Собрание сочинений. Т. 12. Земля
Шрифт:
— Выходит, кузина, что ты покупаешь корову?.. Жан сказал мне об этом… Так вот. Тут есть одна… Эх, самая лучшая на всем рынке! Знатная скотинка!
Он указывал как раз на черную с белым котантенскую корову.
— Сорок пистолей, спасибо! — пробормотала Франсуаза.
— Да ты сама-то сорока пистолей не стоишь! — сказал он, шлепнув ее в шутку по спине.
Но Франсуаза рассердилась и со злобой дала ему сдачи.
— Убирайся к свиньям, слышишь? Не люблю, когда мужчины балуются.
Он еще больше развеселился и повернулся к Лизе. Та была серьезной и немного побледнела.
— Хочешь, я займусь этим делом? Могу с тобой поспорить на пять франков, что сумею купить
— Ладно, я согласна… Если тебе нетрудно, попробуй.
Роза и Фанни одобрительно кивнули головой, зная, что парень умел зверски торговаться. Его упрямство, назойливость, способность лгать и мошенничать, умение продать что угодно втридорога, а купить за бесценок были им хорошо известны. Женщины пустили его с Жаном вперед, а сами подались назад, чтобы не было заметно, что они вместе.
Толпа на той стороне площади, где торговали скотом, все увеличивалась. На середине пекло солнце, и люди торопились спрятаться в тень. Там все время была толчея, синий цвет блуз в тени казался темнее, колыхаемые ветром листья отсвечивали зелеными пятнами на загорелых лицах. Впрочем, никто ничего не покупал, не было еще совершено ни одной сделки, хотя с начала торга прошло уже более часа. Люди собирались, приглядывались друг к другу. Внезапно, под дуновением теплого ветерка, над людскими головами пронесся шум. Две лошади, привязанные рядом, поднялись на дыбы и начали кусать друг друга, с неистовым ржанием стуча копытами о мостовую. Многие перепугались, женщины бросились бежать; сильные, сопровождаемые ругательствами удары хлыста, щелкавшие, как выстрелы, снова водворили спокойствие. На свободное от разбежавшейся толпы место спустилась стая голубей и начала торопливо выклевывать овес из конского навоза.
— Ну, тетка, сколько же ты хочешь за корову? — спросил Бюто у крестьянки.
Та, видевшая весь их маневр, спокойно повторила:
— Сорок пистолей.
Сперва он решил обратить ответ в шутку и, усмехаясь, крикнул ее мужу, который по-прежнему молча стоял в стороне:
— Скажи, старина, твоя хозяйка идет в придачу за эту дену?
Однако, продолжая балагурить, он внимательно оглядывал животное, находя его таким, как и полагается быть хорошей молочной корове, с жилистой головой, тонкими рогами и большими глазами. Живот был достаточно толст и испещрен крупными венами, ноги несколько слабоваты, а хвост тонок и очень высоко посажен. Он нагнулся, чтобы удостовериться в достаточной величине вымени и эластичности сосцов, которые были расположены правильным четырехугольником. Затем, похлопав животное по спине, он начал торговаться, как бы машинально ощупывая в то же время кости крестца.
— Сорок пистолей? Вы смеетесь… Хотите тридцать?
Рука его ощупывала кости, удостоверяясь в их крепости и хорошем расположении. Затем она скользнула ниже, между бедрами, в то самое место, где оголенная кожа красивого шафранового цвета говорила об обильном удое.
— Ну идет — тридцать?
— Нет, сорок, — отвечала крестьянка.
Бюто повернулся спиной, но потом снова подошел. Тогда крестьянка решилась заговорить:
— Хорошая скотина, что надо. На троицу ей будет два года, а через две недели отелится… Ей-богу, не пожалеете!
Он повторил:
— Тридцать пистолей.
Когда он опять отошел, крестьянка, переглянувшись с мужем, бросила ему вслед:
— Слушайте! Только, чтобы разделаться да уйти… Берите ее сейчас же за тридцать пять.
Он остановился и стал перечислять недостатки коровы. Она неважно сложена, бедра недостаточно широки, вообще скотина страдала от недокорма, а потому ее нужно откармливать целых два года
— Тридцать пистолей.
— Нет, тридцать пять.
Она не стала его задерживать. Бюто снова присоединился к женщинам и сказал им, что котантенка кусается и что надо посмотреть какую-нибудь другую. Вся группа двинулась в путь и вскоре остановилась перед большой черной коровой, которую держала на веревке хорошенькая девушка. Эта стоила как раз триста франков. Он сделал вид, что находит ее не слишком дорогой, начал восторгаться ею, а затем стремительно вернулся к первой.
— Так, значит, приходится купить другую!
— Матерь божия! Если б было возможно… Но мы никак не можем… Надо же уступить и с вашей стороны.
И, наклонившись, она забрала все вымя в свою руку.
— Смотрите, какая прелесть.
Он, не разделяя ее восторга, снова повторил:
— Тридцать пистолей.
— Нет, тридцать пять.
Казалось, что сделка окончательно не состоится. Бюто взял Жана под руку, чтобы подчеркнуть, что он не намерен больше торговаться. Женщины, подойдя к ним, волновались, считая, что корова вполне стоила трехсот пятидесяти франков. В особенности Франсуаза, очарованная животным, настаивала на том, чтобы дать эту цену. Но Бюто возмутился: разве можно позволить обирать себя таким манером? Он упорствовал почти целый час, не обращая внимания на беспокойство сестер, которых охватывала дрожь, когда перед коровой останавливался какой-нибудь покупатель. Сам Бюто исподтишка также не спускал с нее глаз; но это была игра, а в игре нужно иметь выдержку. Можно сказать наверняка, что никто не вытащит денег сразу; нужно посмотреть, найдется ли такой дурак, который решится заплатить за корову дороже трехсот франков. И в самом деле, денег никто не вытаскивал, хотя торговля подходила уже к концу.
Теперь на дороге начали проезжать лошадей. Одна, вся белая, бежала, подгоняемая гортанным криком продавца, который, держа корду, бежал сзади. В это время Патуар, ветеринар, с красным опухшим лицом, стоял, засунув руки в карманы, на углу площади рядом с покупателем и, наблюдая за лошадью, громко давал советы. Кабаки гудели от множества посетителей, которые входили, выходили и вновь возвращались, возбужденные нескончаемым торгом. Суматоха и гул продолжали расти, так что нельзя уже было расслышать друг друга: мычал теленок, потерявший мать, визжали собаки — черные грифоны и огромные рыжие пудели, которые сновали в самой гуще толпы и кидались в сторону, когда им наступали на лапы. Но вот внезапно водворялась тишина, и слышен был только полет ворон, встревоженных общим гомоном и круживших над шпилем колокольни. Заглушая теплый запах скота, в воздухе распространялся резкий запах обожженного рога: эта вонь шла из ближайшей кузницы, где крестьяне, пользуясь своим приездом, перековывали лошадей.
— Ну как, тридцать пистолей, — повторил неутомимый Бюто, еще раз подойдя к крестьянке.
— Нет, тридцать пять.
Стоявший рядом другой покупатель тоже торговался. Схватив корову за морду, Бюто разжал ей челюсти, чтобы посмотреть, каковы зубы. Затем он отнял руки и сделал гримасу. В эту минуту корова начала испражняться: кал мягко падал на землю. Бюто следил глазами за этой процедурой, а лицо его все более и более корчилось гримасой. На покупателя, высокого бледного парня, гримаса Бюто произвела должное впечатление, и он немедленно после этого ушел.