Собрание сочинений в четырех томах. Том 1
Шрифт:
— Да. Я в облаках ясно видел картину. Всего одно мгновенье.
— Какую картину?
— Это была птица.
— Ястреб? Это был он? Птица из твоего сна?
— Да, это был мой ястреб. Желтый, гигантский, он улетел в темно-синее небо.
Демиан глубоко вздохнул.
Постучали. Старая служанка принесла чай.
— Прошу, Синклер, пей. Я думаю, что птицу ты увидел не случайно.
— Конечно, а разве вообще можно увидеть такое случайно?
— Да, наверное, это что-то означает. Ты знаешь — что?
— Нет, но я чувствую, что наступит какое-то потрясение, шаг навстречу судьбе. Думаю, это касается всех нас.
Демиан энергично ходил взад-вперед.
— Шаг навстречу судьбе! — громко воскликнул он. — Сегодня ночью мне это приснилось,
— Этот сон касается тебя?
— Меня? Конечно. Люди не видят во сне того, что их не касается. Но ко мне относится здесь не все, ты прав. Я очень точно различаю сны — те, которые порождены движениями моей души, и те, которые говорят о судьбе человечества. Такие сны у меня бывали редко, и ни разу не случалось, чтобы я увидел во сне пророчество, которое сбылось. Истолкования их очень неопределенны. Но я знаю одно: тут было что-то, что касалось не только меня. Сон был как-то связан с другими, более ранними, он как бы их продолжал. Те сны, Синклер, в которых мне являются предчувствия. Я тебе о них рассказывал. То, что наш мир прогнил до основания, мы и так знаем. Это еще не причина для того, чтобы предсказывать его крушение или что-нибудь в этом роде. Но вот уже много лет у меня бывают такие сны, из которых я заключаю, или просто чувствую, — как тебе больше понравится, — что гибель старого мира неуклонно надвигается. Сначала это были слабые отдаленные ощущения, но постепенно они становились все сильнее и ярче. Пока все это еще довольно неопределенно: грядет нечто большое и страшное, и меня оно также касается. Синклер, нам предстоит пережить то, о чем мы иногда говорили! Предстоит обновление мира. В воздухе запах смерти. Новое не приходит без смерти. Это страшнее, чем я думал.
Я с ужасом смотрел на него.
— Не можешь ли ты рассказать мне, чем окончился сон? — спросил я робко.
Он покачал головой:
— Нет!
Открылась дверь, вошла фрау Ева.
— Ах, вот вы где! Дети, у вас как будто печальный вид.
Она выглядела отдохнувшей и свежей. Демиан улыбнулся ей. Она подошла к нам, как к двум напуганным малышам.
— Нет, мы не расстроены, мама. Мы просто пытались разгадать этот новый знак. Но, в общем, это неважно. То, что должно наступить, вдруг окажется здесь, и тогда мы узнаем все, что надлежит нам знать.
У меня было тяжело на душе, и, когда я, попрощавшись, шел через холл, запах гиацинтов показался мне слабым и затхлым, как будто бы с могилы.
Глава восьмая
НАЧАЛО КОНЦА
Я добился того, чтобы и на летний семестр мне разрешили остаться в X. Теперь мы почти все время проводили не в доме, а в саду у реки. Японец, который, между прочим, действительно проиграл поединок по боксу, уехал из города, не было уже и толстовца. Демиан завел себе лошадь и каждый день ездил верхом. Я часто оставался вдвоем с его матерью. Иногда меня удивляло, как мирно идет моя жизнь. Я привык жить в одиночестве, быть многого лишенным в мучительной борьбе со своими страданиями, и эти месяцы в X. представлялись мне каким-то сказочным островом, на котором мне было позволено существовать беззаботно одними только приятными мыслями и делами. Я чувствовал, что это предвещает некую новую, более высокую общность, и о ней мы думали. Но постепенно посреди этого счастья мною овладевала глубокая печаль, потому что я знал — это не может продолжаться долго. Мне было не дано дышать радостью в полную силу, я был рожден на муки и страдания. Я знал, что однажды мне придется проснуться и вместо этих прекрасных, любимых образов я вновь увижу себя одиноким, совершенно одиноким в холодном мире посторонних, где меня ждет только равнодушие людей или борьба без всякого покоя и сострадания. В такие минуты я с удвоенной
Летние месяцы прошли легко и быстро, семестр уже подходил к концу. Разлука приближалась, я не должен был об этом думать, да и не делал этого, а просто проводил прекрасные дни в блаженстве, как бабочка на медвяном цветке. Это было мое счастливое время, первое исполнение моей судьбы, в первый раз меня приняли в союз — а что будет дальше? Опять борьба, тоска и одиночество.
