Мне скулы от досады сводит:Мне кажется который год,Что там, где я, – там жизнь проходит,А там, где нет меня, – идет.А дальше – больше, – каждый день яСтал слышать злые голоса:«Где ты – там только наважденье,Где нет тебя – всё чудеса.Ты только ждешь и догоняешь,Врешь и боишься не успеть,Смеешься меньше ты, и, знаешь,Ты стал разучиваться петь!Как дым твои ресурсы тают,И сам швыряешь всё подряд, —Зачем?! Где ты – там не летают,А там, где нет тебя, – парят».Я
верю крику, вою, лаю,Но все-таки, друзей любя,Дразнить врагов я не кончаю,С собой в побеге от себя.Живу, не ожидаю чуда,Но пухнут жилы от стыда, —Я каждый раз хочу отсюдаСбежать куда-нибудь туда…Хоть всё пропой, протарабань я,Хоть всем хоть голым покажись —Пустое всё, – здесь – прозябанье,А где-то там – такая жизнь!..Фартило мне, Земля вертелась,И, взявши пары три белья,Я – шасть! – и там. Но вмиг хотелосьНазад, откуда прибыл я.1979
«Мой черный человек в костюме сером…»
Мой черный человек в костюме сером —Он был министром, домуправом, офицером, —Как злобный клоун, он менял личиныИ бил под дых, внезапно, без причины.И, улыбаясь, мне ломали крылья,Мой хрип порой похожим был на вой, —И я немел от боли и бессилья,И лишь шептал: «Спасибо, что – живой».Я суеверен был, искал приметы,Что, мол, пройдет, терпи, всё ерунда…Я даже прорывался в кабинетыИ зарекался: «Больше – никогда!»Вокруг меня кликуши голосили:«В Париж мотает, словно мы – в Тюмень, —Пора такого выгнать из России!Давно пора, – видать, начальству лень!»Судачили про дачу и зарплату:Мол, денег – прорва, по ночам кую.Я всё отдам – берите без доплатыТрехкомнатную камеру мою.И мне давали добрые советы,Чуть свысока похлопав по плечу,Мои друзья – известные поэты:«Не стоит рифмовать “кричу – торчу”».И лопнула во мне терпенья жила —И я со смертью перешел на ты, —Она давно возле меня кружила,Побаивалась только хрипоты.Я от суда скрываться не намерен,Коль призовут – отвечу на вопрос.Я до секунд всю жизнь свою измерил —И худо-бедно, но тащил свой воз.Но знаю я, что лживо, а что свято, —Я понял это все-таки давно.Мой путь один, всего один, ребята, —Мне выбора, по счастью, не дано.<1979 или 1980>
«Я никогда не верил в миражи…»
Я никогда не верил в миражи,В грядущий рай не ладил чемодана, —Учителей сожрало море лжи —И выплюнуло возле Магадана.И я не отличался от невежд,А если отличался – очень мало,Занозы не оставил Будапешт,А Прага сердце мне не разорвала.А мы шумели в жизни и на сцене:Мы путаники, мальчики пока, —Но скоро нас заметят и оценят.Эй! Против кто? Намнем ему бока!Но мы умели чувствовать опасностьЗадолго до начала холодов,С бесстыдством шлюхи приходила ясность —И души запирала на засов.И нас хотя расстрелы не косили,Но жили мы поднять не смея глаз, —Мы тоже дети страшных лет России,Безвременье вливало водку в нас.<1979 или 1980>
«Общаюсь с тишиной я…»
Общаюсь с тишиной я,Боюсь глаза поднять,Про самое смешноеСтараюсь вспоминать.Врачи чуть-чуть поахали:«Как? Залпом? Восемьсот?..»От смеха ли, от страха ли —Всего меня трясет.Теперь я – капля в море,Я – кадр в немом кино.И двери на запоре —А все-таки смешно.Воспоминанья кружатсяКак комариный рой,А мне смешно до ужаса:Мой ужас – геморрой.Виденья всё теснее —Страшат величиной:То с нею я – то с нею, —Смешно, иначе – ной!Не сплю – здоровье бычее,Витаю там и тут,Смеюсь до неприличия,И жду – сейчас войдут…Халат закончил описьИ взвился – бел, крылат.«Да что же вы смеетесь?» —Спросил меня халат.Но ухмыляюсь грязно яИ – с маху на кровать.Природа смеха – разная, —Мою вам не понять.Жизнь – алфавит: я где-тоУже в «це-че-ше-ще», —Уйду я в это летоВ малиновом плаще.Но придержусь рукою яВ конце за букву «я» —<Еще> побеспокою я! —Сжимаю руку я.Со мной смеются складкиВ малиновом плаще.С покойных взятки гладки, —Смеялся я – вообще.Смешно мне в голом виде литьНа голого ушат, —А если вы обиделись —То я не виноват.Палата – не помеха,Похмелье – ерунда, —И было мне до смеха —Везде, на всё, всегда!Часы тихонько тикали —Сюсюкали: сю-сю…Вы – втихаря хихикали,А я – давно вовсю!1980
Две просьбы
М. Шемякину – другу и брату – посвящён сей полуэкспромт
Мне снятся крысы, хоботы и черти. ЯГоню их прочь, стеная и браня.Но вместо них я вижу виночерпия —Он шепчет: «Выход есть. К исходу дня —Вина! И прекратится толкотня,Виденья схлынут, сердце и предсердиеОтпустит, и расплавится броня!»Я – снова я, и вы теперь мне верьте, – яНемногого прошу взамен бессмертия —Широкий тракт, холст, друга да коня;Прошу покорно, голову склоня,Побойтесь Бога, если не меня, —Не плачьте вслед, во имя Милосердия!Чту Фауста ли, Дориана Грея ли,Но чтобы душу – дьяволу, – ни-ни!Зачем цыганки мне гадать затеяли?День смерти уточнили мне они…Ты эту дату, Боже, сохрани, —Не отмечай в своем календаре, илиВ последний миг возьми и измени,Чтоб я не ждал, чтоб вороны не реялиИ чтобы агнцы жалобно не блеяли,Чтоб люди не хихикали в тени, —От них от всех, о Боже, охрани —Скорее, ибо душу мне ониСомненьями и страхами засеяли!Париж, 1 июня 1980 г.
«И снизу лед, и сверху – маюсь между…»
И снизу лед и сверху – маюсь между, —Пробить ли верх иль пробуравить низ?Конечно – всплыть и не терять надежду,А там – за дело в ожиданье виз.Лед надо мною, надломись и тресни!Я весь в поту, как пахарь от сохи.Вернусь к тебе, как корабли из песни,Всё помня, даже старые стихи.Мне меньше полувека – сорок с лишним, —Я жив, тобой и господом храним.Мне есть что спеть, представ перед всевышним,Мне есть чем оправдаться перед ним.1980