Собрание сочинений в трех томах. Том 2.
Шрифт:
— Не надо про волка. Не надо!.. Ну, пришли вы к избе Землякова…
— Пришли. Точно.
— Кричал Сычев слова: «Пусть закон решает»?
— Кричал. Точно, кричал.
— А кричал он так: «Поклеп на человека недолго навести»?
— Кричал. Врать не буду: кричал.
— А когда шел к яме Земляков, то кто был впереди: он или Сычев?
— Сычев был впереди. А Федька сам шел, за ним.
— А кто Землякова ударил первым?
— Не видал. Ей-бог, не видал. Куды ж денешься! — Виктор тут говорил чистую правду — он действительно не видел.
—
— Так точно. Дрался.
— Кого вы били?
— Я?
— Вы.
— А уж и не припомнишь… Кого? — Виктор задумался, вспоминая. — Сычев меня ударил — помню. Я его ударил — тоже помню. Пожалуй, я ему разов несколько давал тумака… Я если уж дам — так да-ам! У меня, брат…
— А почему вы дрались?
— Мы?
— Вы, лично вы.
— Я — за Федьку. А кто — и за Степку Ухаря. Ну и пошла! Мне под микитки двинули, я и скопытился. А как опамятовался, то Степка последний раз ударил ногой Федьку.
— Значит, гражданин Ухарев бил Землякова много?
— Бил. Точно. Видал. И я ему, Ухарю, за это самое нос расквасил. Не тронь Федьку! Я его смалу знаю… Да и мне попало… Бок вот болит — дыхнуть невозможно… Куды ж денешься — драка!.. Он и Степка-то помрет, наверно. Совсем плохой. Одно слово — драка. А Федьку жалко… — Виктор зашмыгал носом, забеспокоился, почесал голову и опустил взгляд в пол. — Жалко Федьку… Пропал.
Следователь пристально посмотрел на него и совсем ласково спросил:
— Товарищ Шмотков! Вы уважали Федора Землякова?
— Ага. Уважал.
— Так скажите начистоту: Сычева это рук дело? Не подговаривал ли он кого? Не слышали ли вы такой слух от кого-либо?
— Не-ет, не слыха-ал, — удивленно протянул Виктор.
— А за кого же дрался Сычев? — в упор спросил следователь.
— За Степку, что ли… Аль разнимал да и сам бился… Тут уж я не пойму. Оно ведь там один момент и был: склубились и сразу — раз-раз! Глядь: человека убили! Вот ведь какое дело.
Не заметил Виктор вгорячах, что Семен Сычев в той свалке защищал то самое место, где Степка мстил Федору. Сычев грудью своей заслонил Степку и Федора. И Виктор говорил следователю только то, что знал. Выходя от следователя, он угрюмо повторял:
— Жалко Федьку. Жалко… Куды ж денешься!
Так по ходу следствия все шишки упали на Степку Ухарева, а Сычев остался в стороне.
Трудно было добиться, кто «распорядился» над Степкой, кто вывернул руку Сычеву. Бабка-костоправка утверждала, что «вывернута была наоборот». К тому же Степка пролежал всю ночь на сырой холодной земле и теперь все равно не жилец на белом свете. Он, Степка, даже и следователю не сказал, кто устроил над ним расправу. Сколько тот ни сидел у его кровати, Степка долбил одно и то же: «Не помню. Память отшибли». Семен Сычев еще и перед следствием, кое-где пускал в ход большие деньги, бегал вечерами по избам, хлопотал. В результате следователю в большинстве отвечали: «Не знаем» или: «Разве ж в такой драке разберешь?» Кроме того, в «деле» оказалась кипа показаний, среди которых чаще всего повторялось: «Гражданин Сычев первым кричал: „Пущай закон решает“…» «Гражданин Сычев крикнул перед всем народом: „Поклеп-то на человека недолго навести“…»
Так незримо Сычев держал село в своих руках, оставаясь в стороне.
Но Андрей Михайлович снова пришел к следователю и снова угрюмо спросил:
— Кто виноват, по-твоему? Говори прямо.
Следователь отвечал так же спокойно:
— По ходу дела выяснилось: первое — за начало самосуда виноват гражданин Ухарев. Его надо привлекать. Второе — виновных за избиение гражданина Ухарева не установлено. Обвинение против гражданина Сычева пока не подтверждается. Вот пока и все.
— Что же делать?
— Ждать выяснения состояния здоровья гражданина Землякова и гражданина Ухарева.
— Значит, дело отложить?
— Временно.
— Ты ж мне душу царапаешь! — крикнул неожиданно Андрей, стукнув кулаком по столу.
— Вы успокойтесь, успокойтесь. Не надо так волноваться. Если оба противника останутся живы, то выясним. Обязательно выясним.
— А если помрут?
— Дело закроется.
Андрей встал. В его глазах была неприкрытая злоба.
— Сейчас выясняй. Сейчас, — потребовал он.
— Но вы понимаете, что я не могу возбудить уголовное дело против гражданина Землякова, так как его самого-то нет?
— Как так — «против Землякова»? — удивленно спросил Андрей, привстав.
— Обязательно. И против Ухарева — за самосуд, и против Землякова — за умышленное…
— Пошел бы ты… к черту! — раздраженно перебил Андрей. — Никакого дела против Федора возбуждать не будешь. Понял? Следствие было тогда: все правильно. Не было умысла. Ручаюсь.
— Вот видите, как вы не понимаете простых вещей в законах. «Ручаюсь»! Докажите. Дайте свидетелей, дайте факты.
Андрей был бессилен против таких доводов. Но он в тот же день сам вызвал Сычева в сельсовет. Разговор был у них наедине.
— Ты все состряпал? — рубанул Андрей без обиняков, глядя ему в глаза, пронизывая насквозь.
Семен Трофимыч стоял перед ним понуро и молчал.
— Ты?! — уже крикнул Андрей. — Душу вытрясу, а допытаюсь! Пристрелю! Тут же, на месте, сейчас! В тюрьму пойду, а не брошу этого дела! Ну?
И Семен Трофимыч поднял взгляд на Андрея. Тот увидел, как крупные слезы катились из глаз Сычева, стекали по бороде и падали на пол. Андрей опешил, не сводя с него глаз.
— Андрей Михалыч, — начал тихо Сычев, — Ужели ж ты… мог подумать?.. Господи боже! Что же это такое… Да рази ж я… — Он закрыл ладонью лицо. — Рази ж я пойду на это?.. Аль уж я — убивец! За что же я его стал бы убивать? А? Я ж — христианин… — Он отвернулся в угол и вздрагивал всем телом. — За что? За что ты так? Андрей Михалыч?.. Я к тебе — всей душой, а ты… — И вдруг он круто повернулся к Андрею, рванул ворот рубахи, выставил обнаженную грудь и крикнул: — Стреляй! Бандиты не убили, так ты убей! Стреляй!!! — И совсем тихо сказал, не изменяя позы: — Лучше смерть…