В один из этих дней предчувствие грядущего с такой силой охватило меня, что любовь к фрау Еве вспыхнула вдруг и пронзила меня жгучей болью. Господи! Ведь скоро я уже не буду видеть ее, слышать звук ее энергичных шагов в доме, находить цветы у себя на столе. А чего я достиг? Я мечтал и наслаждался ее присутствием, вместо того чтобы бороться за нее, завоевывать ее, навсегда заключить ее в свои объятия. Я вспомнил все, что она рассказывала мне о настоящей любви, множество тонких предостерегающих словечек, множество маленьких приманок, обещаний, может быть. И что я сделал со всем этим? Ничего!
Я встал посреди комнаты, отогнал от себя все остальные мысли и стал думать о фрау Еве. Я попытался сосредоточить все силы души, чтобы заставить ее почувствовать мою любовь и привлечь ее к себе. Она должна была прийти и устремиться в мои объятия, чтобы я смог погрузиться ненасытным поцелуем в ее любящие губы.
Я стоял в таком напряжении, что в конце концов похолодел с головы до ног и ощутил исходящую от меня энергию. На несколько мгновений во мне сконцентрировалось нечто светлое и прохладное, на секунду мне представилось, будто в сердце рождается кристалл. Я знал, что это и есть мое «Я». Я почувствовал холод в груди.
Придя в себя после этого страшного напряжения, я понял — что-то должно случиться. Я был крайне измучен, но готов к тому, что вот-вот в комнату войдет Ева, исполненная ожидания и страсти. На улице раздался цокот копыт, он прозвучал резко и жестко, приблизился и смолк. Я подбежал к окну. С лошади сошел Демиан. Я бросился вниз.
— Что случилось, Демиан? Надеюсь, твоя мать здорова?
Он не слушал меня. Он был бледен, капли пота струились со лба по щекам. Он привязал к ограде поводья разгоряченной лошади, взял меня под руку, и мы пошли вдоль улицы.
— Ты уже знаешь?
Я ничего не знал.
Демиан повернулся ко мне и пожал мне руку, взгляд его был странно потемневшим, полным сострадания.
— Да, друг мой. Началось! Ты ведь знал о напряженных отношениях с Россией…
— Что, война? Я не верил, что это может случиться!
Он говорил тихо, хотя вокруг не было ни души.
— Еще нет сообщений. Но будет война. Можешь не сомневаться. Я не хотел тогда больше говорить с тобой об этом. Но трижды мне являлись новые знаки. Итак, это не будет крушение мира, землетрясение, революция. Это будет война. Ты увидишь, какой это будет удар. Многие почувствуют себя счастливыми. Уже сейчас каждый радуется, что наконец-то начинается. До такой степени им надоела эта жизнь. Но ты увидишь, Синклер, это только начало. Возможно, это будет большая, очень большая война. Но и это только начало. Постепенно появится новое. И для тех, кто тесно связан со старым, это новое будет ужасным. Что ты намерен делать?
Я был ошеломлен. Все казалось мне чужим и неправдоподобным.
— Я не знаю, а ты?
Он пожал плечами:
— Как только начнется мобилизация, пойду в армию. Я ведь лейтенант.
— Ты? А я и не подозревал.
— Да, это была одна из моих попыток адаптации. Ты ведь знаешь, я никогда не любил бросаться в глаза и поэтому стремился сделать даже больше, чем требовалось, чтобы особенно не выделяться. Думаю, уже через дней восемь окажусь на фронте.
— Господи Боже!
— Да, мой милый! Не становись сентиментальным. Мне, в общем, будет не очень-то приятно приказывать стрелять по живым людям, но суть не в этом. Ведь каждый из нас попадет теперь в большое колесо. И ты тоже. Тебя наверняка мобилизуют.