Собрание сочинений в трех томах. Том 1.
Шрифт:
— Ну поезжай, поезжай. Уже время.
Пал Палыч пошевелил вожжами. Кобыла покачалась, стронулась и повезла. А Пал Палыч, обернувшись, сказал с этакой ехидцей:
— Часам к одиннадцати доеду. А ты тем временем… — Он что-то пробурчал еще, улыбнулся в густые усы, почесал затылок, сдвинул картуз на глаза да так и поехал с надвинутым картузом, будто затаив под козырьком выражение глаз и свои мысли.
Так Филипп Иванович и не дошел до дома.
Вскоре встретилась автомашина с семенами.
— В отряд? — спросил он у шофера.
—
— Поедем, поедем! Поспешим давай.
По дороге шофер рассказал, как вчера до полуночи думали в правлении о дополнительном плане занятого пара, как председатель противился ему и как директор МТС обещал председателю «намылить голову» на бюро за саботаж дополнительного плана.
Подъехали к отряду. Филипп Иванович, поздоровавшись с трактористами, взошел на поле, вспаханное в эти дни под занятый пар. Глыбы земли, вывороченные плугом, лежали несуразными каменьями, земля была настолько суха, что разборонить ее не было никакой возможности. Сеять в такую землю и в такой срок — бессмысленно и вредно. Филипп Иванович вернулся к будке и спросил у бригадира Боева:
— Вася! Чего ж вы стоите? Есть указание сеять.
— Да вот… жду воду. Должен скоро подвезти. И председатель обещал приехать. — Указав на глыбы, бригадир спросил: — Видите?
— Вижу. И что же, будешь сеять?
— А как же? Буду.
— А если я запрещу?
— То есть как это так «запрещу»? Вас же…
— Как рядовой колхозник запротестую и потребую созвать общее собрание. Как ты на это посмотришь?
Вася улыбнулся, повел могучими плечами и сказал:
— В уставе сельхозартели такого пункта нет. А здорово было бы! — И сразу пошел напрямую, без обиняков: — Пишите на меня акт, Филипп Иванович. Дескать, нарушает агротехнику, угробляет урожай. А я подпишу внизу личное мнение: дескать, по дополнительному. И — ни кот, ни кошка не виноваты.
— А если без акта, а просто так?
— Без акта невозможно — снимут меня. И будем мы с вами тогда ходить по полю вдвоем и грустные песенки распевать.
— Да я акт на тебя составить не могу. Не имею права.
— Вот задача так задача! — задумчиво произнес Вася и развел руками. Потом он сел в борозду, поковырял ключом ссохшийся ком земли и сказал, не обращаясь ни к кому: — Ну как тут сеять? Как в печке спеклась. — Потом он посмотрел на дорогу и уже совсем сердито заговорил о другом: — И что это за водовоз, черт возьми! То он за полчаса доставляет воду, а то и за пять часов не дождешься. Буду просить другого. Ну разве ж так можно! Два трактора на культивации черного пара работают, а два с сеялками здесь стоят, ждут воды. Хоть бы председатель ехал скорее. Не могу я с этим Пал Палычем работать. — И было что-то в Васе такое, что внушало к нему уважение. То ли могучая сила, выступающая буграми-бицепсами, то ли открытое голубоглазое лицо, то ли рассудительность, а может быть, все это вместе взятое. А между тем до тридцати лет он оставался для всех односельчан «Васей». Сейчас он злился на Пал Палыча не очень-то сильно. И заключил: — И обижать его нельзя — пожилой человек, и не поругать нельзя этого Пал Палыча — будет гнуть по-своему.
— Когда я шел в село, видел его. Едет, — сказал Филипп Иванович.
Оба замолчали. Молчали и смотрели на пашню. И не было им тягостно от этого молчания. Они знали, о чем думает каждый из них, и оба понимали друг друга. И еще раз Филипп Иванович упрекнул себя: «А я-то считал, что и Вася теперь меня не послушает». Он положил Васе руку на плечо и сказал просто:
— Не надо сеять, Вася.
— Не надо, — согласился тот. — А как сделать?
— Просто не сеять. И все. Поедем в правление к председателю: будем думать.
— Да он же должен приехать сюда.
— Пока он вырвется из правления, а мы уж будем там. Вот с этой же машиной.
— Семена сложить или везти обратно? — спросил шофер.
— Пока… сложим, — неуверенно ответил Вася, посматривая на Филиппа Ивановича, — Ну-ка да кто из района нагрянет. А у нас — ни семян, ни воды. По крайности на Пал Палыча свалить можно… Ему как с гуся вода.
Семена сложили в бурт и поехали в село.
Километра за два от будки, в лощине, они увидели одиноко стоящие дроги с бочкой, а рядом с ними, на траве, Пал Палыча. По всей видимости, он спал, потому что перед лошадью лежала зеленая трава, чересседельник же был отпущен.
Пал Палыч расположился, вероятно, основательно и надолго.
— Ну-ка остановись, — сказал Филипп Иванович шоферу.
— Черт возьми! Спи-ит! — зашипел Вася в негодовании.
— Тише. Я подойду. — Филипп Иванович предостерегающе поднял руку.
Он подошел к Пал Палычу. Тот лежал вверх лицом, прикрыв козырьком глаза. Но странное дело — один глаз, казалось, был полуоткрыт и смотрел на мир вообще и на Филиппа Ивановича в частности.
— Пал Палыч! — окликнул его Филипп Иванович.
— А? — отозвался тот, не пошевелившись.
— Что же это такое?
Пал Палыч приподнялся на локте и спросил:
— А что?
— Надо торопиться. Сеять занятого пара не будут. Надо переключать все тракторы на культивацию черного пара. А ты спишь. И воды нет.
— Не будут сеять?! — бодро воскликнул Пал Палыч и сел.
— Не будут.
— Ах я сукин сын! — еще раз воскликнул Пал Палыч. — Как же это я не догадался-то?
Он вскочил, подтянул чересседельник, поправил узду. И — удивительное дело! — лошадь подняла голову, запрядала ушами, ободрилась, будто ездовой что-то такое шепнул ей на ухо, и… побежала рысью.
— Впере-ед! — крикнул Пал Палыч, сдвинув картуз на затылок, и скрылся в облаке пыли, поднимаемой колесами.
Все трое смотрели ему вслед. И каждый реагировал по-своему. Филипп Иванович шутя сказал:
— Ну и «саботажник»!
А Вася — свое:
— Обижать нельзя — пожилой человек — и не поругать невозможно.