Собрание сочинений в пяти томах. 2. Восхищение
Шрифт:
Плоскость уже совсем отчетлива. Светлые реки пересекают ее, обрываясь в пространстве таком же светлом. Это должно быть море. Далеко далеко на юге, в безоблачном небе две крохотных тучки. Нет, это не тучки, а тоже снега, запирающие плоскость. Значит, есть еще горы и не только Ивлита борется и одолевает
Светило уже падало, когда Ивлита добралась до вершины. Глянула. По ту сторону хребет обрывался в бездну, и в бездне, огороженная со всех сторон такими же кряжами, лежала райская сторона. От трепетанья белейших крыльев земли не было видно, удалось только разглядеть, что застроена белыми башнями, откуда крылья вылетали и куда влетали, и пересечена голубыми потоками. Потоки сливались в один, низвергавшийся в бездну
Но поднялись вихри, восстали туманы и все покрыли. Тщетно оставалась Ивлита до сумерек в надежде, что занавес подымется. И вторая ночь из за холода прошла без сна. Утром же надо было спешить на пастбища
С величайшими затруднениями спустилась Ивлита на верхнее поле, прошла его и была готова вступить на скалы, когда какое то тело, сорвавшись, упало поодаль. Тур? Ивлита поспешила обогнуть камень. Перед ней лежал окровавленный Иона. “Ивлита, из за тебя погибаю, зашептал горец, когда та нагнулась. Не посмел, когда мог, и высох с той поры. Слежу неотступно. Напасть хотел, да вот без ноги трудно”
“Иона, не умирай, голубчик, не надо. Надо жить. Если нужна тебе для жизни, возьми меня, но не умирай. Умирать из за любви не стоит”
8
Если бы не приезд горожанина в очках, ничего нового не принесло с собой возобновление работ на лесопилке. Опять рубили, сплавляли, пилили, пропивали в кабаках более, чем зарабатывали, и сплетничали больше, чем работали. Холмы и склоны в цвету, в цвету и кладбище, и вместо снега теперь миндаль осыпал лепестки на могилы монаха и каменотеса
Человечек приехал в городском экипаже, неведомо как пробравшемся по местным дорогам, и снял комнату, на неопределенное время, у одного из кабатчиков, заявив хозяину, что де приехал собирать бабочек, называемых аполлонами и в этой местности встречающихся в изобилии, но недостаточно якобы изученных, и действительно, устроившись, отправился гулять, вооруженный огромнейшим сачком, по окрестностям. Но вечером, ужиная в кабаке, внимательно прислушивался к тому, что говорилось вокруг и уловив произнесенное за одним из столов имя Лаврентия, подошел к разговаривавшим и отчеканил ошеломительную новость: “Ошибаетесь, товарищи! Лаврентий не погиб. Он только медленно пробивается сквозь ряды полиции и ее подручных. Но здесь будет, уверяю вас”. И заложив руки за спину, неизвестный повернулся и вышел
На следующий день, не успели собутыльники, собравшись, приступить к продолжению обмена мнениями по поводу вчерашней выходки любителя бабочек, а кабак был опять взволнован, и в большей степени, появлением самого Лаврентия. Никто его никогда не видел и не предполагал увидеть таким. Он вырос и возмужал. Темная борода не отделялась от лица, пыльного и обожженного. От прекрасного платья остались клочья. Сапоги разорваны, и только ружье выглядело новым. Однако во всем было столько удали и величия, что кабак встал и снял шапки. Лаврентий, не отвечая, посмотрел с пренебрежением, прошел на середину и потребовал еды
Наступившее молчание, вероятно, никем из присутствующих, несмотря на то, что каждого так и подмывало обратиться к Лаврентию, нарушено не было бы, но в помещение вбежал приезжий, в очках и с сачком, осмотрелся, и заметив Лаврентия, бросился к нему, протягивая руку и тараторя: “Вы Лаврентий? Я вас узнал сразу, никогда не видев. Поздравляю. Приятно познакомиться. Василиск. Зовите меня Василиском и только. Есть такое воображаемое чудовище, но поверьте, я похож на него только по имени... Молодой человек, вы золото, и какое! Не думайте, что только правительство, мы, я тоже следим изо дня в день за тем, как вы пробиваетесь, неуловимый. А здешние, не ведали, считали погибшим, простаки... Мы друзья, не правда ли? Хозяин, вина! Какого прикажете?”
