Собрание сочинений в пяти томах. Том 5

О.Генри Уильям

По-прежнему нескончаемой чередой сменяли друг друга кустарники, заросли кактусов, мескитовые рощи. Лощина за лощиной, откос за откосом — все похожие, как две капли воды, — примелькавшиеся после бессчетных повторений, и все-таки незнакомые, чужие. Ох, уж приехать бы хоть куда-нибудь!

Прямая линия противна Природе. В Природе все движется кругами. Прямолинейный человек — явление куда более противоестественное, нежели дипломат. Люди, заблудившиеся в снегу, ходят и ходят точно по кругу, как о том свидетельствуют их следы, пока не свалятся в изнеможении. Равно и те, кто забредет в дебри философии

или иных умствований, нередко приходят обратно к исходной точке.

Как раз когда Сэм в пылу раскаяния и благих побуждений достиг наивысшего предела, Мехико тяжко вздохнул и перешел с обычной для него бодрой рыси на неторопливый и размеренный шаг. Перед ними полого поднимался склон, поросший кустарником футов в десять — двенадцать высотою.

— Эй, друг, так нельзя, — усовестил жеребца Сэм. — Знаю, что ты умаялся, но надо же нам ехать дальше. Вот чертовщина, да куда же подевалось все на свете людское жилье! — И он с досадой пришпорил Мехико.

Мехико недовольно всхрапнул, как бы говоря: «Чего ради такие крайности, когда осталось всего ничего», но все же смирился и затрусил мелкой рысцой. Они обогнули большую купу чапарраля, и конь стал, как вкопанный. Сэм выронил из рук поводья, да так и застыл в седле, глядя на заднее крыльцо собственного дома, до которого оставалось каких-нибудь десять шагов.

В холодке как ни в чем не бывало расположилась в качалке Марта, с удобством опершись ногами на ступеньку крыльца. Рэнди сидел на земле и возился с игрушкой — парой шпор. На секунду он оторвался от них, взглянул на отца и опять, мурлыча что-то, принялся крутить колесики. Марта, не поднимая головы со спинки кресла, лениво обратила на всадника и коня невозмутимый взор. Она держала на коленях книгу и придерживала пальцем слово, на котором остановилась.

Сэм встряхнулся с каким-то странным ощущением, как будто очнулся от забытья, — и медленно спешился. Он облизнул пересохшие губы.

— А ты, я вижу, все сидишь, — сказал он. — Уткнулась носом в окаянную книжонку и читаешь всякую дребедень.

Он совершил полный круг и снова стал самим собой.

Красные розы ^{35}

(Перевод Е. Толкачева)

Надо же было случиться именно так, что на междугородной дороге сгорел железнодорожный мост. Таким образом поезд из Сан-Антонио, направлявшийся на юг, встал перед обломками моста без малейшей надежды двинуться вперед в ближайшие сорок восемь часов.

И в этом поезде ехала новая праздничная шляпа мисс Тони Бивер. Работник, мексиканец Эспиши, поехавший в тележке за шляпой за сорок миль от ранчо Эспиноза, вернулся с пустыми руками, хладнокровно пожимая плечами и крутя свои сигаретки. Приехав на станцию Найяль, он узнал, что поезд не придет, и так как ждать ему не приказывали, то он подобрал вожжи, зачмокал губами и повернул своих пони назад к ранчо.

Вы жестоко ошибаетесь, если думаете, что Пасхе — первому весеннему празднику — гораздо больше импонирует парадное шествие в церкви богачей на Пятой авеню, чем скромное собрание ее верных почитателей в молитвенном доме Кактус-Сити в Техасе. Здесь, в прериях, дочери и жены скотоводов

не менее тщательно, чем в Нью-Йорке, украшают в этот день свои платья и шляпы пасхальными цветами, и в этот день Дальний Запад превращается во что-то среднее между Парижем и Парадизом.

Но вот уже пришла Страстная пятница, а пасхальная, с цветами шляпа Тони Бивер уныло цвела в уголке товарного вагона экспресса, стоявшего перед сгоревшим мостом.

А в полдень в субботу мисс Роджерс с ранчо Шустринг и Элла Уивз из Энчоро и миссис Беннет с Идой из Грин-Уолли должны заехать в Эспинозу, чтобы захватить с собою Тони.

И тогда, тщательно одевшись в новые платья и шляпы, очаровательное общество весело покатит за десять миль в Кактус-Сити, чтоб в воскресенье утром, выстроившись в ряд, покорить сердца всех без исключения мужчин, и своими праздничными нарядами вызвать зависть даже у полевых лилий…

Итак, в пятницу Тони сидела на ступеньках дома и сосредоточенно избивала хлыстом невинный кустик, осмелившийся выставить свою свежую зелень напоказ бедной и злой Тони.

У Тони были обиженно поджаты губки, и вся она была окружена мрачным ореолом отчаянной трагедии.

— Ненавижу железные дороги, — мрачно и гневно говорила она. — И мужчин тоже ненавижу Они смеют утверждать, что могут все объяснить и все устроить… Ну, какое оправдание вы найдете для сгоревшего моста? А у Иды Беннет шляпка будет отделана фиалками… И, в общем, я не могу ехать в Кактус без новой шляпы. Конечно, будь я мужчиной, я бы, наверно, сумела ее достать…

Двое мужчин безмолвно слушали, как унижают их породу.

Один из них был Уэллс Пирсон, ковбой из Мэго-Келлор, другой Томсон Берроус, овцевод из Грин-Уолли. Оба считали Тони очаровательной, даже когда она издевалась над мужчинами и бранила железнодорожные порядки. Оба они охотнее, чем страусы, отдающие свои перья, или белая цапля, умирающая для эгретки, содрали бы с себя кожу, чтобы сделать из нее шляпку Тони, но, увы, их бедная кожа была неподходящим материалом для пасхальной шляпки. И ни один из них никак не мог сообразить, как поправить ужасное несчастье.

Пирсон, со своим темно-коричневым лицом и светло-соломенными, выгоревшими на солнце волосами, делавшими его похожим на школьника, был охвачен глубокой меланхолией, переходившей в тоску. Неудача бедняжки Тони огорчала его до глубины души, но выразить этого он никак не умел. Томсон Берроус был куда более ловок и галантен. Он был родом откуда-то с Востока, носил ботинки и галстук и никогда не терялся в женском обществе.

— Большая канава на Песчаной Балке стоит полна водой после последних дождей, — робко сказал Пирсон.

— Неужели?.. — сердито сказала Тони. — Благодарю вас за справку, мистер Пирсон. Мне кажется, что для вас новая шляпка ничего не значит… По-вашему, молодая женщина должна носить старый колпак, не снимая его пять лет, как это делаете вы? Если бы вода из вашей дурацкой канавы могла бы залить этот нелепый пожар моста, тогда от нее был бы еще некоторый толк…

— Я глубоко огорчен несчастьем с вашей шляпкой, мисс Бивер, — сказал Берроус, учтя мгновенно печальный опыт Пирсона. — Я, право, очень, очень, чрезвычайно огорчен! Если бы только можно было что-нибудь сделать…