Собрание сочинений в четырех томах. Том 3
Шрифт:
Благожелательный ближайший тыл, население, кровно связанное с армией. Ведь армия дышит, живет, борется среди него.
Как же обстоит дело на польском фронте? На позиции у Гомеля мне рассказывали: белорусы тихи, смирны, покорливы.
Придет Красная Армия, ну-к что ж! Они не оказывают ни сопротивления, ни помощи по своей инициативе.
Придут поляки, ну-к что ж! Им не оказывается ни сопротивления, ни помощи по своему почину. Они сами по себе, а армия — та или другая — сама по себе.
Почему же так? Разве крестьяне не связаны кровно с Советской властью? Разве они не дорожат ею?
Нет.
Отчего?
Да просто потому, что Советская власть не почувствовалась населением как его собственная власть. Мало того. На исполнение обязанностей власти крестьяне тут смотрят как на подводную повинность. Это — тягость. И, как всякую тягость, они стараются разложить равномерно, чтоб никому обидно не было.
Каждый мужик ходит в Советской власти по пяти дней. Так все по очереди, пока исполнение Советской власти не обойдет всю деревню, — и опять сначала. Точь-в-точь как выполнение нарядов подводной повинности.
Почему же это так?
Крестьянство темно, инертно, и, главное, хождение во власти не оплачивается, должностным лицам ничего не платят. И крестьянин каждый рабочий день, обращенный на исполнение власти, считает за чистую потерю.
Разумеется, таким положением с величайшим наслаждением пользуются кулаки-богатеи. Они освобождают крестьян от тяготы власти, забирают ее безраздельно в свои руки и устраивают свои дела.
Вот пример.
За Могилевом, недалеко от Березины, в ближайшем тылу есть местечко Шипелевичи. Кулаки и богатеи забрали совет в свои руки, очень выгодно поделили между собой помещичью землю, скот, лошадей, мертвый инвентарь, а беднота ходит да облизывается. Совет держит ее в ежовых рукавицах.
— Отчего же вы не переизберете совет?
— Да, хто же его знает... Как его! Вон выборы были, так они так все отделали, что мы ничего и не знали, — глядь, а они уже на нас верхи сидят, так и везем.
— Почему же вы не обратитесь в уездный, губернский исполком?
— Да ведь на выезд они же и не дают разрешения. Так и сидим.
— Бумагу послали бы.
— А на почте дураки, што ль? Нет, никак не выходит. И в губернии они сумеют так дело представить — мы же и виноваты окажемся. Сказывают все — Советская власть, а оно — вон оно што.
— Под лежачий камень вода не течет. Вот что: пошлите человека в Москву, уж как-нибудь всеми правдами и неправдами проберется.
— Да это што, это можно.
— Ну вот. Это ведь не для одного местечка, а для всей округи. А в Москве все вам по-настоящему устроят. Есть такой отдел Советской власти: отдел по работе в деревне. Мужиков страсть там толпится, и всех устраивают.
Мужичок торопливо зачесал брюхо, потом спину, поскреб затылок и стал прыток.
— Ах ты, прости господи! А мы и не знали. Беспременно надо достукаться.
В тылу нашей армии иногда появляются шайки, очевидно организуемые польскими агентами. Они пытаются нападать на обозы, портить железные дороги. Устроили два взрыва; один прошел благополучно, а в другой раз пострадал поезд.
Если население будет помогать бандитам, они неискоренимы и произведут колоссальные разрушения.
Если население будет безразлично, шайки с трудом будут существовать.
Если население поможет Красной Армии ловить эти шайки, существование их абсолютно невозможно.
Отсюда вывод один: ближайший тыл армии, безусловно, под страхом самых тяжелых последствий должен быть обслужен коммунистами.
Но где же их взять?
Добыть их во что бы то ни стало нужно и послать на эту неотложную работу.
Конечно, для всего тыла, даже в узкой его полосе, работников не хватит. Тут выход один: создать летучие отряды коммунистов, которые обслуживали бы узкую прифронтовую полосу.
В отряде достаточно двух человек. Они поделят между собой деревни данного района и объедут их. Это будет иметь громадное значение.
Но это должны быть надежные, опытные коммунисты и, главное, молчальники, чтобы поменьше говорили. Чтоб ни под каким видом не начинали, как обычно, придет и заведет: «Советская власть есть власть...» и т. д.
А чтоб приехал и прямо в совет: богатеев разогнал, кулаков по шее, мошенников в тюрьму. Потом перевыборы, чтоб беднота и середняк их сделали, потом перераспределить землю, инвентарь живой и мертвый, который загребли кулаки, обратить в общественное пользование.
И только после этого можно заговорить, сколько душе угодно: «Советская власть — рабоче-крестьянская власть трудящихся...» Впрочем, чего же говорить. Мужики, почесываясь, сами заговорят:
— Ишь ты, а!.. А мы и не знали... а оно вон оно...
И армия может чувствовать себя как дома.
Во время наступления Юденича в приозерных районах крестьянство, в массе зажиточное, с нескрываемой враждой относилось к Красной Армии и ждало Юденича.
Пришел Юденич, обобрал, поиздевался, был прогнан. Крестьянство возненавидело его, но не стало относиться лучше и к Красной Армии. Им и митинги, и собрания, и речи — ничем не проймешь, волками смотрят, и шабаш! И на митинги не загонишь.
В расположенных в приозерье частях оказался прекрасный подбор комиссаров. Они взялись с другого конца: вошли в местную жизнь, устроили неделю чистоты: красноармейцы вычистили веками накопленную грязь во дворах, на улицах, в избах, в сараях; все деревни вычистили. А комиссары вычистили все советы от кулаков, мироедов, мошенников, а особенно подлых и расстреляли.
Крестьяне остолбенели. И тут все повалили, и стар и мал, на собрания, на митинги, в читальни, в кинематограф, и нужно было видеть, как все, не отрываясь, затаив дыхание, слушали речи о Советской власти, о ее структуре.