Лаврентий насмотрелся людей за месяц сидения в местечке и месяц отступления. Но подобных еще не встречал. Тогда как внешность у незнакомца была неважная, совсем маленький, сутулый, с седенькой бородкой, а сачок и очки делали его даже смешным, глаза были такого железа, что Лаврентий тотчас вспомнил глаза Галактиона и не мог порешить какие страшнее. Как тогда из за одних только глаз он доверился и жестоко поплатился, так и теперь из за глаз нельзя было человечка оттолкнуть, осмеять, отказаться с ним говорить. Незнакомец смотрел пристально, очаровывал, и не дожидаясь ответа продолжал разглагольствовать
“Вы не верите, что ни одна из подробностей вашего замечательного отступления не ускользнула от меня? Напрасно. Вы спросите откуда я все знаю? Это пока секрет. Но знаю не только, что вы, расстреляв хозяина кофейни (заслуженный урок предателю), двое суток отбояривались в лесу от стражников, уложив десятка два и никого не потеряв, это обстоятельство известно всему миру, но и как скрывала вас после этого в погребе домовладелица, варившая, когда вы к ней заявились, ореховое варенье. Скрывала думаете потому, что вас испугалась? Как бы не так. Чего стоило ей, когда полиция буквально все перерыла, указать, что вы мол там внизу? И забрали бы вас немедленно... Это я распорядился, чтобы она вас хранила. Вот что! А когда потом ее люди отвезли вас к пещере, куда спуститься вам удалось при помощи веревок, кто веревки прислал, не мы разве, я словом? А предупреждение, что в деревню спешат стражники и единственный исход отстоять службу в церкви, так как олухам не может прийти в голову потревожить молящихся, по чьему приказу эта мысль вам была внушена, разве не по моему? А в городке, кто вам подсказал отправиться на прием к начальнику, чтобы не только дать ослам обыскивать харчевни, но и самому разузнать о дальнейших ослиных намерениях, кто дал вам это, блестяще выполненное вами, задание, разве не я? Теперь вы видите, что я кое что знаю. И по мере того, как вы отступали, я пришел в такое восхищение не только от вашего мужества, но и деятельного ума, что поспешил с вами встретиться и потолковать. Вы аполлон, молодой человек. Мы, я можем с вами таких великих дел натворить, что никому и не снилось. Дайте же мне вашу руку в знак союза и дружбы. Сейчас я вам все объясню, и хотя вы и сильно измучены долгим преследованием, мы завтра же приступим к работе, так как дело не терпит отлагательств. Вы и так, молодой человек, пробивались слишком долго”
Таинственный горожанин, именуемый Василиском, говорил ошеломительную правду. Лаврентий полагал, что приключения, следовавшие за отходом из местечка, цепь случайных событий, а помощь туземцев объяснял исключительно своим влиянием. А вот оказывается, кто то невидимый руководил Лаврентием и оберегал его, неведомый, но всемогущий, и это был сей тщедушный человечек, болтливый и собирающий бабочек. Чего же он добивался теперь, награды за помощь? Или быть может его слежка игра и Лаврентию дано было столько раз уйти, чтобы попасть в западню в родной деревне? Лаврентий выхватил пистолет. Но Василиск не давал ни размышлять, ни действовать
“На каком расстоянии вы можете попасть камнем в собаку? На сто шагов? Отлично. Сколько у вас товарищей способных действовать? Сколько, отвечайте скорее?.. Хорошо, совершенно достаточно. Пока я вас оставляю и советую вам отдохнуть и выспаться. Вечером приходите ко мне, я живу в этом же доме наверху, и мы с вами договоримся
“Кстати, втечение суток полиция вам не угрожает. Я распорядился, чтобы ее сбили с толку и направили по ложному пути. А через сутки мы будем уже далеко отсюда. Не так ли?” Василиск повернулся на каблуках и помахивая сачком вышел