Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость
Шрифт:
Впрочем, Бошен был не слишком уверен в своей правоте, потому что тут же пустился сопоставлять даты. В конце концов он запутался, говорил одно, потом другое и нагромождал ложь на ложь. Правильно было лишь то, что ребенок не мог быть зачат в первое свидание, то свидание, отправляясь на которое Бошен признался Матье, что условился о встрече со своей работницей и та ждет его на углу улицы Комартен. Но с тех пор в течение трех или четырех месяцев, охваченный страстью, Бошен, часто встречался с Нориной, пока явные признаки беременности не стали внушать ему отвращение: то ли она действительно показалась ему подурневшей и отяжелевшей, то ли он поторопился порвать с ней, чтобы избежать ответственности. Теперь
В крике Бошена прорвалась его истинная сущность тщеславного хозяина-самодура:
— Переспать со своей работницей — это еще куда ни шло! Но иметь от нее ребенка — нет уж, увольте! Это чересчур глупо! Любой был бы вправе надо мной издеваться… Я был бы конченым человеком!
Однако он не повторял вырвавшегося у него сгоряча обвинения, его встревожило молчание Матье, а тот выжидал, пока Бошен успокоится, чтобы снова вступиться за несчастную Норину. Встревоженный молчанием Матье, задыхающийся Бошен плюхнулся на стул, продолжая ворчать:
— Ну ладно, предположим даже, что я и забылся на минутку. Что правда, то правда! После веселого обеда иногда сам не знаешь, что делаешь. Но будь даже так, с какой стати эта потаскуха навязывает мне своего ребенка? Подумаешь, ребенок! Это ее дело, для нее же хуже! В каждой профессии свой риск… Кто поручится, что она не встречалась в то же самое время еще с двумя-тремя кавалерами? Попробуй дознаться! Уверен, она и сама толком не знает, кто наградил ее этим подарочком! Но поскольку под руку подвернулся я, дурак, она и втянула меня во всю эту историю и устроила на меня облаву, благо повод у нее есть. Я человек богатый, владелец завода, из меня можно целое состояние выудить, угрожая скандалом… Повторяю, друг мой, это шантаж, самый низкопробный шантаж и ничего больше!
Наступила продолжительная пауза. Матье, в свою очередь, принялся расхаживать по комнате, где из-за раскалившейся фаянсовой печки стало нестерпимо жарко. Он все еще выжидательно молчал, а снизу в контору доносился безостановочный грохот машин. Наконец Матье сказал то, что накипело у него на душе, и выразил свою мысль самыми простыми словами: Норина наверняка не лжет, тому порукой ее признания и слезы обеих женщин, и было бы чудовищной жестокостью вышвырнуть несчастную девушку на улицу. Даже если предположить, что ребенок не от Бошена, Норина все же была его любовницей, а следовательно, он не может отказать ей в помощи, когда она так одинока и очутилась в столь плачевном положении.
— Ей-богу, Александр, вы просто на себя наговариваете, не такой уж вы плохой человек, каким хотите казаться. Убежден, что, подумавши, вы сделаете все необходимое. Какого черта! Такой достойный человек, как вы, не может поступить непорядочно!
— А если я для нее что-нибудь сделаю, — крикнул уже начавший сдаваться Бошен, — начнут говорить, что младенец от меня! Вот тогда-то ее игра будет выиграна, и она навяжет мне на шею ребенка.
Вновь воцарилось молчание, нарушаемое лишь доносившимся со двора пронзительным визгом пара, вырывавшегося из труб. Поколебавшись, Бошен смущенно продолжал:
— Она угрожает мне скандалом?.. Одно время я побаивался, что она пойдет к моей жене. Вот когда бы я хлебнул горя!
Матье еле сдержал улыбку. Он почувствовал, что дело выиграно.
