Собрание сочинений. Т. 22. Истина

Золя Эмиль

Марк был ревностным, самоотверженным сеятелем истины. Но следовало определить, какой именно истины, — ведь всякое заблуждение притязает на истинность. Разве та же католическая церковь, принимающая нелепые догматы, не утверждает, что она одна — носительница истины? Поэтому Марк учил, что не существует истины вне разума, вне логики, а главное, вне опыта. Сын крестьянина или рабочего, которому говорят, что земля круглая и вертится в пространстве, принимает это на веру, как он принимает басни катехизиса, троичность божества, воплощение и воскресение Христа. Он должен путем эксперимента убедиться в научной достоверности, чтобы увидеть различие между истиной и выдумкой. Всякая истина, полученная через откровение, есть ложь, единственно верная, целостная и вечная истина — истина экспериментальная. Отсюда вытекала настоятельная необходимость противопоставить катехизису церковному научный катехизис, научно объяснив существование человека и вселенной, обосновав их как живую реальность, показав, что они движутся вперед, непрерывно совершенствуясь. Подлинного прогресса, освобождения и счастья можно достигнуть лишь путем познания истины, изучая условия, в которых человек существует и развивается. Потребность в знании, быстро ведущем к здоровью и миру, порождает новый метод как залог свободного распространения знаний, наука перестает быть мертвой буквой и становится

источником жизни, стимулом развития характеров и темпераментов. На своих уроках Марк по возможности отступал от учебников, заставляя учеников доходить до всего своим умом. Они хорошо усваивали лишь то, что могли сами осязать. Он никогда не предлагал им принимать что-либо на веру, пока не устанавливал опытным путем реальность того или другого явления, отметая недоказанные факты, откладывая их про запас для новых поисков. Твердо усвоенных истин было уже достаточно, чтобы люди могли себе построить просторное прекрасное жилище, где жили бы в безопасности и братстве. Дать человеку убедиться в том, что сперва принимается на веру, научить его видеть собственными глазами, самостоятельно рассуждать, развивать свою личность, уяснив смысл человеческого существования, — в этом состоял его метод преподавания, единственный метод, пользуясь которым можно создавать настоящих людей.

Но одного знания было недостаточно — нужно было укрепить общественные связи, пробудить в людях неумирающий дух солидарности. Марк считал, что это можно сделать, развивая чувство справедливости. Он наблюдал, с каким негодованием, ущемленный в своих правах, ребенок восклицал: «Это несправедливо!» Всякая несправедливость поднимает бурю в душах детей, и они ужасно от этого страдают. Дело в том, что у них существует понятие об абсолютной справедливости. Марк старался использовать это непосредственное чувство справедливости, эту врожденную потребность в справедливости у юных существ, которых жизнь еще не научила лживым и несправедливым компромиссам. Через истину к справедливости — таков был его путь, прямой путь, на который он увлекал учеников, добиваясь, чтобы они сами строго осуждали свои поступки, когда им случалось провиниться. Если им доводилось солгать, он заставлял их признать зло, какое они причинили этой ложью товарищам и самим себе. Если они нарушали порядок или опаздывали на урок, он доказывал им, что этим они прежде всего наказывали сами себя. Нередко виновный добровольным признанием заслуживал прощение. Под конец всем захотелось всегда поступать справедливо, быть всегда искренними, вести себя в классе благопристойно, все выполняли свой долг, и права каждого оберегались, — дух соревнования охватил весь этот народец. Разумеется, не обходилось без столкновений и даже катастроф, но ведь это было лишь начало: понадобятся еще многие поколения учеников, чтобы Школа сделалась подлинным Домом здоровой и счастливой жизни. Тем не менее Марка радовал малейший успех, ибо он был твердо убежден, что если знание — необходимое условие всякого прогресса, то без духа справедливости невозможно создать сколько-нибудь прочного счастья для всех людей. Например, почему буржуазия, наиболее образованный класс, так быстро разлагается, приближаясь к гибели? Только из-за творимых ею беззаконий, из-за преступного нежелания проявить справедливость, отдать обездоленным и униженным законную часть присвоенных ею богатств. Образование осуждают, ссылаясь на упадок буржуазии, обвиняя науку, что она порождает деклассированные элементы, умножает зло и страдания. Конечно, именно так обстоит дело в обществе, построенном на лжи и несправедливости, где людям дается абстрактное знание ради самого знания, которое, пожалуй, увеличивает меру бедствий. Истинная наука должна служить справедливости и привести к созданию гуманной морали, основанной на свободе и мире, которым суждено воцариться в будущем Городе братства.

