Собрание сочинений в семи томах. Том 2. Романы
Шрифт:
— Еще немного — и было бы поздно, — выдыхает он в страшном волнении.
Глава 3
Пантеизм
Президенту Бонди представляется, будто все это сон. Марек с материнской заботливостью усаживает его в кресло и в мгновение ока извлекает откуда-то коньяк.
— На, выпей немедленно, — бормочет он, трясущейся рукой поднося Бонди коньячную рюмку. — Тебе тоже несладко пришлось, а?
— Напротив, — вяло выговаривает президент: язык с трудом повинуется ему. — Это было так прекрасно, дружище! Я будто парил в воздухе, или что-то в этом роде…
— Да, да, — подхватил Марек, — именно это я и хотел сказать. Ты словно паришь или возносишься
— Чрезвычайно приятное ощущение, — повторил пан Бонди. — По-моему, это и есть экстаз. Как будто там нечто… нечто…
— Нечто божественное? — неуверенно подсказал Марек.
— Может быть. И даже наверняка, дружище. Я отродясь не бывал в церкви, Руда, но в подвале было словно в церкви. Что это я там вытворял, скажи на милость?
— Стоял на коленях, — с горечью признался Марек и принялся расхаживать взад-вперед по комнате.
Президент Бонди в недоумении провел рукою по лысине.
— Гм, странно. Да брось, неужто я стоял на коленях? Слушай, а что там… гм… что там, в этом склепе, так действует на человека?
— Карбюратор, — проворчал Марек, кусая губы. Лицо его в эту минуту еще больше осунулось и посерело.
— Черт возьми, — удивился Бонди, — как же это он, а?
Инженер молча пожал плечами; опустив голову, продолжал мерить шагами комнату.
Г. X. Бонди следил за ним взглядом, не в силах скрыть младенческого удивления. «Марек спятил, — сказал он себе, — но, черт возьми, что в его подвале действительно находит на человека? Такое мучительное блаженство, такая неколебимая уверенность, восторг и всепоглощающая покорность богу…»
Пан Бонди поднялся и снова наполнил рюмку коньяком.
— Марек, — обратился он к инженеру, — я знаю, что это такое.
— Что ты знаешь? — выпалил Марек и замер на месте.
— Что там, в склепе. Это странное душевное состояние. Скорее всего, это какая-нибудь отрава!
— Разумеется, отрава! — зло расхохотался Марек.
— Я сразу догадался, — похвастался повеселевший Бонди. — Значит, это твой аппарат выделяет что-то… ну, вроде как озон, правильно? Или, вернее, какой-то отравляющий газ. Стоит человеку подышать им, и он… малость… того… не в себе, не так ли? Бесспорно, дружище, это не что иное, как отравляющий газ; каким-то образом он выделяется при сгорании угля в этом… самом… твоем Карбюраторе. То ли светильный, то ли веселящий газ, или фосген, словом, нечто вроде… Поэтому ты установил там вентилятор. И поэтому сам спускаешься в подземелье только в противогазе, разве я не прав? У тебя там черт- те что скапливается, Марек!
— Если бы это был газ! — взорвался Марек, потрясая в воздухе кулаками. — Видишь ли, Бонди, из-за этого я и вынужден продать свой Карбюратор. Иначе я просто не вынесу, не вынесу, — выкрикивал он чуть ли не со слезами на глазах. — Я не предполагал, что мой Карбюратор начнет вытворять такое, такое… немыслимое… непотребство. Ты вообрази, это он выкидывает у меня с самого начала! И кто бы ни приблизился — все его чувствуют. Ты еще ничего не знаешь, Бонди, а мой дворник поплатился собственной шкурой.
— Бедняга, — воскликнул пораженный пан президент, — неужели скончался?