— Черт побери! Кто может поручиться… Норина, конечно, не злая. Но ведь если довести женщину до крайности, она способна на любые безумства… Заметьте, она ведь ничего особенного не требует, она даже не объяснила мне, чего, собственно, хочет. Одно ясно: в такую стужу она не может оставаться на улице, раз отец ее прогнал. Если вы хотите знать мое мнение, я полагаю,
Бошен резким движением поднялся со стула, подошел к окну и, снова вернувшись к Матье, сказал:
— Вы меня хорошо знаете, не злодей же я, в самом деле! Речь идет не о пятистах франках, за этим дело не станет. Если я взорвался, то лишь потому, что при одной мысли, что меня могут обворовать, я готов на стену лезть… Но если это вопрос простой благотворительности, тогда не о чем говорить, действуйте! Однако при одном условии: я сам ни во что не вмешиваюсь, даже никогда не спрошу, что именно вы предприняли. Подыщите акушерку, поместите девицу куда хотите, мое дело уплатить по счету. Здравствуйте — до свидания.
Бошен облегченно вздохнул, свалив с плеч бремя, в тяжести которого не хотел признаваться. Он уже принял свой обычный начальнически торжествующий вид человека, уверенного, что одержит победу в любой житейской битве. Он даже пошутил: разве можно таить зло против этой Норины — такой кожи, как у нее, он в жизни не видывал — просто шелк, а свежая, как лепесток розы. Впрочем, она уже наказана, беременность так ее изуродовала, что прежней красотки теперь не узнать. И тут же, без перехода, желая показать широту своего кругозора, Бошен принялся обсуждать проект машины, для чего он, собственно, и пришел в контору к Матье. Когда речь шла о его интересах, он выказывал исключительную сметку и редкую находчивость.
Уже распрощавшись с Матье, Бошен вдруг снова вернулся и, приоткрыв дверь, повторил:
— Главное, не забудьте о моем условии… Ребенка я знать не желаю. Пусть поступают с ним, как им заблагорассудится, но пусть мне о нем никогда ничего не говорят.
Этим же вечером Бошены пережили несколько тревожных и страшных минут. Когда они садились за стол, Морис вдруг в судорогах упал на пол. Обморок длился около четверти часа; обезумевшие родители ссорились, кричали, обвиняли друг друга в том, что пустили ребенка гулять по такому холоду: наверное, он простудился во время этой дурацкой прогулки, твердили они, пытаясь себя утешить. Констанс, держа бесчувственного сына в объятиях, вообразила, что он уже мертв. Чудовищная мысль, что ребенок может умереть, впервые пришла ей в голову, и она содрогнулась от ужаса. Пламенное материнское чувство озарило ее прозрением. Только теперь эта тщеславная женщина, мечтавшая создать для своего единственного наследника королевство — скопить для него огромное неделимое состояние, поняла, сколь мучительно будет она страдать, если его потеряет. И почему у нее нет других детей? Что это за неосмотрительное упрямство всеми силами воздерживаться от другого ребенка? Сожаление прожгло ее до мозга костей, как внезапный удар молнии. Морис тем временем пришел в себя и даже поел не без аппетита. Бошен тут же начал издеваться над преувеличенными женскими страхами, презрительно пожимая плечами. А на другой день даже сама Констанс забыла о случившемся.
На следующий день, приступив к выполнению своей деликатной миссии, Матье сразу вспомнил имена двух акушерок, которых назвала при нем горничная Сегенов Селестина. Одну из них, а именно г-жу Руш, о которой Селестина многозначительно говорила, что она «на все руки мастер», неоднократно упоминая о ее «услужливости», Матье сразу же забраковал. Поэтому он намеревался разузнать о другой акушерке, г-же Бурдье, которая занимала небольшой домик на улице Миромениль и брала к себе женщин на пансион. Матье вспомнил также, что именно г-жа Бурдье, тогда еще начинающая акушерка, принимала у Валери ее дочку Рэн, и прежде всего решил расспросить о ней Моранжа.