Но недостаточно быть только справедливым — Марк требовал от своих учеников доброты и любви. Без любви ничто не произрастает и не цветет. Она главный очаг мира, где пылает всеобъемлющее пламя желания и жажды единения. Каждый ощущает настоятельную потребность слиться с другими; действия каждого человека, неизбежно присущую ему индивидуальность и свободу — все это можно сравнить с функционированием отдельных органов некоего всемирного существа. Если человек, взятый в отдельности, представляет собой волю и силу, то проявления этой силы и воли можно назвать действиями, лишь когда они оказывают активное влияние на общество. Любить, быть любимым другими, заставить всех любить — роль воспитателя сводится к достижению этих трех задач, трех ступеней обучения человека. Марк любил своих учеников всей душой, отдавался им целиком, сознавая, что можно учить, лишь любя, ибо только любовь способна тронуть сердце и убедить. Он постоянно старался завоевать любовь учеников, по-братски относился к малышам, никогда не нагонял на них страха, наоборот, стремился покорить их убеждением и добротой, обращался с ними, как старший товарищ, который духовно растет в обществе младших. Он неизменно стремился пробудить в других любовь, неустанно напоминал ученикам простую истину, что счастье каждого зависит от всеобщего счастья, всякий день наглядно показывал, как много приобретает и как радуется каждый ученик, если добросовестно поработает весь класс. Разумеется, школа должна воспитывать волю, стимулировать развитие каждой личности, способствовать ее освобождению, ребенок должен в своих суждениях и поступках руководствоваться внутренними побуждениями, чтобы вырасти полноценным человеком и отдать все свои силы на служение обществу. Неужели урожай, выращенный с таким рвением, не обогатит всеобщую сокровищницу? Неужели гражданин, своими великими деяниями стяжавший славу, не подарит счастья всем другим? Воспитание и образование неизбежно приводят к солидарности, ко всеобщему взаимному тяготению, которое со временем должно сплотить человечество в одну семью. Марк хотел видеть лишь товарищеские отношения, дружелюбие, школу веселую, дружную, полную солнечного света, песен и смеха, где учили бы счастливой жизни и заставляли учеников жить такой жизнью, служа науке, истине и справедливости; этот идеал в свое время воплотят в жизнь грядущие поколения, которые получат наконец правильное образование.

С первых же дней Марк стал энергично бороться против принудительных мер в воспитании детей, запугивания и глупых россказней, против книг, картин, уроков, где утверждается право сильного, превозносятся до небес убийства, резня, грабеж и опустошение городов. В истории принято выделять кровавые страницы войны, завоевания, имена полководцев, истреблявших людей. Детей оглушают грохотом пушек, вгоняют в дрожь жуткими картинами залитых кровью полей битв. Книги, выдаваемые ученикам в награду, издаваемые для них иллюстрированные журналы, даже обложки общих тетрадей назойливо показывают все то же рукопашные схватки с неприятелем, пылающие корабли, — словом, ужасы, от века творимые человеком,

который стал волком по отношению к ближнему. Если уж нет битвы, то фигурирует чудо, какая-нибудь нелепая лживая легенда: святой или святая, спасающая свою страну силой молитвы, вмешательство Христа или девы Марии, обеспечивающее богатым власть над миром, священник, побеждающий силою крестного знамения социальные или политические трудности. Испокон веков обездоленным внушают послушание и покорность гневному и злому богу, который мечет молниями и громыхает, витая в грозовом небе. Всюду царят ужас, страх божий, страх перед дьяволом, низкий, подлый страх, который овладевает человеком с детства и не дает ему разогнуться вплоть до могилы, пока он бредет в непроглядном мраке невежества и лжи. Таким путем создавали рабов, рожденных для удовлетворения прихотей хозяина; необходимо было воспитывать в людях слепую веру, приучать их к мысли о неизбежности вечного истребления, чтобы всегда иметь солдат, готовых защищать установившийся порядок вещей. Но что за отжившая идея — использовать человеческую энергию только для военных целей! Это еще могло иметь место в те далекие времена, когда мечом разрешались все споры между народами, между монархом и подданными. И если ныне народы еще занимают оборонительную позицию и грозят друг другу, в атмосфере охватившей всех безумной тревоги, точно перед концом света, кто осмелится сказать, что победа достанется самым воинственным? Напротив, всякому ясно, что герой завтрашнего дня восторжествует на поприще экономики, преобразуя труд, даруя человечеству справедливость и счастье. Перед Францией открывается единственно достойный путь — завершить революцию, сделаться освободительницей народов. Вот почему Марк испытывал боль и гнев, когда ограниченные люди утверждали, что необходимо во что бы то ни стало готовить для Франции солдат и только солдат. Такая программа была еще понятной вскоре после постигших нас бедствий; однако тревога и чудовищный кризис наших дней объясняются тем, что все надежды возложили на армию и отдали демократию в руки военных. Если нужно быть наготове из-за вооруженных соседей, то еще важнее стать тружениками, свободными и справедливыми гражданами, которым принадлежит будущее. Когда во Франции все поголовно обретут знания и силу воли, когда она станет свободной, то рухнут окружающие ее вооруженные до зубов империи, побежденные дыханием истины и справедливости, которые куда сильнее всех ее армий и пушек. Одни народы пробуждают другие, и когда, умудренные примером Франции, все они встанут на путь прогресса, произойдет мирная победа, придет конец войне. Марк размышлял о высокой миссии, выпавшей на долю Франции, считал, что она возвеличится, осуществив мечту о слиянии всех родин в единую общечеловеческую родину. Вот почему он следил за книжками и картинками, попадавшими в руки его учеников, отбрасывая те, где рассказывалось о лживых чудесах или кровавых битвах, заменяя их по возможности такими, где излагались научные истины, сообщалось о полезном труде человека. Единственно достойное применение энергии — это труд для всеобщего счастья.

