – ни за когоНикто нигде не обнажит кинжалов.Никто навечно не уснет,И не взойдет на эшафотЗа торжество добра и идеалов.И запылают сто костров —Не жечь, а греть нам спины.И будет много катастроф,А жертвы – ни единой.И, отвалившись от стола,Никто
не лопнет от обжорства.И падать будут из притворстваОт выстрелов из-за угла.Ну а за кем недоглядят,Того нещадно оживят —Натрут его, взъерошат, взъерепенят:Есть спецотряд из тех ребят,Что мертвеца растеребят, —Они на день случайности отменят.Забудьте мстить и ревновать!Убийцы, пыл умерьте!Бить можно, но – не убивать,Душить, но – не до смерти.В проем оконный не стремись —Не засти, слазь и будь мужчиной! —Для всех устранены причины,От коих можно прыгать вниз.Слюнтяи, висельники, тли, —Мы всех вас вынем из петли,Еще дышащих, тепленьких, в исподнем.Под топорами палачейНе упадет главы ничьей —Приема нынче нет в раю господнем!
II. «…И пробил час – и день возник»
…И пробил час – и день возник, —Как взрыв, как ослепленье!То тут, то там взвивался крик:«Остановись, мгновенье!»И лился с неба нежный свет,И хоры ангельские пели, —И люди быстро обнаглели:Твори что хочешь – смерти нет!Иной – до смерти выпивал,Но жил, подлец, не умирал,Другой — в пролеты прыгал всяко-разно,А третьего душил сосед,А тот – его, – ну, словом, всеДобро и зло творили безнаказно.И тот, кто никогда не зналНи драк, ни ссор, ни споров, —Тот поднимать свой голос стал,Как колья от заборов.Он торопливо вынималИз мокрых мостовых булыжник, —А прежде он был – тихий книжникИ зло с насильем презирал.Кругом никто не умирал, —И тот, кто раньше понималСмерть как награду или избавленье,Тот бить стремился наповал, —А сам при этом напевал,Что, дескать, помнит чудное мгновенье.Ученый мир – так весь воспрял, —И врач, науки ради,На людях яды проверял —И без противоядий!Вон там устроила погром —Должно быть, хунта или клика, —Но все от мала до великаЖивут – всё кончилось добром.Самоубийц – числом до ста —Сгоняли танками с моста,Повесившихся скопом оживляли.Фортуну – вон из колеса…Да, день без смерти удался! —Застрельщики, ликуя, пировали.…Но вдруг глашатай весть разнесУже к концу банкета,Что торжество не удалось:Что кто-то умер где-то —В тишайшем уголке земли,Где спят и страсти и стихии, —Реаниматоры лихиеТуда добраться не смогли.Кто смог дерзнуть, кто смел посметь?!И как уговорил он смерть?Ей дали взятку — смерть не на работе.Недоглядели, хоть реви, —Он взял да умер от любви —На взлете умер он, на верхней ноте!<До 1978>
«Дурацкий сон, как кистенем…»
Дурацкий сон, как кистенем,Избил нещадно:Невнятно выглядел я в немИ неприглядно.Во сне – <и> лгал, и предавал,И льстил легко я…А я <и> не подозревалВ себе такое!…Еще – сжимал я кулакиИ бил с натугой, —Но мягкой кистию руки,А не упругой…Тускнело сновиденье, ноОпять являлось:Смыкал я веки – и оноВозобновлялось!…Я не шагал, а семенилНа ровном брусе,Ни разу ногу не сменил —Трусил и трусил.Я перед сильным – лебезил,Пред злобным – гнулся…И сам себе я мерзок был —Но не проснулся.Да это бред – я свой же стонСлыхал сквозь дрему!Но – это мне приснился он,А не другому.Очнулся я – <и> разобралОбрывок стона,И с болью веки разодрал —Но облегченно.И сон повис на потолке —И распластался…Сон – в руку ли? И вот в рукеВопрос остался.Я вымыл руки – он в спинеХолодной дрожью!…Что было правдою во сне,Что было ложью?Коль этот сон – виденье мне, —Еще везенье!Но – если было мне во снеЯсновиденье?!Сон – отраженье мыслей дня?Нет, быть не может!Но вспомню – и всего меняПерекорежит.А после скажут: «Он вполнеВсё знал и ведал!..» —Мне будет мерзко, как во сне,В котором предал.Или – в костер! Вдруг нет во мнеШагнуть к костру сил, —Мне будет стыдно, как во сне,В котором струсил.Но скажут мне: «Пой в унисон —Жми что есть духу!..» —И я пойму: вот это сон,Который в руку!<До 1978>
Осторожно, гризли!
