Собрание сочинений в пяти томах. Том третий. Узорный покров. Рождественские каникулы. Острие бритвы.
Шрифт:
Мистер Мэтюрин весело хмыкнул.
— Хочет изобразить меня деспотом,— объяснил он мне.— Вы ему не верьте. Мое дело — это я, компаньоны у меня ни к черту, делом своим я горжусь. И малого своего стал натаскивать с азов, пусть продвигается постепенно, как любой наемный сотрудник, и чтобы был готов занять мое место, когда придет время. Такое дело, как у меня,— это огромная ответственность. Некоторых своих клиентов я обслуживаю по тридцать лет, и они мне доверяют. Я лучше себе в убыток поступлю, лишь бы сберечь их деньги.
Грэй рассмеялся.
— Тут недавно явилась одна старушенция, хотела поместить тысячу долларов в какое-то
— Про нас, маклеров, много чего говорят, но маклеры-то бывают разные. Я не хочу, чтобы люди теряли деньги, я хочу, чтобы они наживались, а они, во всяком случае большинство, такое выделывают, точно у них одна забота — как бы поскорее спустить все до последнего цента.
— Ну, что вы о нем скажете? — спросил Эллиот, когда Мэтюрины укатили обратно в свою контору, а мы с ним вышли на улицу.
— Меня новые человеческие разновидности всегда интересуют. Эта взаимная любовь отца и сына очень трогательна. В Англии такое редко встретишь.
— Он обожает сына. А вообще он — странная смесь. То, что он сказал о своих клиентах,— сущая правда. Он опекает сбережения каких-то бесчисленных старух, военных в отставке, бедных священников. Казалось бы, зачем это ему, одна морока, но его самолюбию льстит, что они так свято в него верят. Зато уж если речь идет о крупной сделке, где ему противостоят могущественные интересы, тут он может себя показать и жестким, и безжалостным. Тут от него пощады не жди. Ни перед чем не остановится, а свой фунт мяса получит. Кто ему враг, того он мало что пустит по миру, но еще и руки будет потирать от удовольствия.
Вернувшись домой, Эллиот рассказал миссис Брэдли, что Ларри отклонил предложение Генри Мэтюрина. Как раз в это время в комнату вошла Изабелла, завтракавшая у подруги. Сказали и ей. Последовал разговор, во время которого Эллиот, если верить тому, как он мне об этом рассказывал, проявил недюжинное красноречие. Хотя сам он последние десять лет не проработал и часа и хотя работа, которой он нажил себе прочный достаток, отнюдь не была изнурительной, он твердо держался того мнения, что рядовому человеку трудиться необходимо. Ларри — самый обыкновенный молодой человек, положения в обществе у него никакого, а значит, нет и причин нарушать похвальные обычаи своей родины. Такому прозорливому человеку, как Эллиот, было ясно, что Америка вступает в пору небывалого в ее истории процветания. Ларри представляется возможность оказаться среди первых, и при должном усердии он к сорока годам свободно может нажить несколько миллионов. А тогда, если он захочет удалиться от дел и вести жизнь джентльмена, скажем, в Париже, на авеню дю Буа, да еще приобрести замок в Турени,— пожалуйста, он, Эллиот, ничего не имеет против.
Луиза Брэдли, со своей стороны, высказалась не столь пространно, но недвусмысленно:
— Если он тебя любит, должен быть готов для тебя поработать.
Не знаю, что ответила на все это Изабелла, но она не могла не признать, что и мать, и дядя рассуждают здраво. Все ее знакомые молодые люди либо учились, готовясь к какой-нибудь профессии, либо уже поступили на службу. Не может же Ларри рассчитывать, что, если он отличился в авиации,
— Боб Нелсон покормит вас завтраком,— добавила она.
— А еще лучше вот что,— сказал Эллиот.— Дай им корзинку с завтраком, и пусть поедят на веранде, а потом и поговорить можно.
— Это бы хорошо,— сказала Изабелла.
— Ничего нет приятнее, чем импровизированный завтрак на свежем воздухе,— назидательно произнес Эллиот.— Старая герцогиня д'Юсез говорила мне, что в такой обстановке самый строптивый мужчина и тот поддается на уговоры. Что ты им дашь на завтрак?
— Фаршированных яиц и сандвичей с курицей.
— Глупости. Какой же это пикник без паштета? И еще, на закуску дай им креветок, заливную куриную грудку и салат латук, я его сам заправлю. А после паштета в виде уступки вашим американским вкусам — яблочный пирог.
— Я дам им фаршированных яиц и сандвичей с курицей, Эллиот,— твердо повторила миссис Брэдли.
— Ну так попомни мои слова: ничего не выйдет, и все по твоей вине.
— Ларри ест очень мало, дядя Эллиот,— сказала Изабелла.— Он, по-моему, и не замечает, что ест.
— Надеюсь, ты не ставишь ему это в заслугу, бедная моя девочка,— отозвался Эллиот.
Но миссис Брэдли не дала сбить себя с толку. Позже Эллиот рассказал мне о результатах этой поездки, пожимая плечами, как истый француз.
— Говорил я им, что ничего не выйдет. Я просил Луизу подкинуть хоть бутылку монтраше, из тех, что я прислал ей перед самой войной, но она меня не послушалась. Дала им только термос с горячим кофе. Чего же было и ждать?
А рассказал он мне, что сидел с Луизой в гостиной, когда автомобиль остановился у подъезда и Изабелла вошла в дом. Совсем недавно стемнело, занавески были задернуты, Эллиот, развалясь в кресле, читал роман, а миссис Брэдли вышивала экран для камина. Изабелла, не заходя в гостиную, прошла к себе в спальню. Эллиот посмотрел поверх очков на сестру.
— Наверно, пошла снять шляпу,— сказала та.— Сейчас явится.
Но Изабелла не явилась. Прошло несколько минут.
— Может быть, устала и прилегла.
— А ты разве не думала, что Ларри тоже зайдет?
— Ох, Эллиот, отстань.
— Да мне что ж. Дело ваше.
Он опять уткнулся в книгу. Миссис Брэдли продолжала вышивать. Но через полчаса она вдруг встала с места.
— Посмотрю, пожалуй, как она там. Если задремала, я не стану ее тревожить.
Она вышла, но очень скоро вернулась.
— Она плакала. Ларри уезжает в Париж. На два года. Она обещала его ждать.
— Зачем ему понадобилось ехать в Париж?
— Не задавай мне вопросов, Эллиот. Я не знаю. Она мне ничего не говорит. Сказала только, что понимает и не хочет ему мешать. Я ей говорю: «Если он готов расстаться с тобой на два года, значит, не очень тебя любит», а она: «Что же делать, главное — я-то его очень люблю».— «Даже после сегодняшнего?» — «После сегодняшнего, говорит, я его еще больше полюбила. Да и он меня любит, я уверена».