Хорошие результаты начали сказываться уже на второй год. Создав два класса, Марк взял на себя первый, где учились дети от девяти до тринадцати лет, и поручил Миньо заниматься во втором, с детьми от шести до девяти лет. Более сильные ученики занимались со слабыми, это позволяло экономить время и вызывало соревнование между детьми. Ни минуты не теряли даром — письменные задания, устные уроки, объяснения у доски, школьная работа, налаженная регулярно и с большой четкостью, шла своим чередом. Он предоставлял детям значительную самостоятельность, вел с ними беседы с целью вызвать у них возражения, не подавлял их своим учительским авторитетом, стараясь, чтобы они во всем сами убеждались. В классах царило непринужденное веселье и трудовой подъем, благодаря живому и разнообразному методу преподавания, позволявшему юнцам делать все новые открытия. Марк требовал от учеников чистоплотности, постоянно заставлял их мыть руки, проветривал классы в середине и в конце каждого урока. До него дети были приучены подметать полы, причем поднимали страшную пыль, источник всякой заразы; Марк научил школьников пользоваться губкой, он заставлял их протирать пол, это их забавляло и являлось для них отдыхом. В солнечные дни обширный класс, светлый, прибранный, полный детворы, здоровой и жизнерадостной, представлял веселую картину.

Именно в такой солнечный майский день, через два года после водворения Марка, на утренних занятиях внезапно появился Морезен, инспектор начальных школ; он не предупредил о своем приезде, надеясь застать учителя врасплох. Морезен все время безуспешно подстерегал Марка, его бесила осторожность учителя, который не давал повода к отрицательному отзыву, а следовательно, и переводу в другое место. Этот пустой мечтатель, незадачливый вольнодумец, который не должен был и шести месяцев оставаться в Майбуа, засиживался там чересчур долго, вызывая всеобщий протест и недоумение.

Ученики как раз заканчивали уборку помещения, и маленький, вылощенный, затянутый в сюртучок красавчик Морезен с беспокойством воскликнул:

— Что это у вас тут? Целое наводнение!

Марк объяснил, что он заменил подметание класса мытьем пола, считая это более гигиеничным. Инспектор пожал плечами.

— Вот еще новость! Вам следовало, по крайней мере, предупредить начальство. Вдобавок вода вряд ли полезна, сырость вызывает болезни… Я попрошу вас вернуться к метле, пока вам не будет разрешено употреблять губку.

Воспользовавшись пятиминутной переменой, Морезен стал рыться повсюду, даже заглянул в шкафы, проверяя, все ли там в порядке. Вероятно, он втайне надеялся обнаружить запрещенные книги, анархистские брошюры. Инспектор все критиковал, придирался к мелочам, делая свои замечания в присутствии учеников, чтобы уронить учителя в их глазах. Когда дети вновь уселись за парты, он приступил к устному опросу.

Первым делом Морезен обрушился на Миньо, когда восьмилетний Шарль Долуар не смог ему ответить, так как еще не проходили того, о чем он его спросил.

— Значит, вы отстаете от программы? Ваши ученики должны были пройти этот урок еще два месяца назад!

Миньо стоял в почтительной позе, но, видимо, его раздражал вызывающий тон инспектора, и, не желая вступать в прения, он повернулся к Марку. Действительно, Морезен целился в него. Наконец Марк ответил.

— Извините, господин инспектор, я нашел возможным для большей ясности переставить некоторые части программы. Ведь можно не так строго придерживаться учебников, главное, сообщать ученикам солидные знания, но, разумеется, они должны за год охватить всю программу.

Морезен изобразил на лице искреннее негодование.

— Как, сударь, вы позволяете себе вмешиваться в программы, самостоятельно решать, что можно выпустить и что сохранить? Ваше начальство все превосходно обсудило, а вы подсовываете детям свои выдумки! Отлично, мы сейчас убедимся, насколько отстает ваш класс.

Оглядев парты, он остановился на брате Шарля, десятилетнем Огюсте Долуаре, и, когда тот встал, начал спрашивать его о периоде террора, предлагая назвать его главарей — Робеспьера, Дантона и Марата.