Собрание сочинений в семи томах. Том 6. Рассказы, очерки, сказки

Чапек Карел

Второй домовой взял эти письма и стасовал.

— Снимаю, — сказал первый чертик.

— Ну, сдавай, — промолвил второй.

— Эх, эх! — проворчал третий. — Плохая карта!

— Хожу, — воскликнул четвертый и шлепнул письмом по столу.

— Крою, — возразил пятый, кладя новое письмо на то, которое положил первый.

— Слабовато, приятель, — сказал шестой и тоже кинул письмо.

— Шалишь. Покрупней найдется, — промолвил седьмой.

— А у меня козырной туз! — крикнул восьмой, кидая свое письмо на кучку остальных.

Этого,

детки, г-н Колбаба выдержать не мог.

— Позвольте вас спросить, господа карапузики, — вмешался он. — Что это у вас за карты?

— А-а, господин Колбаба! — ответил первый домовой. — Мы вас не хотели будить, но раз уж вы проснулись, садитесь сыграть с нами. Мы играем просто в марьяж.

Господин Колбаба не заставил просить себя дважды и подсел к домовым.

— Вот вам карты, — сказал второй домовой и подал ему несколько писем. — Ходите.

Смотрит г-н Колбаба на те письма, что у него в руках, и говорит:

— Не в обиду будь вам сказано, господа карлики, — нету в руках у меня никаких карт, а одни только недоставленные письма.

— Вот-вот, — ответил третий мужичок с ноготок. — Это и есть наши игральные карты.

— Гм, — промолвил г-н Колбаба. — Вы меня простите, господа, но в игральных картах должны быть самые младшие — семерки, потом идут восьмерки, потом девятки и десятки, потом — валеты, дамы, короли и самая старшая карта — туз. А ведь среди этих писем ничего похожего нет!

— Очень ошибаетесь, господин Колбаба, — сказал четвертый малыш. — Ежели хотите знать, каждое из этих писем имеет большее или меньшее значение, смотря по тому, что в нем написано.

— Самая младшая карта, — объяснил первый карлик, — семерка, или семитка — это такие письма, в которых кто-нибудь кому-нибудь лжет или голову морочит.

— Следующая младшая карта — восьмерка, — подхватил второй карапуз, — такие письма, которые написаны только по долгу или обязанности.

— Третьи карты, постарше — девятки, — подхватил третий сморчок, — это письма, написанные просто из вежливости.

— Первая старшая карта — десятка, — промолвил четвертый. — Это такие письма, в которых люди сообщают друг другу что-нибудь новое, интересное.

— Вторая крупная карта — валет, или хлап, — сказал пятый. — Это те письма, что пишутся между добрыми друзьями.

— Третья старшая карта — дама, — произнес шестой.

— Такое письмо человек посылает другому, чтобы ему приятное сделать.

— Четвертая старшая карта — король, — сказал седьмой. — Это такое письмо, в котором выражена любовь.

— А самая старшая карта — туз, — докончил восьмой старичок. — Это такое письмо, когда человек отдает другому все свое сердце. Эта карта все остальные бьет, над всеми козырится. К вашему сведению, господин Колбаба, это такие письма, которые мать ребенку своему пишет либо один человек другому, которого он любит больше

жизни.

— Ага, — промолвил г-н Колбаба. — Но в таком случае позвольте спросить: как же вы узнаете, что во всех этих письмах написано? Ежели вы их вскрываете, судари мои, это никуда не годится! Этого, милые, нельзя делать. Разве можно нарушать тайну переписки? Я тогда, негодники вы этакие, в полицию сообщу. Это ведь страшный грех — чужие письма распечатывать!

— Про это, господин Колбаба, нам хорошо известно, — сказал первый домовик. — Да мы, голубчик, ощупью сквозь запечатанный конверт узнаем, какое там письмо. Равнодушное — на ощупь холодное, а чем больше в нем любви, тем письмецо теплее.

— А стоит нам, домовым, запечатанное письмо на лоб себе положить, — прибавил второй, — так мы вам от слова до слова скажем, про что там написано.

— Это дело другое, — сказал г-н Колбаба. — Но уж коли мы с вами здесь собрались, хочется мне вас кое о чем расспросить. Конечно, ежели позволите…

— От вас, господин Колбаба, секретов нет, — ответил третий домовой. — Спрашивайте, о чем хотите.

— Мне любопытно знать: что домовые кушают?

— Это как кто, — сказал четвертый карлик. — Мы, домовые, живущие в разных учреждениях, питаемся, как тараканы, тем, что вы, люди, роняете: крошку хлеба там либо кусочек булочки. Ну, сами понимаете, господин Колбаба: у вас, людей, не так-то уж много изо рта сыплется.

— А нам, домовым почтовой конторы, неплохо живется, — сказал пятый карлик. — Мы варим иногда телеграфные ленты; получается вроде лапши, и мы ее почтовым клейстером смазываем. Только этот клейстер должен быть из декстрина.

— А то марки облизываем, — добавил шестой. — Это вкусно, только бороду склеивает.

— Но больше всего мы любим крошки, — заметил седьмой. — Вот почему, господин Колбаба, в учреждениях редко крошки с мусором выметают: после нас их почти не остается.

— И еще позвольте спросить: где же вы спите? — промолвил г-н Колбаба.

— Этого, господин Колбаба, мы вам не скажем, — возразил восьмой старичок. — Ежели люди узнают, где мы, домовые, живем, они нас оттуда выметут. Нет, нет, этого вы знать не должны.

«Ну, не хотите говорить, не надо, — подумал Колбаба. — А я все-таки подсмотрю, куда вы пойдете спать».

Сел он опять к печке и стал внимательно следить. Но так уютно устроился, что начали у него веки слипаться, и не успел он досчитать до пяти — уснул как убитый и проспал до самого утра.

О том, что он видел, г-н Колбаба никому не стал рассказывать, потому что, вы сами понимаете, на почте ведь нельзя ночевать. А только с тех пор стал он людям письма разносить охотней. «Вот это письмо, — говорил он себе, — теплое, а это вот прямо греет — такое горячее; наверно, какая-нибудь мамаша писала».