Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести
Шрифт:
— Дай руку, Кандыков, — сказал Анатолий Яковлевич. — Ты молодец, парень! Так ты говоришь: будут у нас сады цвести?
— Будут! — ответил Костя и, краснея, пожал широкую руку директора.
Знакомое выражение появилось на лице Анатолия Яковлевича. Узкие глаза засветились, заулыбались.
— Сами виноваты — проворонили! — сказал он. — Надо было настороже быть. Ведь говорили люди, что плохой ветер дует. Надо бы подежурить. А мы доверились: июнь наступил. Вот тебе и июнь! Ну, что делать, на ошибках учимся. Будем крепче помнить, что от алтайского климата всего ожидать можно.
— А
— Да, и посадим, — ответил Анатолий Яковлевич, — если еще у нас юннаты на это дело рукой не махнули.
— Мы не махнули! Нет, не махнули! — со всех сторон закричали школьники. — Давайте снова посадим! Мы теперь умеем!
— Разрешите, я с ребятами в Горно-Алтайск съезжу, — попросила Анна Михайловна, которая до сих пор молча стояла в сторонке. — Вам ведь, Анатолий Яковлевич, сейчас некогда.
— Да, вы правы, — озабоченно сдвинув брови, согласился Анатолий Яковлевич, — не время мне сейчас уезжать. Не время! В «Красной заре» еще сев не закончили — туда надо съездить. Может, им помощь придется организовать… Да вот теперь с морозом… Неизвестно, что на огородах останется… надо партийцев собрать, с народом посоветоваться. Как тут уехать?
— Да ведь и я могу съездить, — заявила Марфа Петровна. — Велика ли трудность!
— Разрешите, я поеду! — закричали со всех сторон ребята.
— Я тоже поеду! Я на машине ездить не боюсь!
— А я уже ездил, до самого Чемала ездил!
Только сейчас Костя заметил, что Чечек в саду не было. Он подошел к Лиде Корольковой:
— А где же Чечек?
— Дома сидит, — ответила Лида. И тут же лицо ее приняло обиженное выражение.
— Почему же дома? — удивился Костя. — Что ж, она не знает, что тут случилось?
— Ну да, не знает! Как бы не так! Все кричат: «Сад померз!» А она говорит: «Никакого там сада нет. Одни прутики». И говорит: «Никаких таких яблонь с белыми цветами на свете не бывает, и никакие яблоки на дереве не растут, а на дереве растут только шишки да волчьи ягоды. Вот и всё». И говорит: «Ну и пусть эти прутики мерзнут — вот велика беда! В тайге таких прутиков сколько хочешь растет!»
Костя улучил минутку, когда Марфа Петровна отошла в сторону поглядеть яблоньку, которая ей показалась живой, и сказал ей:
— Марфа Петровна, я с вами в Горно-Алтайск поехать не смогу — ухожу в Кологош. Но вот о чем я вас попрошу: возьмите вы, пожалуйста, с собой этого бурундука… ну, Чечек эту, Чечек Торбогошеву! Пусть она своими глазами на живые яблони посмотрит — они сейчас цветут там… Если она поверит, то хорошая юннатка будет. Она на работу ловкая. И потом, она ведь из тайги. Там люди никогда яблонь не видали. Пускай она будет тем человеком, который в аил принесет яблоко!
— Я тебя понимаю, Костя, — ответила Марфа Петровна. — Жалко… ах жалко мне, дружок, что мы тебя в классе больше не увидим! — И подумала: «Ах, дети, дети, как они быстро растут! Только сроднишься, только привяжешься, а они уже и уходят из твоих рук!»
Марфа Петровна вытерла глаза. Костя растроганно посмотрел на нее. Он хотел сказать, что ведь и ему нелегко расставаться и со школой и с учителями, что ведь и он любит Марфу Петровну, что
В Кологош — присматривать за кроликами — Анатолий Яковлевич решил послать Костю. Он долго думал над этим, колебался: не хотелось ему отсылать Кандыкова, когда такая беда случилась с их садом. Кандыков очень был нужен здесь, да и сам Костя с тяжелой душой оставлял сад.
— Как же я поеду, Анатолий Яковлевич? Недоделано, недосажено. И арык бы начинать надо.
Это так. Но кого послать в тайгу? Интернатские уезжают и уходят в свои дальние деревни — по домам. Можно бы послать Манжина, но Манжин упрям, не поедет. Он уже сказал, что никуда не пойдет, пока сад не зазеленеет. Петухова? Он смелый и работящий, но беспечный человек. Он кроликов не особенно жалует, они у него голодными насидятся. И еще несколько имен прикинул в уме Анатолий Яковлевич, а остановился все-таки на Косте.
«Да, в тайгу не всякого пошлешь. А Кандыков — парень твердый, сообразительный, честный. Сделает все, что надо. И животных любит, и с ружьем умеет обращаться. Возьмет свою собаку. Нет, кроме Кандыкова, никого не пошлю — тут уж я буду спокоен».
Анатолий Яковлевич повидался с Костиным отцом, договорился, чтобы он отпустил Костю. Отец сам вычистил, проверил и зарядил Косте свое охотничье ружье. Рано утром на школьном дворе снарядили возок — все кроличьи клетки поставили друг на друга и связали веревками. С одной стороны в сено уложили ружье, с другой — хорошо отточенную косу-литовку, а в середину — мешок картошки, сумку с крупой, хлебом и маслом и еще чайник и котелок.
Больше всех хлопотал и суетился около возка Алеша Репейников, хотя и был удручен. Услышав, что в тайгу едет Костя, а не он, Алеша побежал к Анатолию Яковлевичу:
— Почему это Кандыков? А почему же не я, Анатолий Яковлевич! Я бы и сам мог! А чо?
— А «чо»? Такого слова в русском языке нет.
— Ну, Анатолий Яковлевич, я не буду «чокать», ладно… Так ведь это и несправедливо!..
У Алеши на глаза навернулись мимолетные слезы, и он с досадой отвернулся.
Анатолию Яковлевичу стало жалко его. Но не посылать же двенадцатилетнего парнишку одного в тайгу!
— Нельзя, Алеша, — мягко сказал он. — Там волки ходят, а ты еще и стрелять не умеешь!
— Умею!
— И кролики тебя не слушаются, разбегаются. Ты их слишком жалеешь. Кто тебя знает — возьмешь да и выпустишь их погулять на лужок. Или вырвутся у тебя… Ну, и что ты так спешишь? Подрасти немножко!
— А уж как будто и не справлюсь! Я же день и ночь буду за ними глядеть!
Но просьбы не помогли: в тайгу все-таки поехал Костя.
Костю отправились провожать товарищи — Вася Манжин и Ваня Петухов. Ребята все трое пошли пешком. А на повозку с кроличьими ящиками уселась Настенька и взяла в руки вожжи. Она хотела посмотреть, как будет жить Костя в избушке: есть ли там постель, не надо ли добавить туда какой посуды, не повесить ли занавески. А то у этих ребят все будет кое-как!