Собрание сочинений в двух томах. Том I
Шрифт:
Если б главным делом этих людей было создание образцового еврейского земледелия и гигантского социалистического куроводства, они бы пошли не в эту беспощадную страну, где все, казалось бы, против них, а в Канаду, Аргентину или Мадагаскар, где объективные условия колонизации — несоизмеримо лучше и легче.
Но и они горят священным безумием, неугасимой таинственной страстью, которым они порой не знают, а порой — боятся дать имя.
А имя это: миссия Израиля.
Палестина может стать — новой главой Библии. Повторяю: может стать, может быть…
Статьи и очерки
Письмо Д. Кнута от 30 октября 1950 г. израильской поэтессе и переводчице Лие Гольдберг
«Безделицы для погрома»
Последняя сенсация во французской литературе — книга Селина под названием, вынесенным в заглавие статьи.
Луи Фердинанд Селин — «строптивое дитя» современной литературы, «сортирный писака», как не без ерничества он отрекомендовал себя однажды, начал свою литературную карьеру лет шесть назад книгой «Путешествие на край ночи». Это произведение буквально ошеломило не только читателей, но и писателей и в мгновение ока принесло автору мировую известность. Чем был потрясен читатель селинского романа? Прежде всего исчезновением границ между дозволенным и недозволенным, отменой этических условностей, цензуры и т. п. После «Путешествия» стало дозволенным абсолютно все. В этом смысле в нем следует видеть крупное завоевание в борьбе за полную свободу творчества. С тех пор все и устроилось: разрешенным сделалось любое выражение, сорвавшееся с уст, всякое слово — пригодным для печати. Не стоит игнорировать того факта, что с гигиенической точки зрения Селин сыграл-таки оздоровительную роль. После появления «Путешествия» уже никого не удивишь описаниями, каковые до него принято было считать выходящими за рамки приличия. Селин положил конец доходам жалкого порнографического сочинительства. И нужно полагать, что вослед ему эти авторы не станут более заниматься «полом и характером», ну разве только из-за крайней нужды.
Однако не максимальной свободой описаний и словаря шокировал Селин читателя — тот был поражен его пессимизмом и глубокой ненавистью к человеку. Впечатлению, которое произвела книга, способствовали разнообразные психологические причины. Читательским вниманием завладел сам автор глубоко лирического произведения, который возвысился над собственным детищем и выглядел куда значительнее его. Все знали, что ему за сорок, и вместе с тем было совершенно ясно, что писатель, дебютировавший столь незаурядной книгой, способен претендовать на более чем достойное место в литературе. Значит, понимая это, он сознательно молчал столько лет! Данное обстоятельство служило для селинского читателя лишним поводом отнестись к его созданию вдумчиво и с доверием.
Ну и как, прав или нет оказался читатель? На мой взгляд, прав абсолютно. Со страниц романа Селина как бы раздается возглас: «Я обвиняю». Писатель пробуждает дремлющую совесть человека, помимо нашей воли, раскрывает глаза, заставляет слушать, вглядываться, осязать, ковыряться в отбросах, погрязнуть в блуде и испытать все семь смертных грехов. Разворошив зловонную кучу, он ни на мгновение не оставляет нас в покое, с мстительно-трагическим сладострастием подталкивая к уже предопределенному выводу: «Вот она, жизнь человеческая, твоя собственная жизнь, то, что окружает тебя и с чем ты так или иначе миришься. Так и живешь!» При этом он походит на хозяина, тычущего морду собаки в дерьмо, которое она после себя оставила: «Не отворачивайся от мерзостей, посмотри и удостоверься, сколько на свете всякой дряни!»
Второй роман Селина «Смерть в кредит» был отпрыском «Путешествия». Пьесу же «Церковь» сочли неудачной даже самые рьяные его поклонники. Последняя книга «Безделицы для погрома» расшифровывает темные места, все разъясняет, и в ней содержится ключ к истолкованию селинской загадки. Это произведение из сорта разнузданной черносотенной пропаганды. Автор строит повествование от первого лица и, чтобы избежать кривотолков, называет свою подлинную фамилию: Детуш.
Содержание книги доподлинно сводится к тому, что рассказчик, Фердинанд Селин-Детуш, движимый желанием поближе сойтись с танцовщицами, написал либретто двух балетных спектаклей. Сочинения его забракованы потому… что евреи захватили во Франции все места и истинному французу негде и шагу ступить. Селин кипит гневом и клянется отомстить евреям. Книга эта и рождена страстным желанием мести. В основную тему вплетаются несколько кусков, посвященных впечатлениям от поездки в Советский Союз. Надо признать, что достается всем, поскольку у Селина никто не без греха. Свою порцию оплеух получают французы, Франция в целом, даже французская академия («эта старая потаскуха»), русские («тюремные надзиратели от рождения, порода неудачников, палачи»). Но все это ерунда по сравнению со сладострастным антисемитизмом, столь фантастически неправдоподобным, что он не вмещается в рамки нормального человеческого сознания, — антисемитизмом, именующим себя словом «безделица».
Между прочим, автор недвусмысленно заявляет: «Евреи — это негры. Никаких семитов никогда и в помине не было. Это все жидовские штучки, чтобы пудрить мозги арийцам; евреи — черномазые. Я-то ведь знаю евреев, потому что долго околачивался среди черных».