— Нет, он обратился! — в отчаянии вскричал Марек. — Я признаюсь тебе, Бонди: у моего изобретения, у моего Карбюратора, есть один чудовищный недостаток. Но ты купишь его или возьмешь даром, несмотря ни на что; ты возьмешь его, Бонди, даже если из него посыплются черти. Тебе, Бонди, это безразлично, лишь бы выкачать миллиарды. И они потекут в твои карманы, любезный. Мой Карбюратор — эпохальное изобретение, но я уже не хочу иметь с ним ничего общего. У
— Нет уж, ты меня в это дело не впутывай, — запротестовал Бонди. — Если Карбюратор вырабатывает отравляющие газы, власти запретят его и — конец. Ты ведь знаешь, с нашими ничтожными масштабами… Вот в Америке…
— Какие там отравляющие газы, — вырвалось у Марека, — он вырабатывает нечто в тысячи раз более страшное. Запомни, Бонди, что я сейчас тебе скажу: это выше человеческого понимания, но мошенничества здесь ни на йоту. Так вот, в моем Карбюраторе на самом деле материя сгорает дотла, от нее даже пепла не остается: другими словами, мой Карбюратор расщепляет, испепеляет, разлагает материю на электроны; он истребляет, перемалывает ее, не знаю уж, как еще сказать, — короче говоря, он использует ее полностью. Ты и понятия не имеешь, какая огромная энергия заключена в атомах. Имея в запасе полцентнера угля, ты сможешь объехать на корабле вокруг света, залить электричеством Прагу, привести в движение Рустон [6] , — все, что пожелаешь; чтоб отопить целую квартиру и приготовить пищу для большой семьи, тебе хватит уголька величиною с орешек; в конце концов мы обойдемся даже без угля — просто добудем тепло из первого подвернувшегося под руку булыжника или комка глины, обнаруженного возле дома. Любое количество материи скрывает в себе больше энергии, чем огромный паровой котел, остается только ее выжать! Только суметь сжечь ее без остатка! И я научился это делать, Бонди; мой Карбюратор сжигает ее; согласись, Бонди, ради такого грандиозного успеха стоило трудиться двадцать лет!
6
Рустон — металлургические заводы в г. Либень, Чехословакия.
— Видишь ли, Руда, — осторожно начал пан президент, — это поразительно, но я почему-то тебе верю. Честное слово, верю. Видишь ли, когда я стоял перед этим твоим Карбюратором, я чувствовал: тут скрыто нечто невообразимое, великое, прямо потрясающее. Я бессилен побороть в себе это чувство — и я тебе верю. Там, внизу, в этом подвале, у тебя сокрыта какая-то тайна. И она перевернет весь мир.
— Ах, Бонди, — в смятении прошептал Марек, — вот в том-то и загвоздка. Погоди, я тебе растолкую. Ты когда-нибудь читал Спинозу?
— Нет, никогда.
— Я тоже прежде никогда не читал, а теперь, видишь, начинаю интересоваться такими вещами. В философии я ни шиша не смыслю, для инженера это лес темный, но что-то все-таки в ней есть. Ты ведь веришь в бога?
— Я? Как тебе сказать, — задумался Бонди. — Я, право, не знаю. Бог, скорее всего, есть, но где-то на другой планете. У нас — нет! Куда там! Такие штучки, видно, не для нашего века. Да что бы он здесь делал, скажи на милость?!
— Я в бога не верю, — твердо признался Марек. — Не хочу в него верить. Я всегда был атеистом. Я верил в материю, прогресс — и ни во что больше. Я человек науки, Бонди, а наука не может допустить существования бога.
— Для торговли, — заявил пан Бонди, — абсолютно безразлично, есть бог или нету. Хочет быть, пусть себе будет, — бога ради, пожалуйста! Мы друг другу не помеха.
— Но с точки зрения науки, — строго возразил инженер, — это абсолютно исключено. Или он, или наука. Я не утверждаю, что бога нет; я утверждаю только, что он не должен быть или, по крайней мере, не должен проявляться. И я убежден, что наука постепенно, шаг за шагом вытеснит бога или хотя бы ограничит его влияние; я убежден, что в этом — высочайшее ее назначение.