Собрание сочинений в одной книге
Шрифт:
– Откуда вы знали, что оно близко? – спросил Опи-Кван, не будучи в состоянии дольше сдерживаться. – Земли же не было видно.
Нам-Бок злобно посмотрел на него.
– Разве я не говорил, что начальник заставил солнце спуститься с неба?
Куга примирил их, и Нам-Бок продолжал:
– Как я уже говорил, когда мы проходили вблизи селения, подул сильный ветер, мы в полной темноте были беспомощны и не знали, где находимся…
– Ты только что сказал, что начальник знал…
– Помолчи, Опи-Кван! Ты глупец и этого понять не можешь. Итак, мы были беспомощны в темноте, и вдруг я за ревом бури услыхал шум прибоя
– Когда наступил день, от шхуны ничего не осталось, и я повернулся спиной к морю и пошел вглубь страны, чтобы достать пищи и поглядеть нa лица людей. Я добрался до жилья, и меня пригласили войти и накормили, потому что я научился их языку, а белые люди всегда приветливы. А жилище их было больше, чем все дома, что строили мы, и строили до нас наши отцы.
– Это был громадный дом, – заметил Куга, маскируя свое недоверие удивлением.
– И немало деревьев пошло на постройку такого дома, – прибавил Опи-Кван, поняв намек.
– Это еще пустяки, – пренебрежительно пожал плечами Нам-Бок. – Наши дома так же малы по сравнению с этим домом, как он мал по сравнению с теми домами, что мне пришлось увидеть впоследствии.
– А люди были тоже велики ростом?
– Нет, люди были, как ты и я, – отвечал Нам-Бок. – Я срезал себе по пути палку, чтобы легче было идти, и, помня, что я должен буду рассказать вам, братья, все, что я видел, я делал на палке по зарубке на каждого человека, живущего в том доме. Я прожил там много дней и работал, а они за работу давали мне деньги – вы еще не знаете, что это такое, но это очень хорошая вещь.
– Затем я в один прекрасный день ушел оттуда и пошел дальше, вглубь страны. По дороге я встречал множество людей и стал делать зарубки меньшего размера, чтобы хватило места на всех. Вдруг я натолкнулся на странную вещь. На земле передо мною лежала железная полоса шириною в мою руку, а на расстоянии большого шага лежала другая полоса…
– Значит, ты стал богатым человеком, – заметил Опи-Кван. – Ведь железо – самая дорогая вещь на свете. Из этих полос можно было сделать много ножей.
– Нет, это железо было не мое.
– Ты нашел его, а находка, по закону, принадлежит нашедшему.
– Нет, это не так; белые люди положили железные полосы. А кроме того, эти полосы были так длинны, что никто не мог унести их, – так длинны, что я им и конца не видел.
– Это слишком много железа, Нам-Бок, – предостерег его Опи-Кван.
– Да, я с трудом верил своим глазам, но глаза меня не обманывали. Пока я разглядывал железо, я услыхал… – Он повернулся к старшине. – Опи-Кван, ты слышал, как ревет разгневанный морской лев. Представь себе рев стольких морских львов, сколько волн в море, и представь себе, что все львы превратились в одно чудовище, – так вот рев этого чудовища походил бы на рев, что я услышал.
Рыбаки громко закричали от удивления, а Опи-Кван так с разинутым ртом и остался.
– На некотором расстоянии я увидел чудовище размером в тысячу китов. У него был всего один
Опи-Кван овладел собою и закрыл рот.
49
Речь идет, конечно, о железной дороге и паровозе.
– А потом что было, о Нам-Бок?
– Потом оно промчалось мимо меня по железным полосам, не причинив мне никакого вреда; когда я опомнился, оно уже исчезло из виду. Но это очень обыкновенная вещь в той стране. Даже женщины и дети ее не боятся. Белые люди заставляют этих чудовищ работать на них.
– Как мы заставляем работать наших собак? – спросил Куга с недоверчивым огоньком в глазах.
– Да, как мы заставляем работать наших собак.
– А как они разводят этих… чудовищ? – спросил Опи-Кван.
– Они их не разводят. Они искусно строят их из железа, кормят их камнями и поят водой. Камень превращается в огонь, а вода превращается в пар; пар от воды – дыхание этих чудовищ, а…
– Довольно, довольно, о Нам-Бок, – прервал его Опи-Кван. – Расскажи нам о других чудесах. Нас утомляют эти чудеса, мы их не понимаем.
– Не понимаете? – безнадежно спросил Нам-Бок.
– Нет, не понимаем, – жалобно заныли все мужчины и женщины. – Мы не можем понять.
Нам-Бок подумал о сложных земледельческих машинах, об аппаратах, дающих изображения живых людей, о других аппаратах, передающих голоса людей, – и понял, что его народ ничего не поймет в его рассказах.
– Вы мне поверите, если я скажу, что я ездил на этом чудовище? – с горечью спросил он.
Опи-Кван поднял кверху руки, ладонями вперед, открыто выказывая свое недоверие.
– Продолжай, говори, что хочешь. Мы тебя слушаем.
– Итак, я ездил на железном чудовище, заплатив за проезд деньги…
– Ты же говорил, что его кормили камнями.
– О, глупец, я говорил еще, что деньги – это такая вещь, о которой вы ничего не знаете. И вот, как я сказал, я проехал на этом чудовище мимо многих селений, пока не доехал до большого селения, стоявшего на морском заливе. Крыши домов достигали звезд, облака отдыхали на этих крышах, и все кругом было затянуто дымом. Шум этого селения был подобен шуму бури на море, а народу было столько, что я бросил прочь палку и перестал думать о сделанных зарубках.
– Если бы ты делал маленькие зарубки, – упрекнул его Куга, – ты мог бы дать нам точный отчет.
Нам-Бок в бешенстве повернулся к нему.
– Если бы я делал маленькие зарубки! Послушай, Куга, ты, умеющий только царапать по кости! Если бы я стал делать маленькие зарубки, все равно не хватило бы ни моей палки, ни двадцати палок, ни всех принесенных морем палок на берегу между нашим селением и соседним. И если бы всех вас, с женщинами и детьми, было в двадцать раз больше, и у каждого из вас было по двадцать рук, и каждая рука держала бы нож и палку – и тогда бы вам не удалось сделать столько зарубок, сколько людей я видел в городе, – так много их там, и так быстро они приходят и уходят.