Собрание сочинений в трех томах. Том 2.
Шрифт:
И плыла ее песня, наполняя все вокруг тоской и отчаянием, просила любви и ласки, жаловалась. Звуки песни донеслись и в село, но застряли в соломенных крышах и в рокоте толпы, ворчащей, чавкающей сапогами по навозной грязи, веками накопленной у надворья.
На
Но он не знал, что у избы Земляковых уже сгрудилась толпа.
Над селом висел гвалт. Около крыльца несколько мужиков напирали на милиционера, настойчиво выкрикивая:
— Узнать пришли! Не мешай!
— Народ сам знает, без тебя!
— Сторонись!
— Не могу! — старался перекричать милиционер. — Нельзя! Р-разойди-ись!
На крыльцо поднялся Сычев Семен и обратился к толпе:
— Товарищи! Пущай сам Федька покажет. Може, врут про яму. Поклеп-то на человека недолго навести. А може, и ямы нету никакой. Ежли есть яма, тогда другое дело. А може, ее нету!
— Пока-ажь!!! — завопили сразу несколько человек.
Вплотную к милиционеру приблизился Сычев и тихо ему сказал:
— Ты уходи, мил человек. Народ сейчас сурьезный: могут тебя того… Душевно говорю, жалеючи.
Милиционер растерялся. Толпа завыла:
— Сла-азь! Сла-а-а-а! А-а-а-а!
— Бей милицию! — орал Степка Ухарев.
Толпа хлынула к крыльцу. Милиционер подался в сени, оттуда — во двор и верхом — в волость. С крыльца уже командовал Сычев:
— Сперва, граждане, надо разобраться. Пущай закон решает.
— Как это закон?! — заорал Степка.
— Самого будем спрашивать? Аль как? — крикнул Сычев в толпу.
— Само-о-о-а-а!!! — рявкнула толпа.
Благожелатели Федора хотели, чтобы он рассказал сам. А врагам только того и надо было, чтобы он вышел из избы. Поэтому так дружно и рявкнули в ответ на вопрос Сычева.
Сычев скрылся в дверях. Он распахнул дверь в избу и сказал Федору, сидящему неподвижно за столом:
— Выходи. Народ требует.
Через минуту, не больше, вышел на крыльцо Федор.
Он — в одной рубахе, с расстегнутым воротом, без шапки, с цигаркой во рту.
Сразу в толпе стало тихо. Кто-то позади сказал шепотом:
— Господи!
Совсем тихо сказал, а всем слышно.
Федор повел глазами по толпе, выбросил цигарку и спросил:
— Вы чего собрались, товарищи? — А сам на Семена оглянулся.
Семен в него уперся взглядом. Опять встретились!
Федор повернулся снова к толпе и ровным, спокойным голосом сказал:
— Я расскажу всю правду… Промежду сарайчиками ямка накопана. То — я копал… Но только…
Сразу прорвалось. Никто не дослушал. Толпа хлынула во двор, наперла сотней тел. Смотреть яму! Плетень сбили, курник свалили. Вылетели куры. Кто-то оторвал голову курице и пустил пух над толпой. Передним видно яму, задним не видно — прут, теснятся, душатся. Кто-то крикнул:
— Пущай и сам идет!
— Нехай доскажет! — надрывался Виктор Шмотков. — Не может того быть! Пущай доскажет сам!
Над толпой повис рев Степки Ухарева:
— Убивца давай!!!
— Сторонись! — зычно гаркнул Сычев в ответ на рев Степки.
Расступились. Сычев шел впереди, за ним — Федор.
Федор стал спиной к ямке, лицом к толпе. Прямо перед ним — Степка Ухарь. Позади — Сычев.
Тишина жуткая.
Федор поднял руку и что-то хотел сказать, но вдруг его обожгла догадка: «Неужели кто-то подумал, что ямка эта для папашки готовилась?» Лицо его загорелось, в висках застучало: «Кто же, кто придумал такое?..» Неожиданно он резко повернулся лицом к Сычеву и дико закричал:
— Что же ты!!!
Но… не успел сказать того, что хотел. Степка из всей силы ударил Федора кулаком в затылок.
Ткнулся Федор лицом к ноге Сычева, а тот — пинком в живот, чтобы никто не видел удара. Чуть слышно Федор крякнул, встал и резким, страшным голосом, какого от него никто не слышал никогда, прокричал:
— Не убил!!! Все расска…
Третий удар Степки оглушил его совсем. Федор упал. Степка с размаху прыгнул обеими ногами на грудь — хрустнуло… Били. Топтали.
Били только человек пять, а вся толпа шевелилась в недоумении, плотно окружив их, стонала, кряхтела, женщины вопили. Казалось, все нарочито мнут друг друга, напирая на середину. Так продолжалось не более минуты. Но ведь в минуте — шестьдесят секунд! Это страшно много! Только одна минута, а как удивительно долго.
Именно в ту минуту и прибежали ребята с речки.
— Что они делают, сволочи! Не дава-ай! — крикнул Ваня Крючков.
Поднялся гвалт снова, хотя Федора уже не били, — он лежал недвижимо где-то внутри месива толпы. Драка пошла уже между собой, а казалось — все еще бьют Федора. Ребята бросились к средине, расталкивая баб. Сорокин Матвей тряс бородкой и кричал, пробиваясь к центру круга:
— Что вы делаете, зверищи! Ахальники! Мужики, тащите их за шиворот, подлецов! — Пробившись все-таки в средину, он набросился сзади на одного мужика, вцепился, как клещами, сухими пальцами ему за шиворот рубахи и рвал на себя изо всей силы, крича: — Идолы! Анчихристы! Разбойники! Что вы делаете?!
Ворот рубахи подался, рубаха разорвалась пополам. А тот мужик, уже с обнаженной грудью и животом, повернулся к Матвею и ударил его наотмашь. Падать было некуда: Матвей стукнулся спиной о ближайших и снова впился ногтями в шею, но уже — Сычеву. Тот, не глядя, рывком толкнул могучей рукой в грудь Матвея. Старик зашатался, осел в толпу, охая. А через несколько секунд с трудом, поднялся и вновь бросился защищать Федора.