Антисемитизм Селина какой-то вульгарный, дикий и неразборчивый. Словно какой-нибудь недалекий лавочник, причину всех несчастий Франции он видит в том, что французы самые великие алкоголики в мире. Из всех земных тварей только они не употребляют простой воды. И кто в этом виноват? Евреи. Французы ничего не читают (годовой бюджет жителя страны, предназначенный для покупки книг, составляет в среднем полсантима, американцы тратят в пятьдесят раз больше, немцы — в сорок раз). Кто в этом виноват? Евреи. Французы деградируют. Ну, и кто ж виноват в этом? Евреи. Миром правит «кагал», тайно связавший всех иудеев воедино. Селин усердно цитирует Талмуд, Ллойд Джорджа, Руппина, приводит статистические данные, выдержки из еврейских газет, из «Протоколов Сионских мудрецов», писем немецких евреев из Тель-Авива, каких-то еврейских сочинений, которых никто никогда в глаза не видел… Андре Жид, Оскар Уайльд, Сезанн, Расин, Модильяни, Пикассо, Монтень — все только тем и заняты, что осуществляют жидовское предприятие оболванить мир. Бергсон, Пруст, Фрейд, Эйнштейн — евреи, господствующие над человеческими душами и умами, кого сионисты выдвинули в мировые знаменитости. Даже Папа Римский — из евреев. Даже французские короли в глазах Селина выглядят подозрительно: «Не кажутся ли вам странными их носы?» Эта лживая, с антисемитским клеймом книга полна перевранных цитат, фальшивых свидетельств, нелепых измышлений (Керенский — еврей, Ленин — калмыцкий еврей, дети которого говорят дома на… идиш, Леон Блюм публично заявил о своей ненависти к арийцам и т. д., и т. п.). Россия и Эрец-Исраэль — трамплин для мировой революции, чья цель — установить всеземное сионистское господство. Средством достижения этого должна явиться мировая война, которую с великим тщанием готовят евреи. И Селин, озабоченный подобной перспективой, призывает неевреев устроить грандиозный погром, дабы истребить всех жидов до последнего.
Признаюсь без смущения: были минуты, когда я едва не лопался от смеха, читая «Безделицы для погрома». Не розыгрыш ли все это? Уж не пародия ли на самих антисемитов? Но — повременим смеяться, ведь книга изобилует бесценным материалом для погромщиков со всего света (вот он где действительно, мировой союз!). Она окажется питательным кормом для еще неокрепших мозгов австрийских, венгерских, германских, польских, румынских, итальянских сосунков. Ну и все такое прочее. Не преминула же правая французская пресса сразу заявить: «Да не скроет эпатирующая форма этого повествования всей его глубины и серьезности», «Если пренебречь переизбытком содержащихся в книге мерзостей, она написана мужественным и высокоодаренным писателем».
Ну, а что это за книга с сугубо литературной точки зрения? Безусловный языковой талант, редкое владение словом. Французский язык один из самых богатых и совершенных языков мира. Поэтому так соблазнительно быть французским писателем. Во Франции прекрасно пишет всякий взявший в руки перо (водители, портные, летчики, артисты, музыканты, писатели…). Нужно только уметь соединять готовые словесные блоки, и больше ничего. И вот эти самые издавна заготовленные и отполированные словосочетания, устойчивые средства языка и ассоциативные связи, тщательно пригнанные друг к другу, — весь этот изначально выделанный материал Селин мнет, месит, просеивает и вновь превращает в податливую пластическую массу, из которой, как бы походя, без какого бы то ни было напряжения, производит все, что вздумается, не утруждая себя размышлениями о мертвой грамматике и избитых языковых клише. Он растягивает слово, крошит его, округляет, чуть меняет его вкус. Основное формальное достоинство Селина — новизна, которая льстит читателю. Правда, новизна-то весьма относительная. Ведь то, что ново сегодня, назавтра устаревает (станет же когда-нибудь и завтра вчерашним днем). Избыточное новаторство убийственно для художественного произведения, поэтому многие новаторы, которые в свое время производили ошеломляющий эффект, так скоро забылись: новизна улетучилась, и почти ничего не осталось…
Только Селину еще повезло. Оказалось, что самый упорный его подражатель, изо всех сил напирающий на арго, эту лирику мусорной свалки… сам Селин и есть. Его самоподражания от книги к книге кажутся все более слабыми и убогими. В каждом новом сочинении усугубляется монотонность и все более заметным делается скудоумие.
Как писатель в духовно-этическом смысле этого слова Селин доказал, сколь далеко заводит принцип вседозволенности, даже если поначалу он касался лишь формальной стороны. Этот принцип опирается на грозную карамазовскую идею о том, что «если Бога нет, все дозволено». Грязь, насилие, беспринципность, ложь, наветы, «безделицы для погрома». Жаль. Все это обернулось для Селина полной деградацией, по крайней мере так это выглядит сегодня.
И дело не в одном только антисемитизме. Те самые научно выпестованные антисемиты, которые изготавливаются сейчас в 30 специальных школах, носящих имя сумасшедшего австрийского маляра и которые затем будут доведены до кондиции в особом университете антисемитских наук, представляют для евреев смертельную опасность, но еще более опасны они для несчастной Германии и для человечества в целом. Итак, не в юдофобстве самом по себе дело. Главное: до чего может довести человека и общество идеал «котлетного счастья». Если весь смысл жизни укладывается в несколько элементарных актов — удовлетворение голода и отправление сексуальных потребностей, если они определяют в жизни все, то в самом деле глупо и нелепо вести себя как пай-мальчик. Волей-неволей докатился Селин по этой дорожке до логического и ужасного конца. В последней его книге встречается определение человека как «двуногого животного, занятого поисками корма». Если большевики и приводят писателя в отчание, то только потому, что они не следуют принципу распределения мяса поровну. Есть в Селине некая широта, продиктованная чувством социальной справедливости: живя в отвратительном мире, из которого нет исхода, он все-таки хочет, чтобы бифштексы всем достались поровну. Но только не евреям.