Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести
Шрифт:
Все забыли про огороды.
— А какие медали-то? — допрашивал Женька. — «За отвагу» есть?
— Конечно, есть! — горделиво отвечала Раиса.
— А еще какие?
— Вот приедет — разгляжу, тогда скажу какие.
— О! Приедет-то — мы и сами разглядим!
— А может, он вам не покажет? Может, он с вами и разговаривать-то не будет?
Ребята примолкли, переглянулись. Неизвестно, может, и правда разговаривать не будет — командир все-таки, с медалями… И вдруг у Груни блеснули глаза. Чистое, слегка загорелое
— Раиса, — сказала она, — не забудь: завтра пойдем гряды делать.
— Гряды? — рассеянно отозвалась Раиса, глядя в сторону. — Может, приду.
— Нет, не «может, приду», а приходи, — твердо сказала Груня. — Довольно бездельничать! Для своего же колхоза постараться не хочешь. Мы работаем, а ты гуляешь!
— Да чего ты опять пристала? — начала Раиса. — Что председателева дочка…
— Не председателева дочка, а бригадир! — прервала ее Груня. — А не придешь, все Виктору расскажу. Посмотрим, что он тогда тебе скажет. Посмотрим, с кем он тогда разговаривать будет — с нами или с тобой!
Раиса поджала губы и молча разглядывала кончик своего пояска.
— Ну и посмотрим… — негромко, но упрямо повторяла она. — Ну и посмотрим…
Однако было заметно, что эти слова крепко смутили ее. Утром она вместе со всеми пришла на огород копать гряды.
Ромашка чувствовал себя счастливым. И оттого, что жарко пригревает солнышко, и оттого, что сегодня утром старик Мирон, приставленный к лошадям, дал ему проехать верхом на рыжей кобылке, и оттого, что его гряды в огороде вышли все-таки самые лучшие… Это сказала сама тетка Елена, бригадир по огородам, и Женьке, делать нечего, пришлось замолчать.
Ромашка шел легким шагом и то насвистывал, то напевал. Пока эти горе-огородники соберутся засаживать свои гряды, у него уже огурцы взойдут.
Отворив калитку, Ромашка вдруг остановился — и остолбенел. Его гряды, его ровные, прямые гряды были истоптаны, будто палкой истыканы, и почти разбиты.
Ромашка в бешенстве оглянулся кругом. Огород был пуст. Вокруг отцветающей дикой груши гудели пчелы. Молодые смородиновые кусты, облитые росой и солнцем, светились и сверкали, будто на празднике.
Ромашка поставил на землю свою баночку с огуречными семенами и бросился на другой конец огорода, где в полном спокойствии лежали грядки, вскопанные ребятами.
— Вы мои так — и я ваши так! — пробормотал Ромашка, чуть не плача от гнева. — Я сейчас вот тоже все истопчу! Все до одной!
Но потом остановился. «Они так — и я так? Нет. А вот я не буду так. Я вот пойду да председателя приведу. Пусть он посмотрит, что его дочка делает».
Ромашка побежал.
— Ты уж посадил? — весело удивилась Груня. — Уж успел?
Ромашка сверкнул на нее светлыми ледяными глазами и ничего не ответил. Он шел прямо на них, не сворачивая.
— Вот идет, как бык какой, — закричала Стенька, — да еще толкается!
Козлик еще издали посторонился. А Женька хотел было задержать Ромашку и широко расставил руки:
— Стой! Пропуск давай! Пароль говори!
Но Ромашка молча отпихнул Женьку и пошел не оглядываясь. Все в недоумении посмотрели друг на друга.
— Что это он?
— Что это на него наехало?
Тут их догнала Раиса. У нее было обиженное лицо.
— Ромашка совсем взбесился! Я его не трогаю, а он толкается!
Подойдя к огороду, они сразу поняли, почему Ромашка взбесился. Все они, так же как и Ромашка, неподвижно остановились перед испорченными грядами.
— Ой, кто же это натворил? — жалобно сказала Стенька и обеими руками взялась за щеки. — Ой, батюшки!
Женька стоял, засунув руки в карманы и приподняв плечи. Черные брови его сдвинулись к самому переносью.
— А вот пусть не хвалится! — возразила Раиса. — А то — «мои лучше всех, лучше всех»! Вот тебе и лучше всех!..
Груня огорченно глядела на гряды:
— Еще на нас подумает, вот что хуже всего!
— А если взять да поправить? — несмело предложил Козлик.
Женька выдернул руки из карманов, оглянулся — нет ли заступа.
Груня поняла его движение:
— Вы пока сажайте огурцы, а я сейчас за лопатами сбегаю. Живо поправим.
Она не успела уйти, как пришел Ромашка, а за ним Грунин отец.
— Вот, дядя Василий! Смотри, — сказал Ромашка, не взглянув на ребят, — вот что сделали!
Председатель помолчал, потеребил ус и медленно перевел глаза на Груню:
— Это что же у тебя делается, бригадир?
— У меня! — вспыхнула Груня. — Как это — у меня? Мы все грядки делали… мы не портили…
— Они не портили! — горько сказал Ромашка. — Это не они, это петровские колхозники на конях проехали!
— Что ты, Ромашка! — крикнула Груня со слезами. — Ты и правда думаешь, что это мы?
— Нет, не вы, — повторил Ромашка. — Я и говорю — не вы, я говорю — это петровские… Это им не понравилось, что мои гряды тетка Елена похвалила!
— Ну уж, если ты не веришь… — у Груни осекся голос, она докончила почти шепотом: — Тогда как хочешь! — и гордо отошла в сторону.
— Груня не портила! — быстро и горячо сказала Стенька. — И я не портила! Мы все время вместе были. Может, вот Женька…
— Что? — крикнул Женька. — Ты что мелешь?
Все закричали, заспорили. И каждый доказывал, что не трогал Ромашкиных гряд.