Михаилу Шемякину с огромной любовью и пониманием
Однажды я, накушавшись от пуза,Дурной и красный словно из парилки,По кабакам в беспамятстве кружа,Очнулся на коленях у француза, —Я из его тарелки ел без вилки —И тем француза резал без ножа.Кричал я: «Друг! За что боролись?!» – ОнНе разделял со мной моих сомнений, —Он был напуган, смят и потрясенИ пробовал согнать меня с коленей.Не тут-то было! Я сидел надежно,Обняв его за тоненькую шею,Смяв оба его лацкана в руке, —Шептал ему: «Ах, как неосторожно:Тебе б зарыться, спрятаться в траншею —А ты рискуешь в русском кабаке!»Он тушевался, а его женаПрошла легко сквозь все перипетии, —Еще бы – с ними пил сам Сатана! —Но добрый, ибо родом из России.Француз страдал от недопониманья,Взывал ко всем: к жене, к официантам, —Жизнь для него пошла наоборот.Цыгане висли, скрипками шаманя,И вымогали мзду не по талантам, —А я совал рагу французу в рот.И я вопил: «Отец мой имярек —Герой, а я тут с падалью якшаюсь!» —И восемьдесят девять человекКивали в такт, со мною соглашаясь.Калигулу ли, Канта ли, Катулла,Пикассо ли?! – кого еще, не знаю, —Европа предлагает невпопад.Меня куда бы пьянка ни метнула —Я свой Санкт-Петербург не променяюНа вкупе всё, хоть он и – Ленинград.В мне одному немую тишинуЯ убежал до ужаса тверёзый.Навеки потеряв свою жену,В углу сидел француз, роняя слезы.Я ощутил намеренье благое —Сварганить крылья из цыганской шали,Крылатым стать и недоступным стать, —Мои друзья – пьянющие изгои —Меня хватали за руки, мешали, —Никто не знал, что я умел летать.Через «Пежо» я прыгнул на FaubourgИ приобрел повторное звучанье, —На ноте до завыл Санкт-Петербург —А это означало: до свиданья!Мне б – по моим мечтам – в каменоломню,Так много сил, что всё перетаскаю, —Таскал в России – грыжа подтвердит.Да знали б вы, что я совсем не помню,Кого я бью по пьянке и ласкаю,И что плевать хотел на interdite.Да, я рисую, трачусь и кучу,Я даже чуть избыл привычку лени.…Я потому французский не учу —Чтоб мне они не сели на колени.25 июля 1978 г., в самолете
«Меня опять ударило в озноб…»
Меня опять ударило в озноб,Грохочет сердце, словно в бочке камень,Во мне живет мохнатый злобный жлобС мозолистыми цепкими руками.Когда, мою заметив маету,Друзья бормочут: «Снова загуляет», —Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу!Он кислород вместо меня хватает.Он не двойник и не второе Я —Все объясненья выглядят дурацки, —Он плоть и кровь, дурная кровь моя, —Такое не приснится и Стругацким.Он ждет, когда закончу свой виток —Моей рукою выведет он строчку,И стану я расчетлив и жесток,И всех продам – гуртом и в одиночку.Я оправданья вовсе не ищу,Пусть жизнь уходит, ускользает, тает, —Но я себе мгновенья не прощу —Когда меня он вдруг одолевает.Но я собрал еще остаток сил, —Теперь его не вывезет кривая:Я в глотку, в вены яд себе вгоняю —Пусть жрет, пусть сдохнет, – я перехитрил!<1979>
«Я верю в нашу общую звезду…»
Я верю в нашу общую звезду,Хотя давно за нею не следим мы, —Наш поезд с рельс сходил на всем ходу —Мы всё же оставались невредимы.Бил самосвал машину нашу в лоб,Но знали мы, что ищем и обрящем,И мы ни разу не сходили в гроб,Где нет надежды всем в него сходящим.Катастрофы, паденья, – но между —Мы взлетали туда, где тепло,Просто ты не теряла надежду,Мне же – с верою очень везло.Да и теперь, когда вдвоем летим,Пускай на ненадежных самолетах, —Нам гасят свет и создают интим,Нам и мотор поет на низких нотах.Бывали «ТУ» и «ИЛы», «ЯКи», «АН», —Я верил, что в Париже, в Барнауле —Мы сядем, – если ж рухнем в океан —Двоих не съесть и голубой акуле!Все мы смертны – и люди смеются:Не дождутся и вас города!Я же знал: все кругом разобьются,Мы ж с тобой – ни за что никогда!Мне кажется такое по плечу —Что смертным не под силу столько прыти:Что на лету тебя я подхвачу —И вместе мы спланируем в Таити.И если заболеет кто из насКакой-нибудь болезнею смертельной —Она уйдет, – хоть искрами из глаз,Хоть стонами и рвотою похмельной.Пусть в районе Мэзона-ЛаффиттаУпадет злополучный «Скайлаб»И судьба всех обманет – финита, —Нас она обмануть не смогла б!1979
